Иван Сергеевич Тургенев. Повесть "Ася" читать кратко онлайн, история создания повести. "Порог", "Памяти Ю. П. Вревской", "Воробей, "Голуби", "Природа"

Иван Сергеевич Тургенев
1818-1883

Писатель чуткой совести и просвещённой мысли

Что можно сказать о всех вообще про-
изведениях Тургенева?

То ли, что после прочтения их легко ды-
шится, легко верится, тепло чувствуется?
Что ощущаешь явственно, как нравствен-
ный уровень в тебе поднимается, что мы-
сленно благословляешь и любишь автора?
Именно это впечатление оставляют после
себя эти прозрачные, будто сотканные из
воздуха образы, это начало любви и света,
во всякой строке быощее живым ключом.

М. Е. Салтыков-Щедрин

 

Иван Сергеевич Тургенев о своей жизни рассказывал мало, а всем своим читателям, интересующимся ею, сообщал: «Вся моя
биография в моих сочинениях...».

Получив прекрасное образование
сначала в пансионе, а затем в Москов-
ском и Петербургском университетах,
в 1837 году молодой Тургенев решил
ехать в Германию для завершения обра-
зования. Он готовил себя для научной
деятельности. «Вскоре я познакомился
с Виссарионом Григорьевичем Белин-
ским...— вспоминал Иван Сергеевич,—
начал писать стихи, а затем прозу, и вся
философия, а также мечты и планы
о педагогике оставлены в стороне: я все-
цело отдался русской литературе». По-
явились его первые переводы, неболь-
шие поэмы, стихотворения.

 

Книга о народной жизни времён крепостного права в России
«Записки охотника», вышедшая отдельным изданием в 1852 го-
ду, была встречена восторженными отзывами демократической
критики и общественности. Зато в правительственных кругах она
вызвала резкое осуждение. Было проведено специальное след-
ствие по поводу того, как цензура пропустила такое издание.

В том же 1852 году Тургенев был в числе тех, кто горячо от-
кликнулся в печати на смерть опального писателя Н. В. Гоголя.

 

Петербургская цензура, косо смотревшая на Гоголя — обличи-
теля российских беспорядков, статью Тургенева запретила. Но Тур-
геневу удалось опубликовать её в московской газете. Тогда «за ослу-
шание и нарушение цензурных правил» он был посажен под арест,
а потом оправлен в ссылку в своё родовое имение — село Спасское-
Лутовиново, где провёл около двух лет. Всем было понятно, что
причина ссылки — сборник «Записки охотника», а некролог Гого-
лю — повод для ссылки.

Так в истории русской ли-
тературы переплелись имена
двух великих писателей-совре-
менников.

Почти полтора года про-
вёл Тургенев в ссылке. В это
время он много писал, читал,
изучал русскую историю. Ле-
том 1856 года выехал за гра-
ницу на лечение. Поселившись
летом 1857 года в маленьком

немецком курортном городке Зиициг, Тургенев пробует начать
работать. И вскоре на его письменном столе появляются первые
страницы повести «Ася».

Работа над повестью была закончена в ноябре 1857 года, и Тур-
генев отправил её в Петербург, в журнал «Современник».

Долгие годы жизни провёл Тургенев вдали от родины, но все
его мысли и сердце принадлежали ей. Тургенев глубоко любил
свою родину, свой народ, его язык и культуру. Писатель счи-
тал себя учеником Пушкина и страстно желал написать «что-
нибудь хорошее», что можно было бы посвятить его памяти.
По словам М. Е. Салтыкова-Щедрина, «ежели Пушкин имел
полное основание сказать о себе, что он пробуждал “добрые чув-
ства”, то то же самое мог сказать о себе и Тургенев. Это были пе
какие-нибудь условные “добрые чувства”, но те простые, всем
доступные общечеловеческие “добрые чувства”, в основе кото-
рых лежит глубокая вера в торжество света, добра и нравствен-
ной красоты».

Вопросы и задания

1. С какими произведениями И. С. Тургенева вы знакомы? Под-
твердите примерами правильность мнения М. Е. Салтыкова-
Щедрина о существе творчества писателя.

2.    Каким образом переплелись творческие судьбы И. С. Тургенева
и Н. В. Гоголя? Что в них оказалось общим, схожим?

3.    В чём И. С. Тургенев следовал за А. С. Пушкиным? Почему на-
зывал себя его учеником?

4.    Подготовьте сообщение о жизни Тургенева за рубежом и об
истории создания повести «Ася».

5.    Выразите свои впечатления от прочтения повести Тургенева
«Ася» в виде фанфика⁶⁷, видеоролика⁶⁸, буктрейлера⁶⁹ и т. п.

Узнаём о тайнах художественного слова

 

Об истории создания повести И. С. Тургенева «Ася»
Творческая история повести «Ася» трогательна и жизненна.
Вдохновение пришло к И. С. Тургеневу, когда он путешество-
вал по Германии и остановился в маленьком городке на Рейне⁷⁰.
«Вечером, от нечего делать, вздумал я поехать кататься на лод-
ке. Вечер был прелестный. Ни об чём не думая, лежал я в лодке,
дышал тёплым воздухом, смотрел кругом. Проезжаем мы мимо
небольшой развалины; рядом с развалиной домик в два этажа. Из
окна нижнего этажа смотрит старуха, а из окна верхнего — вы-
сунулась голова хорошенькой девушки. Тут вдруг нашло на меня
какое-то особенное настроение. Я стал
думать и придумывать, кто эта девушка,
какая она, и зачем она в этом домике,
какие её отношения к старухе,— и так,
тут же в лодке и сложилась у меня вся
фабула рассказа». «Я писал её [«Асю»]
очень горячо, чуть не со слезами...»,—
признавался И. С. Тургенев в письме
к Л. Н. Толстому.

Это своеобразная элегия⁷¹ в прозе
о первой любви. Одной из главных при-
мет времени является для Тургенева
процесс внутреннего освобождения лич-
ности. Человек, убеждается он, ищет
для себя новой опоры и находит её
в природе, открывая возможность пере-
жить в единении с нею гармоничное со-
стояние духа. Она оборачивается роман-
тически страстной любовью, поисками
нравственной опоры в жизни.

Речь идёт не об одной конкретной судьбе, а о нравственных
основах всего дворянского сословия.

Обратимся к виртуальному словарю

Фабула (латин. fabula — басня, сказка) — содержание событий,
изображаемых в литературном произведении, в их последователь-
ной связи, сюжетная схема произведения.

На страницах этой повести появилась героиня, которую по-
том назовут тургеневской девушкой. Какая же она? Это девушка
странная и милая, с лёгким смехом или заплаканными глазами,
девушка, которая может подарить счастье... Она великолепна, её
душа неповторимо богата. Это поэтический образ истинно русской
девушки.

Пришло время читать

Ася

(В сокращении)

I

Мне было тогда лет двадцать пять,— начал Н. Н.,— дела дав-
но минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю
и уехал за границу, пе для того, чтобы «кончить моё воспитание»,
как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на
мир Божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не пере-
водились, заботы ещё не успели завестись — я жил без оглядки,
делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову
не приходило, что человек не растение и процветать ему долго не-
льзя. Молодость ест пряники золочёные, да и думает, что это-то
и есть хлеб насущный; а придёт время — и хлебца напросишься.
Но толковать об этом не для чего.

Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался
везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только
чувствовал желание видеть новые лица — именно лица.

Итак, лет двадцать тому назад я проживал в немецком не-
большом городке 3., на левом берегу Рейна. Я искал уединения:
я только что был поражён в сердце одной молодой вдовой, с кото-
рой познакомился на водах. Она была очень хороша собой и умна,
кокетничала со всеми — и со мною грешным,— сперва даже по-
ощряла меня, а потом жестоко меня уязвила, пожертвовав мною
одному краснощёкому баварскому лейтенанту. Признаться ска-
зать, рана моего сердца не очень была глубока; но я почёл долгом

предаться иа некоторое время печали и одиночеству — чем моло-
дость не тешится! — и поселился в 3. <...>

Городок 3. лежит в двух верстах от Рейна. Я часто ходил смот-
реть на величавую реку и, не без некоторого напряжения мечтая
о коварной вдове, просиживал долгие часы на каменной скамье
под одиноким огромным ясенем. Маленькая статуя Мадонны⁷²
с почти детским лицом и красным сердцем на груди, пронзённым
мечами, печально выглядывала из его ветвей. На противополож-
ном берегу находился городок Л., немного побольше того, в ко-
тором я поселился. Однажды вечером сидел я на своей любимой
скамье и глядел то на реку, то на небо, то на виноградники. Пе-
редо мною белоголовые мальчишки карабкались по бокам лодки,
вытащенной на берег и опрокинутой насмолённым брюхом квер-
ху. Кораблики тихо бежали на слабо надувшихся парусах; зеле-
новатые волны скользили мимо, чуть-чуть вспухая и урча. Вдруг
донеслись до меня звуки музыки: я прислушался. В городе Л. иг-
рали вальс; контрабас гудел отрывисто, скрипка неясно залива-
лась, флейта свистала бойко.

—    Что это? — спросил я у подошедшего ко мне старика в пли-
совом⁷³ жилете, синих чулках и башмаках с пряжками.

—    Это,— отвечал он мне, предварительно передвинув мунд-
штук своей трубки из одного угла губ в другой,— студенты при-
ехали из Б. на коммерш.

«А посмотрю-ка я на этот коммерш,— подумал я,— кстати же
я в Л. не бывал». Я отыскал перевозчика и отправился на другую
сторону.

II

Может быть, не всякий знает, что такое коммерш. Это особен-
ного рода торжественный пир, на который сходятся студенты од-
ной земли или братства (ЬапсІзтаппзсІїаН). Почти все участники
в коммерше носят издавна установленный костюм немецких сту-
дентов: венгерки⁷⁴, большие сапоги и маленькие шапочки с околы-
шами известных цветов. Собираются студенты обыкновенно к обе-
ду под председательством сениора, то есть старшины,— и пируют

до утра, пьют, поют песни, Ьапс1е8Уа1ег¹, ОашАеатив², курят, бра-
нят филистеров³; иногда они нанимают оркестр.

Такой точно коммерш происходил в г. Л. перед небольшой го-
стиницей под вывескою Солнца, в саду, выходившем на улицу.
Над самой гостиницей и над садом веяли флаги; студенты сидели
за столами под обстрижёнными липками; огромный бульдог лежал
под одним из столов; в стороне, в беседке из плюща, помещались
музыканты и усердно играли, то и дело подкрепляя себя пивом.
На улице, перед низкой оградой сада, собралось довольно много
народа: добрые граждане городка Л. не хотели пропустить случая
поглазеть на заезжих гостей. Я тоже вмешался в толпу зрителей.
Мне было весело смотреть на лица студентов; их объятия, вос-
клицания, невинное кокетничанье молодости, горящие взгляды,
смех без причины — лучший смех на свете — всё это радостное
кипение жизни юной, свежей, этот порыв вперёд — куда бы то ни
было, лишь бы вперёд,— это добродушное раздолье меня трогало
и поджигало. «Уж не пойти ли к ним?» — спрашивал я себя...

—    Ася, довольно тебе? — вдруг произнёс за мною мужской го-
лос по-русски.

—    Подождём ещё,— отвечал другой, женский голос на том же
языке.

Я быстро обернулся... Взор мой упал на красивого молодого
человека в фуражке и широкой куртке; он держал под руку де-
вушку невысокого роста, в соломенной шляпе, закрывавшей всю
верхнюю часть её лица.

—    Вы русские? — сорвалось у меня невольно с языка.

Молодой человек улыбнулся и промолвил:

—    Да, русские.

—    Я никак не ожидал... в таком захолустье,— начал было я.

— И мы не ожидали,— перебил он меня,— что ж? тем луч-
ше. Позвольте рекомендоваться: меня зовут Гагиным, а вот это
моя...— он запнулся на мгновенье,— моя сестра. А ваше имя поз-
вольте узнать?

Я назвал себя, и мы разговорились. Я узнал, что Гагин, путе-
шествуя, так же как я, для своего удовольствия, неделю тому на-
зад заехал в городок Л. да и застрял в нём. Правду сказать, я не-
охотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже

¹    Ьап(1еяии1е)--старинная немецкая песня («Отец подданных»).

²    Оаи<1еатия (лат. «будем веселиться») — старинная студенческая пес-
ня на латинском языке.

Филистер (нем.) — обыватель, мещанин; самодовольный, ограничен-
ный человек, заботящийся только о своём благополучии.

издали по их походке, покрою платья, а главное, по выражению их
лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно
вдруг сменялось выражением осторожности и робости... Человек
внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал... «Батюш-
ки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною»,— казалось,
говорил этот утороплённый взгляд... Проходило мгновенье —
и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь
с тупым недоуменьем. Да, я избегал русских, но Гагин мне по-
нравился тотчас. Есть на свете такие счастливые лица: глядеть на
них всякому любо, точно они греют вас или гладят. У Гагина было
именно такое лицо, милое, ласковое, с большими мягкими глаза-
ми и мягкими курчавыми волосами. Говорил он таге, что, даже не
видя его лица, вы по одному звуку его голоса чувствовали, что он
улыбается.

Девушка, которую он назвал своей сестрою, с первого взгляда
показалась мне очень миловидной. Было что-то своё, особенное,
в складе её смугловатого, круглого лица, с небольшим тонким но-
сом, почти детскими щёчками и чёрными, светлыми глазами. Она
была грациозно сложена, но как будто не вполне ещё развита. Она
нисколько не походила на своего брата.

—    Хотите вы зайти к нам? — сказал мне Гагин,— кажется,
довольно мы насмотрелись на немцев. Наши бы, правда, стёкла
разбили и поломали стулья, но эти уж больно скромны. Как ты
думаешь, Ася, пойти нам домой?

Девушка утвердительно качнула головой.

—    Мы живём за городом,— продолжал Гагин,— в виноградни-
ке, в одиноком домишке, высоко. У нас славно, посмотрите. Хо-
зяйка обещала приготовить нам кислого молока. Теперь же скоро
стемнеет, и вам лучше будет переезжать Рейн при луне.

Мы отправились. Чрез низкие ворота города (старинная сте-
на из булыжника окружала его со всех сторон, даже бойницы не
все ещё обрушились) мы вышли в поле и, пройдя шагов сто вдоль
каменной ограды, остановились перед узенькой калиткой. Гагин
отворил её и повёл нас в гору по крутой тропинке. С обеих сто-
рон, на уступах, рос виноград; солнце только что село, и алый тон-
кий свет лежал на зелёных лозах, на высоких тычинках, на сухой
земле, усеянной сплошь крупным и мелким плитняком, и на бе-
лой стене небольшого домика, с косыми чёрными перекладинами
и четырьмя светлыми окошками, стоявшего на самом верху горы,
по которой мы взбирались.

—    Вот и наше жилище! — воскликнул Гагин, как только мы
стали приближаться к домику,— а вот и хозяйка несёт молоко.

Guten Abend, Madame!..¹ Мы сейчас примемся за еду; но прежде,—
прибавил он,— оглянитесь... каков вид?

Вид был точно чудесный. Рейн лежал перед нами весь сереб-
ряный, между зелёными берегами; в одном месте он горел багря-
ным золотом заката. Приютившийся к берегу городок показывал
все свои дома и улицы; широко разбегались холмы и поля. Вни-
зу было хорошо, но наверху ещё лучше: меня особенно поразила
чистота и глубина неба, сияющая прозрачность воздуха. Свежий
и лёгкий, он тихо колыхался и перекатывался волнами, словно
и ему было раздольнее на высоте.

—    Отличную вы выбрали квартиру,— промолвил я.

—    Это Ася её нашла,— отвечал Гагин,— ну-ка, Ася,— про-
должал он,— распоряжайся. Вели всё сюда подать. Мы станем
ужинать на воздухе. Тут музыка слышнее. Заметили ли вы,—
прибавил он, обратясь ко мне,— вблизи иной вальс никуда не го-
дится — пошлые, грубые звуки,— а в отдаленье, чудо! так и шеве-
лит в вас все романтические струны.

Ася (собственное имя её было Анна, но Гагин называл её
Асей, и уж вы позвольте мне её так называть) — Ася отправи-
лась в дом и скоро вернулась вместе с хозяйкой. Они вдвоём не-
сли большой поднос с горшком молока, тарелками, ложками, са-
харом, ягодами, хлебом. Мы уселись и принялись за ужин. Ася
сияла шляпу; её чёрные волосы, остриженные и причёсанные,
как у мальчика, падали крупными завитками на шею и уши.
Сначала она дичилась меня; но Гагин сказал ей:

—    Ася, полно ёжиться! он не кусается.

Она улыбнулась и немного спустя уже сама заговаривала со
мной. Я не видал существа более подвижного. Ни одно мгновенье
она не сидела смирно; вставала, убегала в дом и прибегала снова,
напевала вполголоса, часто смеялась, и престранным образом:
казалось, она смеялась не тому, что слышала, а разным мыслям,
приходившим ей в голову. Её большие глаза глядели прямо, свет-
ло, смело, но иногда веки её слегка щурились, и тогда взор её вне-
запно становился глубок и нежен.

Мы проболтали часа два. День давно погас, и вечер, сперва
весь огнистый, потом ясный и алый, потом бледный и смутный,
тихо таял и переливался в ночь, а беседа наша всё продолжалась,
мирная и кроткая, как воздух, окружавший нас. Гагин велел
принести бутылку рейнвейна²; мы её распили не спеша. Музыка
по-прежнему долетала до нас, звуки её казались слаще и нежнее;

¹    Guten Abend, Madame!— Добрый вечер, мадам!

²    Рейнвейн — сорт виноградного вина (буквально: рейнское вино).

огни зажглись в городе и над рекою. Ася вдруг опустила голову,
так что кудри ей на глаза упали, замолкла и вздохнула, а потом
сказала нам, что хочет спать, и ушла в дом; я, однако, видел, как
она, не зажигая свечи, долго стояла за нераскрытым окном. Нако-
нец луна встала и заиграла по Рейну; всё осветилось, потемнело,
изменилось, даже вино в наших гранёных стаканах заблестело та-
инственным блеском. Ветер упал, точно крылья сложил, и замер;
ночным, душистым теплом повеяло от земли.

—    Пора! — воскликнул я,— а то, пожалуй, перевозчика не сы-
щешь.

—    Пора,— повторил Гагин.

Мы пошли вниз по тропинке. Камни вдруг посыпались за
нами: это Ася нас догоняла.

—    Ты разве не спишь? — спросил её брат, но она, не ответив
ему ни слова, пробежала мимо.

Последние умиравшие плошки, зажжённые студентами в саду
гостиницы, освещали снизу листья деревьев, что придавало им
праздничный и фантастический вид. Мы нашли Асю у берега:
она разговаривала с перевозчиком. Я прыгнул в лодку и простил-
ся с новыми моими друзьями. Гагин обещал навестить меня на
следующий день; я пожал его руку и протянул свою Асе; но она
только посмотрела на меня и покачала головой. Лодка отчалила
и понеслась по быстрой реке. Перевозчик, бодрый старик, с на-
пряжением погружал вёсла в тёмную воду.

—    Вы в лунный столб въехали, вы его разбили,— закричала
мне Ася.

Я опустил глаза; вокруг лодки, чернея, колыхались волны.

—    Прощайте! — раздался опять её голос.

—    До завтра,— проговорил за нею Гагин.

Лодка причалила. Я вышел и оглянулся. Никого уж не было
видно на противоположном берегу. Лунный столб опять тянулся
золотым мостом через всю реку. Словно на прощание примчались
звуки старинного ланнеровского⁷⁵ вальса. Гагин был прав: я по-
чувствовал, что все струны сердца моего задрожали в ответ на те
заискивающие напевы. Я отправился домой через потемневшие
поля, медленно вдыхая пахучий воздух, и пришёл в свою ком-
натку весь разнеженный сладостным томлением беспредметных
и бесконечных ожиданий. Я чувствовал себя счастливым... Но от-
чего я был счастлив? Я ничего не желал, я ни о чём не думал...
Я был счастлив.

Чуть не смеясь от избытка приятных и игривых чувств, я ныр-
нул в постель и уже закрыл было глаза, как вдруг мне пришло на
ум, что в течение вечера я ни разу не вспомнил о моей жестокой
красавице... «Что же это значит? — спросил я самого себя.— Раз-
ве я не влюблён?» Но, задав себе этот вопрос, я, кажется, немед-
ленно заснул, как дитя в колыбели.

III

На другое утро (я уже проснулся, но ещё не вставал) стук пал-
ки раздался у меня под окном, и голос, который я тотчас признал
за голос Гагина, запел:

Ты спишь ли? Гитарой

Тебя разбужу...

Я поспешил ему отворить дверь.

—    Здравствуйте,— сказал Гагин, входя,— я вас раненько по-
тревожил, но посмотрите, какое утро. Свежесть, роса, жаворонки
поют...

С своими курчавыми блестящими волосами, открытой шеей
и розовыми щеками он сам был свеж, как утро.

Я оделся; мы вышли в садик, сели на лавочку, велели подать
себе кофе и принялись беседовать. Гагин сообщил мне свои пла-
ны на будущее: владея порядочным состоянием и ни от кого не за-
вися, он хотел посвятить себя живописи и только сожалел о том,
что поздно хватился за ум и много времени потратил по-пустому;
я также упомянул о моих предположениях, да, кстати, поверил
ему тайну моей несчастной любви. Он выслушал меня с снисхо-
ждением, но, сколько я мог заметить, сильного сочувствия к моей
страсти я в нём не возбудил. Вздохнувши вслед за мной раза два
из вежливости, Гагин предложил мне пойти к нему посмотреть
его этюды. Я тотчас согласился.

Мы не застали Лею. Она, по словам хозяйки, отправилась на
«развалину». Верстах в двух от города Л. находились остатки фе-
одального замка. Гагин раскрыл мне все свои картоны¹. В его этю-
дах было много жизни и правды, что-то свободное и широкое; но
ни один из них не был окончен, и рисунок показался мне небре-
жен и неверен. Я откровенно высказал ему моё мнение.

—    Да, да,— подхватил оп со вздохом,— вы правы; всё это
очень плохо и незрело, что делать! Не учился я как следует, да
и проклятая славянская распущенность берёт своё. Пока мечта-
ешь о работе, так и паришь орлом: землю, кажется, сдвинул бы
с места — а в исполнении тотчас слабеешь и устаёшь.

¹ Картон — здесь: первоначальный набросок картины, этюд.

Я начал было ободрять его, но он махнул рукой и, собравши
картоны в охапку, бросил их на диван.

—    Коли хватит терпенья, из меня выйдет что-нибудь,— про-
молвил он сквозь зубы,— пе хватит, останусь недорослем из дво-
рян. Пойдёмте-ка лучше Асю отыскивать.

Мы пошли.

IV

 

Дорога к развалине вилась по скату узкой лесистой долины; па
дне её бежал ручей и шумно прядал через камни, как бы торопясь
слиться с великой рекой, спокойно сиявшей за тёмной гранью
круто рассечённых горных гребней. Гагин обратил моё внима-
ние на некоторые счастливо освещённые места; в словах его слы-
шался если не живописец, то уж наверное художник. Скоро по-
казалась развалина. На самой вершине голой
скалы возвышалась четырёхугольная баш-
ня, вся чёрная, ещё крепкая, но словно раз-
рубленная продольной трещиной. Мшистые
стены примыкали к башне; кой-где лепился
плющ; искривлённые деревца свешивались
с седых бойниц и рухнувших сводов. Каменис-
тая тропинка вела к уцелевшим воротам. Мы
уже подходили к ним, как вдруг впереди нас
мелькнула женская фигура, быстро перебежа-
ла по груде обломков и поместилась на уступе
степы, прямо над пропастью.

—    А ведь это Ася! — воскликнул Гагин,—
экая сумасшедшая!

Мы вошли в ворота и очутились на не-
большом дворике, до половины заросшем ди-
кими яблонями и крапивой. На уступе сиде-
ла, точно, Ася. Она повернулась к нам лицом
и засмеялась, но не тронулась с места. Гагин
погрозил ей пальцем, а я громко упрекнул её
в неосторожности.

—    Полноте,— сказал мне шёпотом Гагин,—
пе дразните её; вы её пе знаете: она, пожалуй,
ещё на башню взберётся. А вот вы лучше поди-
витесь смышлёности здешних жителей.

Я оглянулся. В уголке, приютившись
в крошечном деревянном балаганчике, ста-
рушка вязала чулок и косилась па пас чрез

очки. Она продавала туристам пиво, пряники и зельтерскую воду.
Мы уместились па лавочке и принялись пить из тяжёлых оло-
вянных кружек довольно холодное пиво. Ася продолжала сидеть
иеподвижио, подобрав под себя ноги и закутав голову кисейным
шарфом; стройный облик её отчётливо и красиво рисовался на
ясном небе; но я с неприязненным чувством посматривал на неё.
Уже накануне заметил я в ней что-то напряжённое, не совсем есте-
ственное... «Она хочет удивить нас,— думал я,— к чему это? Что
за детская выходка?» Словно угадавши мои мысли, она вдруг бро-
сила на меня быстрый и пронзительный взгляд, засмеялась опять,
в два прыжка соскочила со стены и, подойдя к старушке, попро-
сила у ней стакан воды.

—    Ты думаешь, я хочу пить? — промолвила она, обратившись
к брату,— нет; тут есть цветы на стенах, которые непременно по-
лить надо.

Гагин ничего не отвечал ей; а она, с стаканом в руке, пусти-
лась карабкаться по развалинам, изредка останавливаясь, накло-
няясь и с забавной важностью роняя несколько капель воды, ярко
блестевших на солнце. Её движенья были очень милы, но мне по-
прежнему было досадно на неё, хотя я невольно любовался её лёг-
костью и ловкостью. На одном опасном месте она нарочно вскрик-
нула и потом захохотала... Мне стало ещё досаднее.

—    Да она как коза лазит,— пробормотала себе под нос старуш-
ка, оторвавшись на мгновенье от своего чулка.

Наконец, Ася опорожнила весь свой стакан и, шаловливо по-
качиваясь, возвратилась к нам. Странная усмешка слегка подер-
гивала её брови, ноздри и губы; полудерзко, полувесело щурились
тёмные глаза.

«Вы находите моё поведение неприличным,— казалось, гово-
рило её лицо,— всё равно: я знаю, вы мной любуетесь».

—    Искусно, Ася, искусно,— промолвил Гагин вполголоса.

Она вдруг как будто застыдилась, опустила свои длинные

ресницы и скромно подсела к нам, как виноватая. Я тут в пер-
вый раз хорошенько рассмотрел её лицо, самое изменчивое лицо,
какое я только видел. Несколько мгновений спустя оно уже всё
побледнело и приняло сосредоточенное, почти печальное выраже-
ние; самые черты её мне показались больше, строже, проще. Она
вся затихла. Мы обошли развалину кругом (Ася шла за нами сле-
дом) и полюбовались видами. Между тем час обеда приближался.
Расплачиваясь со старушкой, Гагин спросил ещё кружку пива и,
обернувшись ко мне, воскликнул с лукавой ужимкой:

—    За здоровье дамы вашего сердца!

—    А разве у него,— разве у вас есть
такая дама? — спросила вдруг Ася.

 

—    Да у кого же её нет? — возразил
Гагин.

Ася задумалась на мгновенье; её
лицо опять изменилось, опять появи-
лась на нём вызывающая, почти дерз-
кая усмешка.

На возвратном пути она пуще хохо-
тала и шалила. Она сломала длинную
ветку, положила её к себе па плечо, как
ружьё, повязала себе голову шарфом.

Помнится, нам встретилась многочи-
сленная семья белокурых и чопорных
англичан; все они, словно по команде,
с холодным изумлением проводили Асю
своими стеклянными глазами, а она,

как бы им назло, громко запела. Воротясь домой, она тотчас ушла
к себе в комнату и появилась только к самому обеду, одетая в луч-
шее своё платье, тщательно причёсанная, перетянутая и в перчат-
ках. За столом она держалась очень чинно, почти чопорно, едва
отведывала кушанья и пила воду из рюмки. Ей явно хотелось
разыграть передо мною новую роль — роль приличной и благо-
воспитанной барышни. Гагин не мешал ей: заметно было, что он
привык потакать ей во всём. Он только по временам добродуш-
но взглядывал на меня и слегка пожимал плечом, как бы желая
сказать: «Она ребёнок; будьте снисходительны». Как только кон-
чился обед, Ася встала, сделала нам книксен⁷⁶ и, падевая шляпу,
спросила Гагина: можно ли ей пойти к фрау Луизе?

—    Давно ли ты стала спрашиваться? — отвечал он с своей не-
изменной, на этот раз несколько смущённой улыбкой,— разве
тебе скучно с нами?

—    Нет, но я вчера ещё обещала фрау Луизе побывать у ней;
притом же я думала, вам будет лучше вдвоём: господин Н. (она
указала на меня) что-нибудь ещё тебе расскажет.

Она ушла.

—    Фрау Луизе,— начал Гагин, стараясь избегать моего взо-
ра,— вдова бывшего здешнего бургомистра, добрая, впрочем
пустая старушка. Она очень полюбила Асю. У Аси страсть зна-
комиться с людьми круга низшего; я заметил: причиною этому

всегда бывает гордость. Она у меня порядком избалована, как ви-
дите,— прибавил он, помолчав немного,— да что прикажете де-
лать? Взыскивать я ни с кого не умею, а с неё и подавно. Я обязал
быть снисходительным с нею. <...>

Помнится, я шёл домой, ни о чём не размышляя, но с странной
тяжестью на сердце <...> Мне захотелось дышать русским возду-
хом, ходить по русской земле. «Что я здесь делаю, зачем таскаюсь
я в чужой стороне, между чужими?» — воскликнул я, и мертвен-
ная тяжесть, которую я ощущал на сердце, разрешилась внезап-
но в горькое и жгучее волнение. Я пришёл домой совсем в другом
настроении духа, чем накануне. Я чувствовал себя почти рассер-
женным и долго не мог успокоиться. Непонятная мне самому до-
сада меня разбирала. Наконец, я сел и, вспомнив о своей ковар-
ной вдове (официальным воспоминанием об этой даме заключался
каждый мой день), достал одну из её записок. Но я даже не рас-
крыл её; мысли мои тотчас приняли иное направление. Я начал
думать... думать об Асе. Мне пришло в голову, что Гагин в течение
разговора намекнул мне на какие-то затруднения, препятству-
ющие его возвращению в Россию... «Полно, сестра ли она его?» —
произнёс я громко.

V

На следующее утро я опять пошёл в Л. Я уверял себя, что мне
хочется повидаться с Гагиным, но втайне меня тянуло посмот-
реть, что станет делать Ася, так же ли она будет «чудить», как
накануне. Я застал обоих в гостиной, и, странное дело! — оттого
ли, что я почыо и утром много размышлял о России,— Ася пока-
залась мне совершенно русской девушкой, да, простою девушкой,
чуть не горничной. На ней было старенькое платьице, волосы она
зачесала за уши и сидела, не шевелясь, у окна да шила в пяльцах,
скромно, тихо, точно она век свой ничем другим не занималась.
Она почти ничего не говорила, спокойно посматривала на свою ра-
боту, и черты её приняли такое незначительное, будничное выра-
жение, что мне невольно вспомнились наши доморощенные Кати
и Маши. Для довершения сходства она принялась напевать впол-
голоса «Матушку, голубушку». Я глядел на её желтоватое, угас-
шее личико, вспоминал о вчерашних мечтаниях, и жаль мне было
чего-то. Погода была чудесная. Гагин объявил нам, что пойдёт се-
годня рисовать этюд с натуры; я спросил его, позволит ли он мне
провожать его, не помешаю ли я ему?

— Напротив,— возразил он,— вы мне можете хороший совет
дать. <...>

Наболтавшись досыта <...> вернулись мы домой. Я нашёл Асю
точно такою же, какою я её оставил; как я ни старался наблюдать
за нею — ни тени кокетства, ни признака намеренно принятой
роли я в ней не заметил; на этот раз не было возможности упрек-
нуть её в неестественности.

—    А-га! — говорил Гагин,— пост и покаяние на себя наложила.

К вечеру она несколько раз непритворно зевнула и рано ушла

к себе. Я сам скоро простился с Гагиным и, возвратившись домой,
не мечтал уже ни о чём: этот день прошёл в трезвых ощущениях.
Помнится, однако, ложась спать, я невольно промолвил вслух:

—    Что за хамелеон эта девушка! — и, подумав немного, приба-
вил: — А всё-таки она ему не сестра.

VI

Прошли целые две недели. Я каждый день посещал Гагиных.
Ася словно избегала меня, но уже не позволяла себе ни одной
из тех шалостей, которые так удивили меня в первые два дня
нашего знакомства. Она казалась втайне огорчённой или сму-
щённой; она и смеялась меньше. Я с любопытством наблюдал за
ней. <...>

В тот же день, вечером, я читал Гагину «Германа и Доротею»¹.
Ася сперва всё только шныряла мимо нас, потом вдруг остано-
вилась, приникла ухом, тихонько подсела ко мне и прослушала
чтение до конца. На следующий день я опять не узнал её, пока не
догадался, что ей вдруг вошло в голову: быть домовитой и степен-
ной, как Доротея. Словом, она являлась мне полузагадочным су-
ществом. Самолюбивая до крайности, она привлекала меня, даже
когда я сердился па неё. В одном только я более и более убеждал-
ся, а именно в том, что она не сестра Гагина. Ои обходился с нею
не по-братски: слишком ласково, слишком снисходительно и в то
же время несколько принуждённо.

Странный случай, по-видимому, подтвердил мои подозрения.

Однажды вечером, подходя к винограднику, где жили Гагины,
я нашёл калитку запертою. Недолго думавши добрался я до од-
ного обрушенного места в ограде, уже прежде замеченного мною,
и перескочил через неё. Недалеко от этого места, в стороне от до-
рожки, находилась небольшая беседка из акаций; я поравнялся
с нею и уже прошёл было мимо... Вдруг меня поразил голос Аси,
с жаром и сквозь слёзы произносивший следующие слова:
—

¹«Герман и Доротея» — поэма великого немецкого поэта и писателя

И. В. Гёте.

—    Нет, я никого не хочу любить, кроме тебя, нет, нет, одного
тебя я хочу любить — и навсегда.

—    Полно, Ася, успокойся,— говорил Гагин,— ты знаешь,
я тебе верю.

Голоса их раздавались в беседке. Я увидал их обоих сквозь не-
густой переплёт ветвей. Они меня не заметили.

—    Тебя, тебя одного,— повторила она, бросилась ему на шею
и с судорожными рыданиями начала целовать его и прижиматься
к его груди.

—    Полно, полно,— твердил он, слегка проводя рукой по её во-
лосам.

Несколько мгновений остался я неподвижным... Вдруг я встре-
пенулся. «Подойти к ним?.. Ни за что!»— сверкнуло у меня в го-
лове. Быстрыми шагами вернулся я к ограде, перескочил через
неё на дорогу и чуть не бегом пустился домой. Я улыбался, поти-
рал руки, удивлялся случаю, внезапно подтвердившему мои до-
гадки (я ни на одно мгновенье не усомнился в их справедливости),
а между тем на сердце у меня было очень горько. «Однако,— ду-
мал я,— умеют же они притворяться! Но к чему? Что за охота
меня морочить? Не ожидал я этого от него... И что за чувствитель-
ное объяснение?»

VIII

Гагин встретил меня по-приятельски, осыпал меня ласковы-
ми упрёками; но Ася, точно нарочно, как только увидала меня,
расхохоталась без всякого повода и, по своей привычке, тотчас
убежала. Гагин смутился, пробормотал ей вслед, что она су-
масшедшая, попросил меня извинить её. Признаюсь, мне стало
очень досадно на Асю; уж и без того мне было не по себе, а тут
опять этот неестественный смех, эти странные ужимки. Я, одна-
ко, показал вид, будто ничего не заметил, и сообщил Гагину по-
дробности моего небольшого путешествия. Он рассказал мне, что
делал в моё отсутствие. Но речи наши не клеились; Ася входила
в комнатку и убегала снова; я объявил, наконец, что у меня есть
спешная работа и что мне пора вернуться домой. Гагин сперва
меня удерживал, потом, посмотрев на меня пристально, вызвался
провожать меня. В передней Ася вдруг подошла ко мне и протя-
нула мне руку; я слегка пожал её пальцы и едва поклонился ей.
Мы вместе с Гагиным переправились через Рейн и, проходя мимо
любимого моего ясеня с статуйкой Мадонны, присели на скамыо,
чтобы полюбоваться видом. Замечательный разговор произошёл
тут между нами.

Сперва мы перекинулись немногими словами, потом замолк-
ли, глядя на светлую реку.

—    Скажите,— начал вдруг Гагин, с своей обычной улыбкой,—
какого вы мнения об Асе? Не правда ли, она должна казаться вам
немного странной?

—    Да,— ответил я не без некоторого недоумения. Я не ожидал,
что он заговорит о ней.

—    Её надо хорошенько узнать, чтобы о ней судить,— промол-
вил он,— у ней сердце очень доброе, но голова бедовая. Трудно
с нею ладить. Впрочем, её нельзя винить, и если б вы знали её ис-
торию...

—    Её историю?..— перебил я,— разве она не ваша...

Гагин взглянул на меня.

—    Уж не думаете ли вы, что она не сестра мне?.. Нет,— про-
должал он, не обращая внимания на моё замешательство,— она
точно мне сестра, она дочь моего отца. Выслушайте меня. Я чув-
ствую к вам доверие и расскажу вам всё.

Отец мой был человек весьма добрый, умный, образованный —
и несчастливый. Судьба обошлась с ним не хуже, чем со многими
другими; но он и первого удара её не вынес. Он женился рано, по
любви; жена его, моя мать, умерла очень скоро; я остался после
неё шести месяцев. Отец увёз меня в деревню и целые двенадцать
лет не выезжал никуда. Он сам занимался моим воспитанием и ни-
когда бы со мной не расстался, если б брат его, мой родной дядя,
не заехал к нам в деревню. Дядя этот жил постоянно в Петербурге
и занимал довольно важное место. Он уговорил отца отдать меня
к нему на руки, так как отец ни за что не соглашался покинуть де-
ревню. Дядя представил ему, что мальчику моих лет вредно жить
в совершенном уединении, что с таким вечно унылым и молчали-
вым наставником, каков был мой отец, я непременно отстану от
моих сверстников, да и самый нрав мой легко может испортиться.
Отец долго противился увещаниям своего брата, однако уступил,
наконец. Я плакал, расставаясь с отцом; я любил его, хотя никог-
да не видал улыбки на лице его... но попавши в Петербург, ско-
ро позабыл паше тёмное и невесёлое гнездо. Я поступил в юнкер-
скую школу, а из школы перешёл в гвардейский полк. Каждый
год приезжал я в деревню на несколько недель и с каждым годом
находил отца моего всё более и более грустным, в себя углублён-
ным, задумчивым до робости. Он каждый день ходил в церковь
и почти разучился говорить. В одно из моих посещений (мне уже
было лет двадцать с лишком) я в первый раз увидал у нас в доме
худенькую черноглазую девочку лет десяти — Асю. Отец сказал,

что она сирота и взята им на прокормление — он именно так вы-
разился. Я не обратил особенного внимания на неё; она была дика,
проворна и молчалива, как зверёк, и как только я входил в люби-
мую комнату моего отца, огромную и мрачную комнату, где скон-
чалась моя мать и где даже днём зажигались свечки, она тотчас
пряталась за вольтеровское кресло его или за шкаф с книгами.
Случилось так, что в последовавшие за тем три, четыре года обя-
занности службы помешали мне побывать в деревне. Я получал от
отца ежемесячно по короткому письму; об Асе он упоминал редко,
и то вскользь. Ему было уже за пятьдесят лет, но он казался ещё
молодым человеком. Представьте же мой ужас: вдруг я, ничего не
подозревавший, получаю от приказчика письмо, в котором он из-
вещает меня о смертельной болезни моего отца и умоляет приехать
как можно скорее, если хочу проститься с ним. Я поскакал сломя
голову и застал отца в живых, но уже при последнем издыхании.
Он обрадовался мне чрезвычайно, обнял меня своими исхудалыми
руками, долго поглядел мне в глаза каким-то не то испытующим,
не то умоляющим взором и, взяв с меня слово, что я исполню его
последнюю просьбу, велел своему старому камердинеру привести
Асю. Старик привел её: она едва держалась на ногах и дрожала
всем телом.

— Вот,— сказал мне с усилием отец,— завещаю тебе мою
дочь — твою сестру. Ты всё узнаешь от Якова,— прибавил он,
указав на камердинера.

Ася зарыдала и упала лицом на кровать... Полчаса спустя мой
отец скончался.

Вот что я узнал. Ася была дочь моего отца и бывшей горнич-
ной моей матери, Татьяны. Живо помню я эту Татьяну, помню её
высокую стройную фигуру, её благообразное, строгое, умное лицо,
с большими тёмными глазами. Она слыла девушкой гордой и не-
приступной. Сколько я мог понять из почтительных недомолвок
Якова, отец мой сошёлся с нею несколько лет спустя после смерти
матушки. Татьяна уже не жила тогда в господском доме, а в избе
у замужней сестры своей, скотницы. Отец мой сильно к ней при-
вязался и после моего отъезда из деревни хотел даже жениться на
ней, но она сама не согласилась быть его женой, несмотря на его
просьбы.

—    Покойница Татьяна Васильевна,— так докладывал мне
Яков, стоя у двери с закинутыми назад руками,— во всём были
рассудительны и не захотели батюшку вашего обидеть. Что, мол,
я вам за жена? какая я барыня? так они говорить изволили, при
мне говорили-с.

Татьяна даже не хотела переселиться к нам в дом и продолжа-
ла жить у своей сестры, вместе с Леей. В детстве я видывал Татья-
ну только по праздникам, в церкви. Повязанная тёмным платком,
с жёлтой шалью на плечах, она становилась в толпе, возле окна,—
её строгий профиль чётко вырезывался на прозрачном стекле,—
и смиренно и важно молилась, кланяясь низко, по-старинному.
Когда дядя увёз меня, Асе было всего два года, а на девятом году
она лишилась матери.

Как только Татьяна умерла, отец взял Асю к себе в дом. Он
и прежде изъявлял желание иметь её при себе, но Татьяна ему
и в этом отказала. Представьте же себе, что должно было произой-
ти в Асе, когда её взяли к барину. Она до сих пор не может забыть
ту минуту, когда ей в первый раз надели шёлковое платье и по-
целовали у ней ручку. Мать, пока была жива, держала её очень
строго; у отца она пользовалась совершенной свободой. Он был её
учителем; кроме его, она никого не видала. Он не баловал её, то
есть не нянчился с нею; но он любил её страстно и никогда ниче-
го ей не запрещал: ои в душе считал себя перед ней виноватым.
Ася скоро поняла, что она главное лицо в доме, она знала, что ба-
рин её отец; но она так же скоро поняла своё ложное положение;
самолюбие развилось в ней сильно, недоверчивость тоже; дурные
привычки укоренялись, простота исчезла. Она хотела (она сама
мне раз призналась в этом) заставить целый мир забыть её проис-
хождение; она и стыдилась своей матери, и стыдилась своего сты-
да, и гордилась ею. Вы видите, что она многое знала и знает, чего
не должно бы знать в её годы... Но разве она виновата? Молодые
силы разыгрывались в пей, кровь кипела, а вблизи ни одной руки,
которая бы её направила. Полная независимость во всём! да разве
легко её вынести? Она хотела быть не хуже других барышень; она
бросилась на книги. Что тут могло выйти путного? Неправильно
начатая жизнь слагалась неправильно, по сердце в ней не испор-
тилось, ум уцелел.

И вот я, двадцатилетний малый, очутился с тринадцати летней
девочкой па руках! В первые дни после смерти отца, при одном
звуке моего голоса, её била лихорадка, и только понемногу, ис-
подволь, привыкла она ко мне. Правда, потом, когда она убеди-
лась, что я точно признаю её за сестру и полюбил её, как сестру,
она страстно ко мне привязалась: у ней ни одно чувство не бывает
вполовину.

Я привёз её в Петербург. Как мне ни больно было с пей рас-
статься,— жить с ней вместе я никак пе мог; я поместил её в один
из лучших пансионов. Ася поняла необходимость нашей разлуки,

но начала с того, что заболела и чуть не умерла. Потом она обтер-
пелась и выжила в пансионе четыре года; но, против моих ожида-
ний, осталась почти такою же, какою была прежде. Начальница
пансиона часто жаловалась мне на неё. «И наказать её нельзя,—
говаривала она мне,— и на ласку она не поддаётся». Ася была
чрезвычайно понятлива, училась прекрасно, лучше всех; но никак
не хотела подойти под общий уровень, упрямилась, глядела бу-
кой... Я не мог слишком винить её: в её положении ей надо было
либо прислуживаться, либо дичиться. Из всех своих подруг она со-
шлась только с одной, некрасивой, загнанной и бедной девушкой.
Остальные барышни, с которыми она воспитывалась, большей ча-
стью из хороших фамилий, не любили её, язвили её и кололи, как
только могли; Ася им на волос не уступала. Однажды на уроке из
закона Божия преподаватель заговорил о пороках. «Лесть и тру-
сость — самые дурные пороки»,— громко промолвила Ася. Сло-
вом, она продолжала идти своей дорогой; только манеры её стали
лучше, хотя и в этом отношении она, кажется, не много успела.

Наконец, ей минуло семнадцать лет; оставаться ей далее
в пансионе было невозможно. Я находился в довольно большом
затруднении. Вдруг мне пришла благая мысль: выйти в отставку,
поехать за границу па год или на два и взять Асю с собою. Заду-
мано — сделано; и вот мы с ней на берегах Рейна, где я стараюсь
заниматься живописью, а она... шалит и чудит по-прежнему. Но
теперь я надеюсь, что вы не станете судить её слишком строго;
а она хоть и притворяется, что ей всё нипочём,— мнением каждо-
го дорожит, вашим же в особенности.

И Гагин опять улыбнулся своей тихой улыбкой. Я крепко стис-
нул ему руку.

—    Всё так,— заговорил опять Гагин,— но с нею мне беда. По-
рох она настоящий. До сих пор ей никто не правился, но беда,
если она кого полюбит! Я иногда не знаю, как с ней быть. На днях
она что вздумала: начала вдруг уверять меня, что я к ней стал хо-
лоднее прежнего и что она одного меня любит и век будет меня
одного любить... И при этом так расплакалась...

—    Так вот что...— промолвил было я и прикусил язык.—
А скажите-ка мне,— спросил я Гагина: дело между нами пошло
на откровенность,— неужели в самом деле ей до сих пор никто не
правился? В Петербурге видала же она молодых людей?

—    Они-то ей и не нравились вовсе. Нет, Асе нужен герой, не-
обыкновенный человек — или живописный пастух в горном уще-
лье. А впрочем, я заболтался с вами, задержал вас,— прибавил
он, вставая.

—    Послушайте,— начал я,— пойдёмте к вам, мне домой не хо-
чется.

—    А работа ваша?

Я ничего не отвечал; Гагин добродушно усмехнулся, и мы вер-
нулись в Л. Увидев знакомый виноградник и белый домик на вер-
ху горы, я почувствовал какую-то сладость — именно сладость на
сердце: точно мне втихомолку мёду туда налили. Мне стало легко
после гагинского рассказа.

IX

Ася встретила пас на самом пороге дома; я снова ожидал сме-
ха; но она вышла к нам вся бледная, молчаливая, с потупленны-
ми глазами.

—    Вот он опять,— заговорил Гагин,— и, заметь, сам захотел
вернуться.

Ася вопросительно посмотрела на меня. Я, в свою очередь,
протянул ей руку и на этот раз крепко пожал её холодные паль-
чики. Мне стало очень жаль её; теперь я многое понимал в ней,
что прежде сбивало меня с толку: её внутреннее беспокойство,
неуменье держать себя, желание порисоваться — всё мне стало
ясно. Я заглянул в эту душу: тайный гнёт давил её постоянно,
тревожно путалось и билось неопытное самолюбие, но всё суще-
ство её стремилось к правде. Я понял, почему эта странная де-
вочка меня привлекала; не одной только полудикой прелестью,
разлитой по всему её тонкому телу, привлекала она меня: её
душа мне нравилась.

Гагин начал копаться в своих рисунках; я предложил Асе по-
гулять со мною по винограднику. Опа тотчас согласилась, с весё-
лой и почти покорной готовностью. Мы спустились до половины
горы и присели на широкую плиту. <...>

Я глядел па неё, всю облитую ясным солнечным лучом, всю
успокоенную и кроткую. Всё радостно сияло вокруг нас, внизу,
над нами — небо, земля и воды; самый воздух, казалось, был на-
сыщен блеском.

—    Посмотрите, как хорошо! — сказал я, невольно понизив
голос.

—    Да, хорошо! — так же тихо отвечала она, не смотря на
меня.— Если б мы с вами были птицы,— как бы мы взвились,
как бы полетели... Так бы и утонули в этой синеве... Но мы не
птицы.

—    А крылья могут у нас вырасти,— возразил я.

—    Как так?

—    Поживите — узнаете. Есть чувства, которые поднимают нас
от земли. Не беспокойтесь, у вас будут крылья.

—    А у вас были?

—    Как вам сказать... Кажется, до сих пор я ещё не летал.

Ася опять задумалась. Я слегка наклонился к ней.

—    Умеете вы вальсировать? — спросила она вдруг.

—    Умею,— отвечал я, несколько озадаченный.

—    Так пойдёмте, пойдёмте... Я попрошу брата сыграть нам
вальс... Мы вообразим, что мы летаем, что у нас выросли крылья.

Она побежала к дому. Я побежал вслед за нею — и несколько
мгновений спустя мы кружились в тесной комнате, под сладкие
звуки Лайнера. Ася вальсировала прекрасно, с увлечением. Что-то
мягкое, женское проступило вдруг сквозь её девически-строгий об-
лик. Долго потом рука моя чувствовала прикосновение её нежного
стала, долго слышалось мне её ускоренное, близкое дыханье, долго
мерещились мне тёмные, неподвижные, почти закрытые глаза на
бледном, но оживлённом лице, резво обвеянном кудрями. <...>

XI

Отправляясь на следующий день к Гагиным, я не спрашивал
себя, влюблён ли я в Асю, но я много размышлял о ней, её судьба
меня занимала, я радовался неожиданному нашему сближению.
Я чувствовал, что только с вчерашнего дня я узнал её; до тех пор
она отворачивалась от меня. И вот, когда она раскрылась, нако-
нец, передо мною, каким пленительным светом озарился её образ,
как он был нов для меня, какие тайные обаяния стыдливо в нём
сквозили...

Бодро шёл я по знакомой дороге, беспрестанно посматривая на
издали белевший домик; я не только о будущем — я о завтрашнем
дне не думал; мне было очень хорошо.

Ася покраснела, когда я вошёл в комнату; я заметил, что она
опять принарядилась, но выражение её лица не шло к её наряду:
оно было печально. А я пришёл таким весёлым! Мне показалось
даже, что она, по обыкновению своему, собралась было бежать, но
сделала усилие над собою — и осталась. <...>

—    Вы сегодня не такая, как вчера,— заметил я после тщетных
усилий вызвать улыбку на её губы.

—    Нет, не такая,— возразила она неторопливым и глухим го-
лосом.— Но это ничего. Я нехорошо спала, всю ночь думала.

—    О чём?

—    Ах, я о многом думала. Это у меня привычка с детства: ещё
с того времени, когда я жила с матушкой...

Она с усилием выговорила это слово и потом ещё раз повторила:

—    Когда я жила с матушкой... я думала, отчего это никто не
может знать, что с ним будет; а иногда и видишь беду — да спа-
стись нельзя; и отчего никогда нельзя сказать всей правды?.. По-
том я думала, что я ничего не знаю, что мне надобно учиться.
Меня перевоспитать надо, я очень дурно воспитана. Я не умею
играть на фортепьяно, не умею рисовать, я даже шыо плохо.
У меня нет никаких способностей, со мной, должно быть, очень
скучно.

—    Ведь вам не будет скучно со мною?

—    Помилуйте,— начал я.

—    Ну, спасибо! — возразила Ася,— а я думала, что вам скучно
будет.

И её маленькая горячая ручка крепко стиснула мою. <...>

XII)

«Неужели она меня любит?» — спрашивал я себя на другой
день, только что проснувшись. Я не хотел заглядывать в самого
себя. Я чувствовал, что её образ, образ «девушки с натянутым сме-
хом», втеснился мне в душу и что мне от него не скоро отделать-
ся. Я пошёл в Л. и остался там целый день, но Асю видел только
мельком. Ей нездоровилось; у ней голова болела. Она сошла вниз,
на минутку, с повязанным лбом, бледная, худенькая, с почти за-
крытыми глазами; слабо улыбнулась, сказала: «Это пройдёт, это
ничего, всё пройдёт, не правда ли?» — и ушла. Мне стало скучно
и как-то грустно-пусто; я, однако, долго не хотел уходить и вер-
нулся поздно, не увидав её более.

Следующее утро прошло в каком-то полусне сознания. Я хо-
тел приняться за работу — не мог; хотел ничего не делать и не ду-
мать... и это не удалось. Я бродил по городу; возвращался домой,
выходил снова.

—    Вы ли господин Н. Н.? — раздался вдруг за мною детский
голос. Я оглянулся; передо мною стоял мальчик.— Это вам от
фрейлейн Annette,— прибавил он, подавая мне записку.

Я развернул её — и узнал неправильный и быстрый почерк
Аси. «Я непременно должна вас видеть,— писала мне она,— при-
ходите сегодня в четыре часа к каменной часовне на дороге возле
развалины. Я сделала сегодня большую неосторожность... Приди-
те ради Бога, вы всё узнаете... Скажите посланному: да».

—    Будет ответ? — спросил меня мальчик.

—    Скажи, что да,— отвечал я.

Мальчик убежал.

XV

Не с лёгким сердцем шёл я на это свидание, не предаваться ра-
достям взаимной любви предстояло мне; мне предстояло сдержать
данное слово, исполнить трудную обязанность. «С ней шутить не-
льзя»,— эти слова Гагина, как стрелы, впились в мою душу. А ещё
четвёртого дня в этой лодке, уносимой волнами, не томился ли
я жаждой счастья? Оно стало возможным — и я колебался, я от-
талкивал, я должен был оттолкнуть его прочь... Его внезапность
меня смущала. Сама Ася, с её огненной головой, с её прошедшим,
с её воспитанием, это привлекательное, но странное существо —
признаюсь, она меня пугала. Долго боролись во мне чувства. На-
значенный срок приближался. «Я не могу на ней жениться,— ре-
шил я, наконец,— она не узнает, что и я полюбил её». <...>

XVI

В небольшой комнате, куда я вошёл, было довольно темно,
и я не тотчас увидел Асю. Закутанная в длинную шаль, она си-
дела на стуле возле окна, отвернув и почти спрятав голову, как
испуганная птичка. Она дышала быстро и вся дрожала. Мне стало
несказанно жалко её. Я подошёл к ней. Она ещё больше отвернула
голову...

—    Анна Николаевна,— сказал я.

Она вдруг вся выпрямилась, хотела взглянуть на меня — и не
могла. Я схватил её руку, она была холодна и лежала как мёртвая
на моей ладони.

—    Я желала...— начала Ася, стараясь улыбнуться, но её блед-
ные губы не слушались её,— я хотела... Нет, не могу,— прогово-
рила она и умолкла. Действительно, голос её прерывался на ка-
ждом слове.

Я сел подле неё.

—    Анна Николаевна,— повторил я и тоже не мог ничего при-
бавить.

Настало молчание. Я продолжал держать её руку и глядел на
неё. Она по-прежнему вся сжималась, дышала с трудом и тихонь-
ко покусывала нижнюю губу, чтобы не заплакать, чтобы удержать
накипавшие слёзы... Я глядел на неё: было что-то трогательно-бес-
помощное в её робкой неподвижности: точно она от усталости едва
добралась до стула и так и упала на него. Сердце во мне растаяло...

—    Ася,— сказал я едва слышно...

Она медленно подняла на меня свои глаза... О, взгляд жен-
щины, которая полюбила,— кто тебя опишет? Они молили,
эти глаза, они доверялись, вопрошали, отдавались... Я не мог

противиться их обаянию. Тонкий огонь пробежал по мне жгучи-
ми иглами; я нагнулся и приник к её руке...

Послышался трепетный звук, похожий на прерывистый вздох,
и я почувствовал на моих волосах прикосновение слабой, как лист
дрожавшей руки. Я поднял голову и увидал её лицо. Как оно
вдруг преобразилось! Выражение страха исчезло с него, взор ушёл
куда-то далеко и увлекал меня за собою, губы слегка раскрылись,
лоб побледнел как мрамор, и кудри отодвинулись назад, как будто
ветер их откинул. Я забыл всё, я потянул её к себе — покорно по-
виновалась её рука, всё её тело повлеклось вслед за рукою, шаль
покатилась с плеч, и голова её тихо легла на мою грудь, легла под
мои загоревшиеся губы...

«Что я такое говорю?» — думал я про себя, и мысль, что я без-
нравственный обманщик, что Гагин знает о нашем свидании, что
всё искажено, обнаружено,— так и звенела у меня в голове.

—    Я не звала брата,— послышался испуганный шёпот Аси,—
он пришёл сам.

—    Посмотрите же, что вы наделали,— продолжал я.— Теперь
вы хотите уехать...

—    Да, я должна уехать,— так же тихо проговорила она,—
я и попросила вас сюда для того только, чтобы проститься с вами.

—    И вы думаете,— возразил я,— мне будет легко с вами рас-
статься?

—    Но зачем же вы сказали брату? — с недоумением повторила
Ася.

—    Я вам говорю — я не мог поступить иначе. Если б вы сами
не выдали себя...

—    Я заперлась в моей комнате,— возразила она простодуш-
но,— я не знала, что у моей хозяйки был другой ключ...

Это невинное извинение, в её устах, в такую минуту — меня
тогда чуть не рассердило... а теперь я без умиления не могу его
вспомнить. Бедное, честное, искреннее дитя!

—    И вот теперь всё кончено! — начал я снова.— Всё. Теперь
нам должно расстаться.— Я украдкой взглянул на Асю... лицо
её быстро краснело. Ей, я это чувствовал, и стыдно становилось
и страшно. Я сам ходил и говорил, как в лихорадке.— Вы не дали
развиться чувству, которое начинало созревать, вы сами разорвали
нашу связь, вы не имели ко мне доверия, вы усомнились во мне...

Пока я говорил, Ася всё больше и больше наклонялась впе-
рёд — и вдруг упала на колени, уронила голову на руки и зарыда-
ла. Я подбежал к ней, пытался поднять её, но она мне не давалась.
Я не выношу женских слёз: при виде их я теряюсь тотчас.

—    Анна Николаевна, Ася,— твердил я,— пожалуйста, умоляю
вас, ради Бога, перестаньте...— Я снова взял её за руку...

Но, к величайшему моему изумлению, она вдруг вскочила —
с быстротою молнии бросилась к двери и исчезла...

XIX

Я проворно спустился с виноградника и бросился в город. Быст-
ро обошел я все улицы, заглянул всюду, даже в окна фрау Луизе,
вернулся к Рейну и побежал по берегу... Изредка попадались мне
женские фигуры, но Аси нигде не было видно. Уже не досада меня
грызла,— тайный страх терзал меня, и не один страх я чувствовал...
нет, я чувствовал раскаяние, сожаление самое жгучее, любовь —
да! самую нежную любовь. Я ломал руки, я звал Асю посреди на-
двигавшейся ночной тьмы, сперва вполголоса, потом всё громче
и громче; я повторял сто раз, что я её люблю, я клялся никогда
с ней не расставаться; я бы дал всё на свете, чтобы опять держать
её холодную руку, опять слышать её тихий голос, опять видеть её
перед собою... Она была так близка, она пришла ко мне с полной
решимостью, в полной невинности сердца и чувств, она принесла
мне свою нетронутую молодость... и я не прижал её к своей груди,
я лишил себя блаженства увидать, как её милое лицо расцвело бы
радостью и тишиною восторга... Эта мысль меня с ума сводила.

XX

Быстро взбираясь по тропинке виноградника, я увидел свет
в комнате Аси... Это меня несколько успокоило.

Я подошёл к дому; дверь внизу была заперта, я постучался.
Неосвещённое окошко в нижнем этаже осторожно отворилось,
и показалась голова Гагина.

—    Нашли? — спросил я его.

—    Она вернулась,— отвечал он мне шёпотом,— она в своей
комнате и раздевается. Всё в порядке.

—    Слава Богу! — воскликнул я с несказанным порывом радо-
сти,— слава Богу! Теперь всё прекрасно. Но вы знаете, мы должны
ещё переговорить.

—    В другое время,— возразил он, тихо потянув к себе раму,—
в другое время, а теперь прощайте.

—    До завтра,— промолвил я,— завтра всё будет решено.

—    Прощайте,— повторил Гагин. Окно затворилось.

Я чуть было не постучал в окно. Я хотел тогда же сказать Гаги-
ну, что я прошу руки его сестры. Но такое сватанье в такую пору...
«До завтра,— подумал я,— завтра я буду счастлив...»

Завтра я буду счастлив! У счастья нет завтрашнего дня; у не-
го нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о бу-
дущем; у него есть настоящее — и то не день, а мгновенье.

Я не помню, как дошёл я до 3. Не ноги меня несли, не лодка
меня везла: меня поднимали какие-то широкие, сильные крылья.
Я прошёл мимо куста, где пел соловей, я остановился и долго слу-
шал: мне казалось, он пел мою любовь и моё счастье.

XXI

Когда, на другой день утром, я стал подходить к знакомому
домику, меня поразило одно обстоятельство: все окна в нём были
растворены, и дверь тоже была раскрыта; какие-то бумажки валя-
лись перед порогом; служанка с метлой показалась за дверыо.

Я приблизился к ней...

—    Уехали! — брякнула она, прежде чем я успел спросить её:
дома ли Гагин?

—    Уехали?..— повторил я.— Как уехали? Куда?

—    Уехали сегодня утром, в шесть часов, и не сказали куда.
Постойте, ведь вы, кажется, господин Н.?

—    Я господин Н.

—    К вам есть письмо у хозяйки.— Служанка пошла наверх
и вернулась с письмом.— Вот-с, извольте.

—    Да не может быть... Как же это так?..— начал было я.

Служанка тупо посмотрела на меня и принялась мести.

Я развернул письмо. Ко мне писал Гагин; от Аси не было ни
строчки. Оп начал с того, что просил не сердиться на него за внезап-
ный отъезд; он был уверен, что, по зрелом соображении, я одобрю
его решение. Он не находил другого выхода из положения, которое
могло сделаться затруднительным и опасным. «Вчера вечером,— пи-
сал он,— пока мы оба молча ожидали Асю, я убедился окончатель-
но в необходимости разлуки. Есть предрассудки, которые я уважаю;
я понимаю, что вам нельзя жениться на Асе. Она мне всё сказала;
для её спокойствия я должен был уступить её повторённым, усилен-
ным просьбам». В конце письма он изъявлял сожаление о том, что
наше знакомство так скоро прекратилось, желал мне счастья, дру-
жески жал мне руку и умолял меня не стараться их отыскивать.

XXII

И я не увидел их более — я не увидел Аси. Тёмные слухи до-
ходили до меня о нём, но она навсегда для меня исчезла. Я даже
не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком
увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину, лицо

которой живо напомнило мне незабвенные черты... но я, вероят-
но, был обманут случайным сходством. Ася осталась в моей па-
мяти той самой девочкой, какою я знавал её в лучшую пору моей
жизни, какою я её видел в последний раз, наклонённой на спинку
низкого деревянного стула.

Впрочем, я должен сознаться, что я не слишком долго грустил
по ней: я даже нашёл, что судьба хорошо распорядилась, не соеди-
нив меня с Асей; я утешался мыслию, что я, вероятно, не был бы
счастлив с такой женой. Я был тогда молод — и будущее, это ко-
роткое, быстрое будущее, казалось мне беспредельным. Разве не
может повториться то, что было, думал я, и ещё лучше, ещё пре-
краснее?.. Нет! ни одни глаза не заменили мне тех, когда-то с лю-
бовию устремлённых на меня глаз, ни на чьё сердце, припавшее
к моей груди, не отвечало моё сердце таким радостным и сладким
замиранием! Осуждённый на одиночество бессемейного бобыля,
доживаю я скучные годы, но я храню, как святыню, её записоч-
ки и высохший цветок гераниума, тот самый цветок, который она
некогда бросила мне из окна. Он до сих пор издаёт слабый запах,
а рука, мне давшая его, та рука, которую мне только раз пришлось
прижать к губам моим, быть может, давно уже тлеет в могиле...
И я сам — что сталось со мною? Что осталось от меня, от тех бла-
женных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремле-
ний? Так лёгкое испарение ничтожной травки переживает все ра-
дости и все горести человека — переживает самого человека.

(1858)

Обдумываем прочитанное, делимся впечатлениями

1.    Интересно ли было вам читать повесть И. С. Тургенева «Ася»?
Какие эпизоды составили для вас самые яркие впечатления?

2.    Почему свою повесть И. С. Тургенев назвал именем героини?
Подготовило ли это вас как читателей к восприятию произведе-
ния?

3.    О ком из героев ваше мнение менялось в процессе чтения?
Расскажите о том, как это происходило, с чем было связано.

4.    В повести много описаний природы. Какое впечатление они про-
извели на вас? Прокомментируйте их роль в произведении, как
вы её понимаете.

5.    Н. А. Некрасов говорил о «чистом золоте поэзии» повести «Ася»,
о её особой поэтической атмосфере. Почувствовали ли вы эту
поэзию? С чем или с кем из героев она больше всего ассоции-
руется?

Поразмышляем и поговорим о прочитанном

1.    Расскажите, что вы узнали о герое-рассказчике из первой гла-
вы: чем он занимался в жизни, с какой целью путешествовал,
о чём думал, каковы его чувства. Почему именно от его лица
ведётся повествование, но Тургенев отказывает ему в имени?

2.    Какое впечатление произвели на господина И. Н. Гагины? Како-
во состояние души Н. Н. после первой встречи с ними? Как эти
впечатления характеризуют главного героя?

3.    Вспомните ночь знакомства Н. Н. с Гагиными, попытайтесь нари-
совать картину этой лунной ночи словесно (река, таинственный
блеск, пахучий воздух, звуки вальса, серебряный лунный столб
через всю реку). Почему только Ася увидела, что лодка разбила
лунный столб на Рейне? Как следует понимать эту художествен-
ную деталь?

4.    Проанализируйте портрет Аси, постарайтесь выявить важную
особенность тургеневской прозы: использование ключевого сло-
ва «странная», которое играет особую роль в повествовании.
Действительно ли она странная? В чём проявляется эта стран-
ность?

5.    На основании чего господин Н. Н. делает вывод, что Ася не
пройдёт мимо него в этой жизни? Почему, возвращаясь от Гаги-
ных, он вспоминает Россию (глава IV)? Что русского в Асе и по-
чему господину Н. Н. стало «чего-то жаль», когда в главе V он
увидел Асю «совершенно русскою»? Чего?

6.    Как формировался характер Аси? Обратите внимание на её дет-
ство, на материнское воспитание, на положение в доме отца, на
поведение в пансионе. Какие изменения произошли в девушке
после встречи с господином Н. Н.?

7.    Как меняется душевное состояние героя, когда он узнаёт исто-
рию Аси? Что открыл Н. И. для себя в Асе во время новой фазы
любовных отношений и взаимного доверия и сближения? Чем
ему особенно нравилась Ася?

8.    Как действует на господина Н. Н. и Асю любовь? Что происхо-
дит в душе Н. Н.? Как развивается его чувство? Чем отличается
чувство Аси? О чём это говорит?

9.    Проанализируйте первый задушевный разговор господина Н. Н.
и Аси (глава IX). Какова его интонация? Почему возникает такое
настроение? Ведь, казалось бы, тропинка друг к другу найдена?
Обратите внимание на художественные детали: цвет и свет, сло-
ва, которые произносят герои, определите значение ключевого
образа птицы.

10.    Проанализируйте сцену разрыва (глава XVI). Обратите внимание
на изображение цвета и света в ней, описание действий и речи
героев. Объясните причины противопоставлений. Проследите,
каким образом входит в ткань повествования тот же ключевой
образ птицы, что и в первом задушевном разговоре. Какое зна-
чение имеет преображение этого образа?

11.    Какие чувства испытал герой после разрыва с Асей (глава XIX)?
Понял ли Н. Н. свою ошибку, осудил ли себя (конец главы XXI)?

12.    Зачем Тургеневу понадобилась глава XXII, если вся любовная
история рассказана? Что нового добавляет писатель к характе-
ристике господина И. Н.?

13.    Прочитайте отзыв русского писателя и критика, революционе-
ра-демократа Н. Г. Чернышевского о повести «Ася», высказан-
ный в статье «Русский человек на гепбегл/оиэ¹». Предположите,
как отнёсся бы к такой трактовке образа господина Н. Н. сам
И. С. Тургенев? Согласны ли вы с этими выводами?

Н. Г. Чернышевский о повести «Ася»

Все лица повести — люди из лучших между нами, очень обра-
зованные, чрезвычайно гуманные, проникнутые благороднейшим
образом мыслей. <...>

...Вот человек [господин Н.], сердце которого открыто всем вы-
соким чувствам, честность которого непоколебима, мысль которо-
го приняла в себя всё, за что наш век называют веком благород-
ных стремлений. И что же делает этот человек? Он делает сцену,
какой устыдился бы последний взяточник. Он чувствует самую
сильную и чистую симпатию к девушке, которая любит его; он
часа не может прожить, не видя этой девушки <...> Мы видим
Ромео, мы видим Джульетту, счастью которых ничто не мешает,
и приближается минута, когда навеки решится их судьба,— для
этого Ромео должен только сказать: «Я люблю тебя, любишь ли
ты меня?», и Джульетта прошепчет: «Да...». И что же делает наш
Ромео (так мы будем называть героя повести, фамилия которого
не сообщена нам автором рассказа), явившись на свидание с Джу-
льеттой?.. Он ей делает выговоры за то, что она его компромети-
рует! Что это за нелепая жестокость? Что это за низкая грубость?
И этот человек, поступающий так подло, выставлялся благород-
ным до сих пор! <...>

Таково было впечатление, произведённое на многих совершен-
но неожиданным оборотом отношений нашего Ромео к его Джуль-
етте. <...>

¹ 11епс1ег-иоия (фр.) — свидание.

Но вы вините человека,— всмотритесь прежде, он ли в том ви-
новат, за что вы его вините, или виноваты обстоятельства и при-
вычки общества, всмотритесь хорошенько, быть может, тут вовсе
не вина его, а только беда его. <...>

Из того, что жестокая неприятность, которой подвергается
Ася, приносит ему самому не пользу или удовольствие, а стыд пе-
ред самим собой <...> мы видим, что он попал не в вину, а в беду
<...>. Он не привык понимать ничего великого и живого, потому
что слишком мелка и бездушна была его жизнь <...>. Он робеет,
он бессильно отступает от всего, на что нужна широкая решимость
и благородный риск, опять-таки потому, что жизнь приучила его
только к бледной мелочности во всём <...>. Чем он хуже других?
Чем он хуже нас всех?..

14. И. С. Тургенев говорил: «Каждый делает свою судьбу...». Как
это утверждение писателя можно спроецировать на ту драму,
которая произошла с главным героем его повести «Ася» — гос-
подином Н. Н.? Кто виноват в том, что Н. Н. оказался «одиноким
бессемейным бобылём», человеком, не приносящим никакой
пользы ни себе, ни окружающим, ни обществу, ни стране?

Узнаём о тайнах художественного слова

О стихотворениях в прозе

Цикл «Стихотворения в прозе» Иван Сергеевич Тургенев вы-
пустил уже в конце своей жизни, в 1882 году, как своеобразный
итог размышлений о жизни, о себе, о творчестве. Создававшиеся
начиная с 1877 года, стихотворения в прозе остались в литературе
непревзойдёнными образцами этого своеобразного жанра.

Сам Тургенев определил их жанр как «стихотворения без риф-
мы и размера». Но главное в них — переживания автора, то есть
лирического героя. Выбор формы был подсказан желанием макси-
мально сблизить прозаическую речь со стихотворной, создать осо-
бый лирический дневник с воспоминаниями, с размышлениями
о будущем.

Темы стихотворений самые разные — философские, социаль-
ные, психологические. Говорится в них о природе, о любви, о смер-
ти, о родине, о красоте, о дружбе. Тургенев дал им название —
«вешИа» — «Старческое» и так обращался к своим читателям:
«Добрый мой читатель, не пробегай этих стихотворений сподряд:
тебе, вероятно, скучно станет — и книга вывалится у тебя из рук.

Но читай их враздробь: сегодня одно, завтра другое,— и которое-
нибудь из них, может быть, заронит тебе что-нибудь в душу».

Всего стихотворений в прозе 83. Все они — искренний и непо-
средственный отклик автора на то, чем он жил. Л. П. Гроссман¹
назвал их поэмой о пройденном жизненном пути.

Обратимся к виртуальному словарю

Рифма — созвучие концов стихотворных строк.

Ритм — равномерное чередование ударных и безударных слогов.

Вопросы и задания

1.    В чём заключается своеобразие жанра стихотворений в прозе?

2.    Раскройте понятие «лирический герой».

3.    Каковы темы стихотворений в прозе И. С. Тургенева? Чего вы
ожидаете от их чтения?

Пришло время читать

Порог

Я вижу громадное здание.

В передней стене узкая дверь раскрыта настежь, за дверью —
угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка... Русская
девушка.

Морозом дышит та непроглядная мгла, и вместе с леденящей
струёй выносится из глубины здания медленный, глухой голос.

—    О ты, что желаешь переступить этот порог,— знаешь ли ты,
что тебя ожидает?

—    Знаю,— отвечает девушка.

—    Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрь-
ма, болезнь и самая смерть?

—    Знаю.

—    Отчуждение полное, одиночество?

—    Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.

—    Не только от врагов — но и от родных, от друзей?

—    Да... и от них.

—    Хорошо... Ты готова на жертву?

-Да-_'

¹ Л. П. Гроссман — русский советский литературовед, писатель.

—    На безымянную жерт-
ву? Ты погибнешь — и никто...
никто не будет даже знать, чыо
память почтить!

 

—    Мне не нужно ни благо-
дарности, ни сожаления. Мне
не нужно имени.

—    Готова ли ты на преступ-
ление?

Девушка потупила голову.

—    И на преступление готова.

Голос не тотчас возобновил

свои вопросы.

—    Знаешь ли ты,— загово-
рил он наконец,— что ты мо-
жешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять,
что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?

—    Знаю и это. И всё-таки я хочу войти.

—    Войди!

Девушка перешагнула порог — и тяжёлая завеса упала за нею.

—    Дура! — проскрежетал кто-то сзади.

—    Святая! — принеслось откуда-то в ответ.

(Май, 1878)

Памяти Ю. П. Вревской

На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого са-
рая, на скорую руку превращённого в походный военный госпи-
таль, в разорённой болгарской деревушке — с лишком две недели
умирала она от тифа.

Она была в беспамятстве — и ни один врач даже не взглянул
на неё; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока ещё
могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зара-
жённых логовищ, чтобы поднести к её запёкшимся губам несколь-
ко капель воды в черепке разбитого горшка.

Она была молода, красива; высший свет её знал; об ней осве-
домлялись даже сановники. Дамы завидовали ей, мужчины за ней
волочились... два-три человека тайно и глубоко любили её. Жизнь
ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слёз.

Нежное кроткое сердце... и такая сила, такая жажда жерт-
вы! Помогать нуждающимся в помощи... она не ведала друго-
го счастия... не ведала — и не изведала. Всякое другое счастье
прошло мимо. Но она с этим давно помирилась — и вся, пылая

огнём неугасимой веры, отдалась на
служение ближним.

 

Какие заветные клады схоронила
она там, в глубине души, в самом её тай-
нике, никто не знал никогда — а теперь,
конечно, не узнает.

Да и к чему? Жертва принесена...
дело сделано.

Но горестно думать, что никто не
сказал спасибо далее её трупу — хоть она
сама и стыдилась и чуждалась всякого
спасибо.

Пусть же не оскорбится её милая
тень этим поздним цветком, который
я осмеливаюсь возложить на её могилу!

(Сентябрь, 1878)

Воробей

Я возвращался с охоты и шёл по аллее сада. Собака бежала
впереди меня.

Вдруг она уменьшила свои шаги и начала красться, как бы за-
чуяв перед собою дичь.

Я глянул вдоль аллеи и увидал молодого воробья с желтизной
около клюва и пухом на голове. Он упал из гнезда (ветер сильно
качал берёзы аллеи) и сидел неподвижно, беспомощно растопы-
рив едва прораставшие крылышки.

Моя собака медленно приближалась к нему, как вдруг, со-
рвавшись с близкого дерева, старый черногрудый воробей камнем
упал перед самой её мордой — и весь взъерошенный, искажён-
ный, с отчаянным и жалким писком прыгнул раза два в направле-
нии зубастой раскрытой пасти.

Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище... но всё
его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип,
он замирал, он жертвовал собою!

Каким громадным чудовищем должна была ему казаться со-
бака! И всё-таки он не мог усидеть на своей высокой, безопасной
ветке... Сила, сильнее его воли, сбросила его оттуда.

Мой Трезор остановился, попятился... Видно, и он признал эту
силу.

Я поспешил отозвать смущённого пса — и удалился, благоговея.

Да, не смейтесь. Я благоговел перед той маленькой, героиче-
ской птицей, перед любовным её порывом.

Любовь, думал я, сильнее смерти и страха смерти. Только ею,
только любовью держится и движется жизнь.

(Апрель, 1878)

Голуби

Я стоял на вершине пологого холма; передо мною — то золотым,
то посеребрённым морем — раскинулась и пестрела спелая рожь.

Но не бегало зыби по этому морю; не струился душный воздух:
назревала гроза великая.

Около меня солнце ещё светило — горячо и тускло; но там, за
рожью, не слишком далеко, тёмно-синяя туча лежала грузной гро-
мадой на целой половине небосклона.

Всё притаилось... всё изнывало под зловещим блеском по-
следних солнечных лучей. Не слыхать, не видать ни одной пти-
цы; попрятались даже воробьи. Только где-то вблизи упорно
шептал и хлопал одинокий крупный лист лопуха.

Как сильно пахнет полынь на межах! Я глядел на синюю гро-
маду... и смутно было на душе. Ну скорей же, скорей! — думалось
мне,— сверкни, золотая змейка, дрогни, гром! двинься, покатись,
пролейся, злая туча, прекрати тоскливое томленье!

Но туча не двигалась. Она по-прежиему давила безмолвную
землю... и только словно пухла да темнела.

И вот по одноцветной её синеве замелькало что-то ровно
и плавно; ни дать ни взять белый платочек или снежный комок.
То летел со стороны деревни белый голубь.

Летел, летел — всё прямо, прямо... и потонул за лесом.

Прошло несколько мгновений — та же стояла жестокая тишь...
Но глядь! Уже два платка мелькают, два комочка несутся назад:
то летят домой ровным полётом два белых голубя.

И вот, наконец, сорвалась буря — и пошла потеха!

Я едва домой добежал. Визжит ветер, мечется как бешеный,
мчатся рыжие, низкие, словно в клочья разорванные облака, всё
закрутилось, смешалось, захлестал, закачался отвесными стол-
бами рьяный ливень, молнии слепят огнистой зеленью, стреляет
как из пушки отрывистый гром, запахло серой...

Но под навесом крыши, на самом краюшке слухового окна,
рядышком сидят два белых голубя — и тот, кто слетал за товари-
щем, и тот, кого он привёл и, может быть, спас.

Нахохлились оба — и чувствует каждый своим крылом крыло
соседа...

Хорошо им! И мне хорошо, глядя па них... Хоть я и один...
один, как всегда.

(Май, 1879)

Природа

Мне снилось, что я вошёл в огромную подземную храмину
с высокими сводами. Её всю наполнял какой-то тоже подземный,
ровный свет.

По самой середине храмины сидела величавая женщина в вол-
нистой одежде зелёного цвета. Склонив голову на руку, она каза-
лась погружённой в глубокую думу.

Я тотчас понял, что эта женщина — сама Природа,— и мгно-
венным холодом внедрился в мою душу благоговейный страх.

Я приблизился к сидящей женщине — и, отдав почтительный
поклон:

—    О наша общая мать! — воскликнул я.— О чём твоя дума? Не
о будущих ли судьбах человечества размышляешь ты? Не о том
ли, как ему дойти до возможного совершенства и счастья?

Женщина медленно обратила на меня свои тёмные, грозные
глаза. Губы её шевельнулись — и раздался зычный голос, подоб-
ный лязгу железа.

—    Я думаю о том, как бы придать большую силу мышцам ног
блохи, чтобы ей удобнее было спасаться от врагов своих. Равнове-
сие нападения и отпора нарушено... Надо его восстановить.

—    Как? — пролепетал я в ответ.— Ты вот о чём думаешь? Но
разве мы, люди, не любимые твои дети?

Женщина чуть-чуть наморщила брови:

—    Все твари мои дети,— промолвила она,— и я одинаково
о них забочусь — и одинаково их истребляю.

—    По добро... разум... справедливость...— пролепетал я снова.

—    Это человеческие слова,— раздался железный голос.— Я не
ведаю ни добра, ни зла... Разум мне не закон — и что такое справед-
ливость? Я тебе дала жизнь — я её отниму и дам другим, червям или
людям... мне всё равно... А ты пока защищайся — и не мешай мне!

Я хотел было возражать... но земля кругом глухо застонала
и дрогнула — и я проснулся.

(Август, 1879)

Обдумываем прочитанное, делимся впечатлениями

1.    Назовите стихотворение в прозе И. С. Тургенева, которое вам
понравилось больше всего. Объясните почему.

2.    Полагают, что стихотворение «Порог» посвящено реальной лич-
ности — революционерке Вере Засулич, которая совершила
покушение на петербургского градоначальника Трепова и была
за это осуждена. Но героиня стихотворения Тургенева не имеет
имени, она просто «русская девушка». Чего достигает таким об-
разом автор? Объясните символическое значение порога, через
который девушка должна переступить. О чём свидетельствует
её готовность переступить этот порог?

3.    Стихотворение «Памяти Ю. П. Вревской» — отклик на гибель уди-
вительной женщины баронессы Юлии Вревской, вдовы генерала,
погибшего на кавказской войне, с которой Тургенев был лично
знаком. Когда началась русско-турецкая война, она добровольно
ушла в действующую армию на Балканы сестрой милосердия.
Каким чувством проникнуто это стихотворение, повествующее
о смерти Вревской, заразившейся тифом от солдат, за которыми
ухаживала? Выделите в стихотворении строфы-тезисы, воссозда-
ющие её короткую жизнь. Как вы оцениваете её подвиг самопо-
жертвования?

4.    Какое впечатление произвело на вас стихотворение «Воробей»?
Восхищались ли вы вместе с Тургеневым бесстрашием воробья,
его мужеством, готовностью защитить своё «детище»? Найди-
те строки о любви, которые стали крылатыми, и составьте по
ним своё высказывание об этом всесильном чувстве. Приведите
собственные примеры.

5.    Какое бесценное чувство воспевает Тургенев в стихотворении
в прозе «Голуби»? Как ему удаётся передать восхищение двумя
птицами, противостоящими грозе? Нарисуйте словесный порт-
рет главных героев стихотворения.

6.    Стихотворение в прозе «Природа» имеет глубокий философский
смысл. Как вы думаете, с какой целью Тургенев использует при-
ём сна? Определите, из каких смысловых частей оно состоит,
какие образы являются центральными в каждой из них. Привы-
чен ли для вас образ Природы в стихотворении? Какие ассоциа-
ции вызывает этот образ у вас? Чем вас поразил диалог между
лирическим героем и Природой? Какими словами заканчивается
произведение? Возможна ли другая фраза, определяющая кон-
цовку стихотворения? Приведите свои варианты. Соотнесите те-
оретические сведения о жанре с текстом Тургенева.

7.    Подготовьте выразительное чтение стихотворений в прозе
И. С. Тургенева. Одно из них (на выбор) выучите наизусть.