Александр Сергеевич Пушкин - "19 октября", "И. И. Пущину" читать онлайн. "Капитанская дочка" читать кратко онлайн (читать онлайн в сокращении)
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
(1799—1837)
Ссылка поэта в Михайловское
Из курса литературы за 5—7 классы вам известно о детских и юношеских годах Пушкина, его учебе в Лицее, становлении как поэта и первом жизненном испытании — южной ссылке. Сразу за южной последовала северная ссылка 1824—1826 годов, проходившая в родовом имении Пушкиных — Михайловском. Как отметил исследователь Ю. М. Лотман, «вынужденное одиночество, однообразие дневного распорядка в сочетании с зависимостью деревенского быта от капризов погоды — все это было для него непривычно и иногда мучительно». К тому же поэт не знал, когда закончится его вынужденное затворничество, так как ссылка была бессрочной.
Однако в Михайловском ссыльного ничто не отвлекало от литературных занятий. Этот период стал одним из самых творчески плодотворных для Пушкина. Он создал около ста произведений: стихотворения, трагедию «Борис Годунов», центральные главы романа в стихах «Евгений Онегин», поэму «Граф Нулин» и многое другое.
В ссылке Пушкина застало известие о случившемся 14 декабря 1825 года в Петербурге восстании и его разгроме. Новость потрясла поэта, так как многие организаторы и участники восстания — декабристы — приходились ему близкими друзьями или хорошими знакомыми, в частности, И. И. Пущин, В. К. Кюхельбекер, В. Д. Вальховский, В. Ф. Раевский.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Утром 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь вышло около 3 тысяч военных. Так началось восстание, целью которого была отмена самодержавия. Однако царь Николай I, предупрежденный о заговоре, заранее стянул к площади верные ему войска, окружил восставших и приказал применить артиллерию.
К вечеру восстание удалось подавить. Пятеро его организаторов были приговорены к смертной казни. Других активных участников отправили в ссылку и на каторгу в Сибирь.
Три послания Пушкина второй половины 1820-х годов
Восстание 1825 года отразилось в дружеской и вольнолюбивой лирике поэта периода ссылки в Михайловское.
Некоторые декабристы стали адресатами стихотворных посланий Пушкина, созданных в изгнании. Одним из таких произведений является послание «19 октября», созданное незадолго до мятежа на Сенатской площади.
Послание — лирический жанр, стихотворное письмо, обращенное
к какому-либо лицу (или нескольким лицам). По содержанию послания бывают дружеские, лирические, сатирические и т. д.
19 октября — день открытия Царскосельского лицея, который бывшие ученики отмечали дружескими встречами. Этой дате Пушкин посвятил пять стихотворений. «19 октября» стоит в их ряду первым.
Главная тема произведения — это тема дружбы. Она развивается в кратких, но выразительных поэтических характеристиках това-рищей-лицеистов, а кульминации достигает в утверждении:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен...
Друзья, которых поэт обрел в Царскосельском лицее, предстают как единственно надежные и верные, как члены одной большой семьи, а сам Лицей — как «отечество», родной дом.
В произведении грустные интонации сменяются торжественными, радостными, бодрыми. В финале вновь сквозит грусть: «Увы, наш круг час от часу редеет...»
Еще одно стихотворное послание Пушкина, созданное в Михайловском и раскрывающее тему дружбы, адресовано ближайшему товарищу поэта лицейских лет Ивану Ивановичу Пущину. В первой строфе автор вспоминает приезд к нему Пущина в январе 1825 года и рисует картину своей одинокой деревенской жизни: «двор уединенный, /Печальным снегом занесенный». Вторая строфа представляет собой молитвенное обращение к «святому провиденью» с просьбой утешить друга, находящегося в «заточении» после восстания декабристов.
Несмотря на то, что в момент создания стихотворения поэт и его друг пребывали в изгнании, оно наполнено надеждой на лучшее будущее. Приподнятость, торжественность интонаций достигается с помощью книжной и высокой лексики: слов «бесценный», «уединенный», «благословить», «даровать», «огласить», «озарить», «заточенье», «утешенье», «провиденье».
Уже после возвращения из Михайловской ссылки Пушкин написал стихотворение «Во глубине сибирских руд...», идейно близкое двум упомянутым посланиям. Произведение адресовано сосланным в Сибирь декабристам. Его рукописный текст Пушкин передал осужденным товарищам через жену одного из участников восстания — Александру Григорьевну Муравьеву, поехавшую к мужу на каторгу.
В стихотворении звучит тема свободы. Поскольку оно обращено к декабристам, можно предположить, что Пушкин имел в виду не только освобождение сибирских узников, но и свободу в высшем смысле — свободу общества от несправедливости, деспотизма, притеснений.
Осмысливаем прочитанное
1. Что вы знаете о лицейском периоде жизни Пушкина, о южной ссылке?
2. Почему поэта сослали в Михайловское?
3. Кто такие декабристы? Почему их так называют? Кого из декабристов поэт знал лично?
4. Что такое лирика как род литературы? Чем лирические произведения отличаются от эпических и драматических?
5. Какие темы затронуты в стихотворных посланиях, адресованных Пушкиным друзьям и декабристам?
6. Сформулируйте, что такое жанр послания.
Готовим проект
7. Используя самостоятельно найденную информацию или материалы электронного образовательного ресурса interactive.ranok.com.ua, подготовьте проекты «История декабристского восстания», «Пушкин и декабристы».
19 ОКТЯБРЯ
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.
Я пью один, и на брегах Невы Меня друзья сегодня именуют...
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Он не пришел, кудрявый наш певец39,
С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной Он тихо спит, и дружеский резец Не начертал над русскою могилой Слов несколько на языке родном,
Чтоб некогда нашел привет унылый Сын севера, бродя в краю чужом.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?40
Иль снова ты проходишь тропик знойный И вечный лед полунощных морей?
Счастливый путь!.. С лицейского порога Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Ты сохранил в блуждающей судьбе Прекрасных лет первоначальны нравы: Лицейский шум, лицейские забавы Средь бурных волн мечталися тебе;
Ты простирал из-за моря нам руку,
Ты нас одних в младой душе носил И повторял: «На долгую разлуку Нас тайный рок, быть может, осудил!»
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,
Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой...
С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.
И ныне здесь, в забытой сей глуши,
В обители пустынных вьюг и хлада,
Мне сладкая готовилась отрада:
Троих из вас, друзей моей души,
Здесь обнял я. Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;41 Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.
Ты, Горчаков42, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой; Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой Мы встретились и братски обнялись.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной И ждал тебя, вещун пермесских дев43,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся — но поздно! и уныло Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм44, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?
Пора, пора! душевных наших мук Не стоит мир; оставим заблужденья! Сокроем жизнь под сень уединенья!
Я жду тебя, мой запоздалый друг — Приди; огнем волшебного рассказа Сердечные преданья оживи;
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви.
Пора и мне... пируйте, о друзья! Предчувствую отрадное свиданье; Запомните ж поэта предсказанье: Промчится год, и с вами снова я, Исполнится завет моих мечтаний; Промчится год, и я явлюся к вам!
О сколько слез и сколько восклицаний,
И сколько чаш, подъятых к небесам!
И первую полней, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза! Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей! Наставникам, хранившим юность нашу, Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.
Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!
Но за кого? о други, угадайте.
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей; Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал лицей.
Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу редеет;
Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет; Судьба глядит, мы вянем; дни бегут; Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему.
Кому <ж> из нас под старость день лицея Торжествовать придется одному?
Несчастный друг!1 средь новых поколений Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой...
Пускай же он с отрадой хоть печальной Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.
1825
Размышляем над текстом художественного произведения
1. Какое впечатление на вас произвело стихотворение, над чем заставило задуматься?
2. На ваш взгляд, почему стихотворение начинается пейзажем?
3. К кому поэт обращается в произведении?
4. Чем Пушкин объясняет единодушие лицеистов, их крепкую, нерушимую дружбу? Что послужило основой этой дружбы?
5. Как вы понимаете слова: «срастался он под сенью дружных муз»?
6. Почему Пушкин назвал того, кто последним из лицеистов покинет мир, «несчастным»?
7. Какое настроение передано в произведении? Меняется ли оно от начала к финалу?
8. Объединитесь в группы и исследуйте роль эпитетов, метафор и риторических вопросов в передаче настроения поэта.
9. Почему произведение относят к жанру послания?
10. Сформулируйте главную мысль произведения.
И. И. ПУЩИНУ
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье Лучом лицейских ясных дней!
1826
1 Несчастный друг... — всех товарищей по выпуску пережил А. М. Горчаков, умерший в возрасте 84 лет.
СЛОВО — СОВРЕМЕННИКУ
О встрече с А. Пушкиным в Михайловском Иван Пущин рассказал в своих «Записках о Пушкине»: «В 1824 году в Москве тотчас узналось, что Пушкин из Одессы сослан на жительство в псковскую деревню отца своего, под надзор местной власти... <...>
С той минуты, как я узнал, что Пушкин в изгнании, во мне зародилась мысль непременно навестить его. <...>
Как сказано, так и сделано. <...>
Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. <. >
Вообще Пушкин показался мне несколько серьезнее прежнего, сохраняя, однако ж, ту же веселость; может быть, самое положение его произвело на меня это впечатление. Он, как дитя, был рад нашему свиданию, несколько раз повторял, что ему еще не верится, что мы вместе. <...>
Между тем время шло за полночь. <...> Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. <...> Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: "Прощай, друг!" Ворота скрипнули за мной...
Сцена переменилась.
Я осужден. <...> привезли меня из Шлиссельбурга в Читу, где я соединился наконец с товарищами моего изгнания и заточения, прежде меня прибывшими в тамошний острог. Что делалось с Пушкиным в эти годы моего странствования по разным мытарствам, я решительно не знаю; знаю только и глубоко чувствую, что Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом. <...> [А. Муравьева передала ссыльному стихотворение "И. И. Пущину".]
Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности я не мог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнанье».
Размышляем над текстом художественного произведения
1. Какое впечатление на вас произвело стихотворение, над чем заставило задуматься?
2. Какие две смысловые части можно выделить в стихотворении? Чем они различаются и что их объединяет?
3. С помощью каких эпитетов Пушкин характеризует друга? Что помогают понять эти эпитеты?
4. Как вы понимаете смысл метафоры «Да озарит он заточенье /Лучом лицейских ясных дней!»?
Реализуем творческие способности
5. Представьте, что вы надолго расстаетесь с другом. Какие мысли, чувства вы выразили бы в своем стихотворном послании к нему?
* * *
Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
1827
Размышляем над текстом художественного произведения
1. Какое впечатление произвело на вас стихотворение?
2. Кому адресовано стихотворение?
3. Как вы полагаете, почему поэт назвал труд декабристов скорбным? Почему их терпение назвал гордым, а «стремленье дум» — высоким?
4. Как вы думаете, кого и почему Пушкин назвал братьями в последней строфе произведения?
5. Какие изобразительно-выразительные средства языка использовал поэт для раскрытия темы свободы?
Читаем выразительно
6. Какая интонация подходит для декламации произведения? Где необходимо поставить паузы и логические ударения? Используя памятку № 1 на форзаце учебника, выразительно прочитайте стихотворение наизусть.
Высказываем мнение
* 7. На сайте interactive.ranok.com.ua прочитайте стихотворный ответ Пуш-I кину декабриста А. И. Одоевского «Струн вещих пламенные звуки...». Какие образы пушкинского послания использовал Одоевский? Что еще, кроме основных образов, сближает два произведения?
Историческая тема в творчестве Пушкина
А. С. Пушкина живо интересовало прошлое России, проблемы роли выдающихся исторических деятелей, столкновения государственного и личного начал в истории. Он работал над «Историей Пугачева», «Историей Петра I». Материалы для них он собирал в архивах, черпал из рассказов очевидцев.
Кроме того, историческая тема отразилась во многих художественных произведениях поэта. Далекому минувшему посвящены стихотворения «Песнь о вещем Олеге» (1822), «Олегов щит» (1829). События Смутного времени и крестьянских волнений XVII века изображены в трагедии «Борис Годунов» и записанных со слов няни «Песнях о Стеньке Разине». Противоречивая фигура великого реформатора Петра I предстает в стихотворениях «Стансы» (1826) и «Пир Петра Первого» (1836), поэмах «Полтава» (1818) и «Медный всадник» (1833), незаконченном романе «Арап Петра Великого» (1827).
Одно из самых драматических событий русской истории, восстание Пугачева, описано в последнем завершенном прозаическом произведении Пушкина — повести «Капитанская дочка».
Историческая основа повести «Капитанская дочка»
Замысел повести о пугачевщине возник у поэта в начале 1830-х годов. В процессе работы над произведением он тщательно изучал печатные источники о Пугачеве, документы о подавлении восстания. В 1833 году предпринял поездку на Волгу и Урал, чтобы увидеть места грозных событий, встретиться с участниками пугачевского бунта. В 1836 году повесть была завершена.
Историческая основа «Капитанской дочки» — крестьянская война 1773—1775 годов под предводительством Емельяна Пугачева (пугачевский бунт, пугачевское восстание). Пушкин подробно описал ход войны: взятие мятежниками небольших укрепленных крепостей на Урале, осаду Оренбурга.
Образ Пугачева в повести «Капитанская дочка»
Один из центральных образов произведения — Емельян Пугачев. В повести он показан не кровожадным убийцей, каким его видели историки XVШ—XIX веков, а смелым народным вождем. Такая оценка мятежника восходит к фольклорной традиции: например, в народных песнях о Емельяне говорится с уважением, его ласково называют «добрым молодцем», «удалым казаком», «атаманушкой».
Пушкинский Пугачев умный, сметливый, храбрый человек. Но пугачевский бунт показан Пушкиным как национальная трагедия, гражданская война, в которой нет победителей, потому что одна часть общества воюет против другой.
Свое отношение к кровавому мятежу писатель вложил в уста очевидца событий — Гринева, с неподдельным ужасом заявившего: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!».
Герои повести
В повести изображены как реальные исторические деятели (кроме Пугачева — его сподвижники Хлопуша и Белобородов, а также императрица Екатерина II), так и вымышленные персонажи (Гринев, Швабрин, Маша Миронова, Савельич и другие). Это связано с тем, что Пушкина интересовала судьба простого человека, оказавшегося в гуще исторических событий и поставленного в ситуацию сложного нравственного выбора.
Главные вымышленные герои повести — Петр Гринев и его возлюбленная, дочь начальника гарнизона одной из крепостей Маша Миронова — оказываются в эпицентре войны.
Гринев — сын помещика, воспитанный в провинциальном простонародном духе. Картины его детства окрашены иронией. Однако Пушкин дает понять, что «простонародность» воспитания Петра неразрывно связана с твердостью нравственных устоев героя, с такими его качествами, как доброта, искренность, совестливость, верность долгу.
Лучшие черты Гринева, обусловленные происхождением и воспитанием, его безошибочное нравственное чутье проявляются в моменты испытаний, помогают ему с честью выходить из самых трудных ситуаций. Герой демонстрирует благородство, когда просит прощения у своего крепостного — Савельича; щедрость, когда дарит заячий тулуп мужику-вожатому; умение разбираться в людях, когда оценивает цельность натуры Маши Мироновой и угадывает в бунтовщике Пугачеве незаурядную личность. На протяжении действия Пушкин показывает, как духовно растет его герой.
Пушкин не случайно сделал рассказчиком в своем произведении именно Гринева. Возмужание и духовный рост главного героя — результат не только участия в событиях, но и их осмысления. Читатель повести, пройдя весь путь с рассказчиком, получает свой шанс на осмысление истории, духовный рост.
Антагонистом Гринева выступает дворянин Алексей Швабрин. Он бесчестен, лжив, не имеет нравственных принципов. В отличие от Гринева, образ Швабрина не развивается, а раскрывается, показывая глубину падения души.
В капитанской дочке Маше Мироновой воплощены лучшие черты русской женщины: верность, доброта, чуткость, честность, готовность пожертвовать собой. Именно эти качества позволили героине отстоять свою любовь и спасти Гринева.
Художественные особенности повести
Повесть построена в форме семейных записок — автобиографических мемуаров Петра Гринева. Такая форма изложения позволила Пушкину не только создать эффект достоверности рассказа, но и отобразить частный взгляд на историю, то есть продемонстрировать, как воспринимает значимые для целой страны исторические события обычный человек — свидетель и участник пугачевского мятежа.
Большое значение для понимания повести имеют эпиграфы. Они взяты из произведений фольклора и авторов XVIII века. Эпиграфы передают особый колорит эпохи, определяют повествовательный
тон глав и указывают на их тему. В качестве эпиграфа всей повести выступает пословица «Береги честь смолоду». Это сокращенный вариант выражения «Береги платье снову, а честь — смолоду». Полностью пословицу вспоминает Гринев-отец, напутствуя отправляющегося на службу сына.
Эпиграф заостряет внимание на идейном содержании произведения — процессе нравственного воспитания, формирования личности главного героя повести, Петра Андреевича Гринева.
Осмысливаем прочитанное
1. Вспомните произведения литературы на историческую тему.
2. Назовите произведения Пушкина, посвященные исторической теме.
3. Когда была создана повесть «Капитанская дочка»?
4. Какие реальные события легли в основу повести?
5. Расскажите об источниках, которые использовал Пушкин в работе над повестью «Капитанская дочка».
КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА
(В сокращении45)
Береги честь смолоду.
Пословица
Глава I
СЕРЖАНТ ГВАРДИИ
— Был бы гвардии он завтра ж капитан.
— Того не надобно; пусть в армии послужит.
— Изрядно сказано! пускай его потужит...
Да кто его отец?
Княжнин46
Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе47 и вышел в отставку премьер-майором48 в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.
Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом49, по милости майора гвардии князя В., близкого нашего родственника. <...> Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному50 Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. <...>
Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour etre outchitel51, не очень понимая значение этого слова. <...> Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, — и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. <...>
[Бопре пробыл наставником рассказчика недолго. Однажды отец героя застал мертвецки пьяного француза спящим во время урока, после чего выгнал его из дому.]
Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.
Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь52, ежегодно им получаемый. <...>
Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»
— Да вот пошел семнадцатый годок, — отвечала матушка. — Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще.
«Добро, — прервал батюшка, — пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».
Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии53, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого. <...>
[Однако отец Гринева принял иное решение.]
— Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон54. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.
Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо. <...> Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».
Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастием. Но спорить было нечего. На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами. <...>
[В Симбирске герой остановился в трактире, где познакомился с гусаром Иваном Зуриным. Новый знакомый уговорил Петра отобедать, а затем сыграть на деньги в бильярд. Герой проиграл гусару сто рублей и приказал Савельичу выдать деньги. Слуга расплакался и принялся умолять не платить «разбойнику». Герою стало жаль старика, но он хотел доказать, что уже не ребенок, и настоял на своем.]
Глава II ВОЖАТЫЙ
Сторона ль моя, сторонушка,
Сторона незнакомая!
Что не сам ли я на тебя зашел,
Что не добрый ли да меня конь завез: Завезла меня, доброго молодца, Прытость, бодрость молодецкая И хмелинушка кабацкая.
Старинная песня
Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение мое в симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем. Все это меня мучило. Старик угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперед вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся».
— Эх, батюшка Петр Андреич! — отвечал он с глубоким вздохом. — Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. <...> Беда да и только!.. Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет?
Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. <...>
[Путешественники попали в снежный буран и сбились с пути. Вдали они заметили человека. Подъехав к нему, герои попросили показать им дорогу к жилью. Дорожный проворно взобрался на облучок и принялся давать указания ямщику. Петр заснул.]
Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. <...> Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали по снежной пустыне. Вдруг увидел я вороты и въехал
на барский двор нашей усадьбы. <...> С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише, — говорит она мне, — отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И с какой мне стати просить благословения у мужика?» — «Все равно, Петруша, — отвечала мне матушка, — это твой посаженый отец55; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит.» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать. и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах. Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение.» Ужас и недоумение овладели мною. И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».
— Куда приехали? — спросил я, протирая глаза.
— На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся.
Я вышел из кибитки. <.> Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.
Хозяин, родом яицкий56 казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошел хлопотать.
— Где же вожатый? — спросил я у Савельича.
«Здесь, ваше благородие», — отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» — «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника57: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, — прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. <...>
[Утром, перед отправлением в дорогу, Гринев решил отблагодарить вожатого и подарил ему заячий тулуп. Бродяга остался очень доволен подарком. Приехав в Оренбург, Петр явился к генералу Андрею Карловичу. Тот прочитал адресованное ему письмо от Гринева-старшего и отправил молодого человека в Белогорскую крепость под командование капитана Миронова: «Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине. В Оренбурге делать тебе нечего; рассеяние вредно молодому человеку». На другой день герой поехал к месту своего назначения.]
Глава III КРЕПОСТЬ
Мы в фортеции живем,
Хлеб едим и воду пьем;
А как лютые враги Придут к нам на пироги, Зададим гостям пирушку: Зарядим картечью пушку.
Солдатская песня Старинные люди, мой батюшка.
Недоросль58
[Белогорская крепость оказалась деревушкой, окруженной забором. Гринев пришел к коменданту Ивану Кузьмичу, но застал в доме лишь его супругу. Та попросила Петра не печалиться из-за того, что он попал в захолустье. Между прочим она сообщила, что в крепости уже пятый год проживает сосланный за дуэль Алексей Швабрин. А затем велела уряднику отвести Гринева на квартиру.]
На другой день поутру я только что стал одеваться, как дверь отворилась, и ко мне вошел молодой офицер невысокого роста, с лицом смуглым и отменно некрасивым, но чрезвычайно живым. «Извините меня, — сказал он мне по-французски, — что я без церемонии прихожу с вами познакомиться. Вчера узнал я о вашем приезде; желание увидеть наконец человеческое лицо так овладело мною, что я не вытерпел. Вы это поймете, когда проживете здесь еще несколько времени». Я догадался, что это был офицер, выписанный из гвардии за поединок. Мы тотчас познакомились. Швабрин был очень не глуп. Разговор его был остер и занимателен. Он с большой веселостию описал мне семейство коменданта, его общество и край, куда завела меня судьба. Я смеялся от чистого сердца, как вошел ко мне тот самый инвалид, который чинил мундир в передней коменданта, и от имени Василисы Егоровны позвал меня к ним обедать. Швабрин вызвался идти со мною вместе.
Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом59 халате. Увидя нас, он к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командовать. <...>
Василиса Егоровна приняла нас запросто и радушно и обошлась со мною как бы век была знакома. <...> «Что это мой Иван Кузмич сегодня так заучился! — сказала комендантша. — Палашка, позови барина обедать. Да где же Маша?» Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачесанными за уши, которые у ней так и горели. С первого взгляда она не очень мне понравилась. Я смотрел на нее с предубеждением: Швабрин
описал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою. Марья Ивановна села в угол и стала шить. Между тем подали щи. <...>
Глава IV ПОЕДИНОК
— Ин изволь, и стань же в позитуру.
Посмотришь, проколю как я твою фигуру!
Княжнин60
Прошло несколько недель, и жизнь моя в Белогорской крепости сделалась для меня не только сносною, но даже и приятною. В доме коменданта был я принят как родной. Муж и жена были люди самые почтенные. Иван Кузмич, вышедший в офицеры из солдатских детей, был человек необразованный и простой, но самый честный и добрый. Жена его им управляла, что согласовалось с его беспечностию. Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком. Марья Ивановна скоро перестала со мною дичиться. Мы познакомились. Я в ней нашел благоразумную и чувствительную девушку. Незаметным образом я привязался к доброму семейству, даже к Ивану Игнатьичу, кривому гарнизонному поручику, о котором Швабрин выдумал, будто бы он был в непозволительной связи с Василисой Егоровной, что не имело и тени правдоподобия; но Швабрин о том не беспокоился.
Я был произведен в офицеры. Служба меня не отягощала. В богоспасаемой крепости не было ни смотров, ни учений, ни караулов. <...> У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах, а иногда и в сочинении стихов. <...> С А. И. Швабриным, разумеется, виделся я каждый день; но час от часу беседа его становилась для меня менее приятною. Всегдашние шутки его насчет семьи коменданта мне очень не нравились, особенно колкие замечания о Марье Ивановне. Другого общества в крепости не было, но я другого и не желал.
Несмотря на предсказания, башкирцы не возмущались. Спокойствие царствовало вокруг нашей крепости. Но мир был прерван незапным междуусобием. <...>
[Герой написал любовное стихотворение, посвященное Маше, и показал его Швабрину. Швабрин раскритиковал сочинение, а затем с усмешкой произнес: «Ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в сумерки, то вместо нежных стишков подари ей пару серег». Петра возмутил такой отзыв о Маше. Он назвал Швабрина мерзавцем. Алексей Иваныч в ответ вызвал его на дуэль.
Петр отправился к Ивану Игнатьичу с просьбой быть секундантом на поединке. Иван Игнатьич отказался и пригрозил донести о дуэли коменданту. Петр взял с него слово не делать этого. Вечер герой провел у коменданта. В гости к Мироновым явился и Швабрин. Иван Игнатьевич проговорился о ссоре Гринева и Швабрина. Последний уверил Василису Егоровну, что помирился с Петром. На самом деле противники условились драться рано утром без секундантов.
На другой день Гринев и Швабрин встретились в условленном месте, однако поединок так и не начался: героев окружили солдаты и отвели в дом коменданта.
Василиса Егоровна заставила дуэлянтов поцеловать друг друга. Но в душе каждый из них понимал, что дело этим не кончится.]
Возвратясь к коменданту, я, по обыкновению своему, подсел к Марье Ивановне. <...> Марья Ивановна с нежно-стию выговаривала мне за беспокойство, причиненное всем моею ссорою с Швабриным. «Я так и обмерла, — сказала она, — когда сказали нам, что вы намерены биться на шпагах. Как мужчины странны! За одно слово, о котором через неделю верно б они позабыли, они готовы резаться и жертвовать не только жизнию, но и совестию и благополучием тех, которые. Но я уверена, что не вы зачинщик ссоры. Верно, виноват Алексей Иваныч». <...>
[Из разговора с Машей Гринев узнал, что за два месяца до его приезда Швабрин сватался к капитанской дочке, но та ему отказала.]
Слова Марьи Ивановны открыли мне глаза и объяснили мне многое. Я понял упорное злоречие, которым Швабрин ее преследовал. <...> Желание наказать дерзкого злоязычника сделалось во мне еще сильнее, и я с нетерпением стал ожидать удобного случая.
Я дожидался недолго. На другой день, когда сидел я за элегией и грыз перо в ожидании рифмы, Швабрин постучался под моим окошком. Я оставил перо, взял шпагу и к нему вышел. «Зачем откладывать? — сказал мне Швабрин, — за нами не смотрят. Сойдем к реке. Там никто нам не помешает». Мы отправились молча. Опустясь по крутой тропинке, мы остановились у самой реки и обнажили шпаги. Швабрин был искуснее меня, но я сильнее и смелее... <...> Швабрин не ожидал найти во мне столь опасного противника. Долго мы не могли сделать друг другу никакого вреда; наконец, приметя, что Швабрин ослабевает, я стал с живостию на него наступать и загнал его почти в самую реку. Вдруг услышал я свое имя, громко произнесенное. Я оглянулся и увидел Савельича, сбегающего ко мне по нагорной тропинке. В это самое время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и лишился чувств. <...>
[Пробыв без сознания пять суток, герой пришел в себя в доме коменданта. За ним ухаживали Савельич и Маша. Петр понял, что Маша любит его, и предложил ей стать его женой. Девушка ответила, что нужно получить согласие на брак старших Гриневых. Герой отправил родителям письмо, в котором попросил благословения на женитьбу.
В ожидании ответа он помирился со Швабриным. Вскоре пришло долгожданное послание отца. В нем старик Гринев написал, что благословения не даст, больше того — попросит начальство перевести Петра из Белогорской крепости в другое место. Отец также негодовал по поводу дуэли сына. Молодой человек в гневе обрушился на Савельича, так как был уверен, что это он донес родителям о поединке. Однако Савельич принялся оправдываться: он никому не рассказывал о дуэли, за что даже получил выговор от старого хозяина. В итоге Петр сделал вывод, что родителям о поединке рассказал Швабрин.
Гринев показал Маше письмо отца. Прочитав его, девушка сказала: «Видно, мне не судьба... Родные ваши не хотят меня в свою семью. Буди во всем воля Господня!
Бог лучше нашего знает, что нам надобно. Делать нечего, Петр Андреич; будьте хоть вы счастливы.».
После объяснения Марья Ивановна стала избегать героя. Петр прекратил визиты в дом коменданта. Жизнь сделалась для него несносной.
В начале октября 1773 года комендант собрал у себя Гринева, Швабрина, Ивана Игнатьича и казацкого урядника, чтобы прочитать им важное послание от начальства. В нем говорилось, что убежавший из-под караула донской казак Емельян Пугачев, назвавшись императором Петром III61, собрал злодейскую шайку и разорил несколько крепостей, производя везде «грабежи и смертные убийства». В связи с этим необходимо принять «надлежащие меры». Комендант отдал распоряжение учредить караулы и ночные дозоры, а также присматривать за гарнизонными казаками, которые нередко бунтовали.
Урядник, посланный разведать обстановку вокруг крепости, вступил в тайный сговор с бунтовщиками.
Был схвачен башкирец с воззванием Пугачева, объявлявшем о намерении взять Белогорскую крепость. Мятежник приглашал казаков и солдат в свою шайку, а командиров увещевал не сопротивляться, угрожая казнью. Вскоре стало известно, что пала Нижнеозерная крепость, находившаяся от Белогорской в двадцати пяти верстах. Мироновы решили отправить Машу в Оренбург, к ее крестной матери.]
Глава VII ПРИСТУП
Голова моя, головушка,
Голова послуживая!
Послужила моя головушка Ровно тридцать лет и три года. Ах, не выслужила головушка Ни корысти себе, ни радости, Как ни слова себе доброго И ни рангу себе высокого; Только выслужила головушка Два высокие столбика, Перекладинку кленовую,
Еще петельку шелковую.
Народная песня
[Прошла тревожная ночь. Утром стало известно, что казаки из крепости ушли к Пугачеву. Марья Ивановна не успела уехать в Оренбург, так как дорога туда оказалась отрезана. Вскоре мятежники приступили к крепости. Комендант решил дать им бой у ворот, однако никто, кроме Петра, его не поддержал. В результате пугачевцы ворвались в ворота, ранили капитана Миронова и связали Гринева.]
Нас потащили по улицам; жители выходили из домов с хлебом и солью. Раздавался колокольный звон. Вдруг закричали в толпе, что государь на площади ожидает пленных и принимает присягу. Народ повалил на площадь; нас погнали туда же.
Пугачев сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красный казацкий кафтан, обшитый галунами1. Высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его показалось мне знакомо. Казацкие старшины окружали его. Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца, с крестом в руках, и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу. Когда мы при-ближились, башкирцы разогнали народ и нас представили Пугачеву. Колокольный звон утих; настала глубокая тишина. «Который комендант?» — спросил самозванец. Наш урядник выступил из толпы и указал на Ивана Кузмича. Пугачев грозно взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему государю?» Комендант, изне-
1 Галун — нашивка из золотой или серебряной тесьмы на форменной одежде.
могая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: «Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхватили старого капитана и потащили к виселице. На ее перекладине очутился верхом изувеченный башкирец, которого допрашивали мы накануне. Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух. Тогда привели к Пугачеву Ивана Игнатьича. «Присягай, — сказал ему Пугачев, — государю Петру Феодоровичу!» — «Ты нам не государь, — отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего капитана. — Ты, дядюшка, вор и самозванец!» Пугачев махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старого начальника.
Очередь была за мною. Я глядел смело на Пугачева, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей. Тогда, к неописанному моему изумлению, увидел я среди мятежных старшин Швабрина, обстриженного в кружок и в казацком кафтане. Он подошел к Пугачеву и сказал ему на ухо несколько слов. «Вешать его!» — сказал Пугачев, не взглянув уже на меня. Мне накинули на шею петлю. Я стал читать про себя молитву, принося Богу искреннее раскаяние во всех моих прегрешениях и моля его о спасении всех близких моему сердцу. Меня притащили под виселицу. «Не бось, не бось», — повторяли мне губители, может быть и вправду желая меня ободрить. Вдруг услышал я крик: «Постойте, окаянные! погодите!..» Палачи остановились. Гляжу: Савельич лежит в ногах у Пугачева. «Отец родной! — говорил бедный дядька. — Что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут; а для примера и страха ради вели повесить хоть меня старика!» Пугачев дал знак, и меня тотчас развязали и оставили. «Батюшка наш тебя милует», — говорили мне. В эту минуту не могу сказать, чтоб я обрадовался своему избавлению, не скажу, однако ж, чтоб я о нем и сожалел. Чувствования мои были слишком смутны. Меня снова привели к самозванцу и поставили перед ним на колени. Пугачев протянул мне жилистую свою руку. «Целуй руку, целуй руку!» — говорили около меня. Но я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению. «Батюшка Петр Андреич! — шептал Савельич, стоя за мною и толкая меня. — Не упрямься! что тебе стоит?
плюнь да поцелуй у злод... (тьфу!) поцелуй у него ручку». Я не шевелился. Пугачев опустил руку, сказав с усмешкою: «Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его!» Меня подняли и оставили на свободе. Я стал смотреть на продолжение ужасной комедии. <...>
[Жители начали присягать Пугачеву. После окончания присяги его подопечные выволокли на крыльцо комендантского дома Василису Егоровну. Та, увидев повешенного мужа, принялась кричать. Пугачев приказал «унять старую ведьму», и один из казаков зарубил женщину саблей.]
Глава VIII НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Незваный гость хуже татарина.
Пословица
[В поисках Маши Петр осмотрел разграбленный комендантский дом и нашел испуганную Палашу. Служанка Мироновых призналась, что Машу успели спрятать у попадьи Акулины Памфиловны. Известие привело Петра в ужас: ведь в доме попа собирался обедать Пугачев. Гринев помчался к попадье.]
— Ради Бога! где Марья Ивановна? — спросил я с неизъяснимым волнением.
— Лежит, моя голубушка, у меня на кровати, там за перегородкою, — отвечала попадья. — Ну, Петр Андреич, чуть было не стряслась беда, да, слава Богу, все прошло благополучно: злодей только что уселся обедать, как она, моя бедняжка, очнется да застонет!.. Я так и обмерла. Он услышал: «А кто это у тебя охает, старуха?» Я вору в пояс: «Племянница моя, государь; захворала, лежит, вот уж другая неделя». — «А молода твоя племянница?» — «Молода, государь». — «А покажи-ка мне, старуха, свою племянницу». — У меня сердце так и екнуло, да нечего было делать. — «Изволь, государь; только девка-то не сможет встать и прийти к твоей милости». — «Ничего, старуха, я и сам пойду погляжу». И ведь пошел окаянный за перегородку; как ты думаешь! ведь отдернул занавес, взглянул ястребиными своими глазами! — и ничего. Бог вынес! А веришь ли, я и батька мой так уж и приготовились к мученической смерти. К счастию, она, моя голубушка, не узнала его. <...> А каков Швабрин,
Алексей Иваныч? Ведь остригся в кружок и теперь у нас тут же с ними пирует! Проворен, нечего сказать. <...> Я пришел домой. Савельич встретил меня у порога. «Слава Богу! — вскричал он, увидя меня. — Я было думал, что злодеи опять тебя подхватили. Ну, батюшка Петр Андреич! веришь ли? все у нас разграбили, мошенники: платье, белье, вещи, посуду — ничего не оставили. Да что уж! Слава Богу, что тебя живого отпустили! А узнал ли ты, сударь, атамана?»
— Нет, не узнал; а кто ж он такой?
— Как, батюшка? Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе? <...>
Я изумился. В самом деле сходство Пугачева с моим вожатым было разительно. Я удостоверился, что Пугачев и он были одно и то же лицо, и понял тогда причину пощады, мне оказанной. Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством! <...>
[Размышления героя прервал гонец от Пугачева. Гринева привели в комендантский дом, где остановился главарь бунтовщиков. Емельян пригласил гостя за стол, за которым пировали его приспешники.]
С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. Он часто обращался к человеку лет пятидесяти, называя его то графом, то Тимофеичем, а иногда величая его дядюшкою. Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю. Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно оспоривал Пугачева. И на сем-то странном военном совете решено было идти к Оренбургу: движение дерзкое, и которое чуть было не увенчалось бедственным успехом! Поход был объявлен к завтрашнему дню. «Ну, братцы, — сказал Пугачев, — затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! Начинай!» Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню и все подхватили хором:
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати.
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти Перед грозного судью, самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?
Я скажу тебе, надежа православный царь,
Всее правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ темная ночь,
А второй мой товарищ булатный нож,
А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,
А четвертый мой товарищ, то тугой лук,
Что рассыльщики мои, то калены стрелы.
Что возговорит надежа православный царь:
Исполать тебе, детинушка крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. <...>
Гости выпили еще по стакану, встали из-за стола и простились с Пугачевым. Я хотел за ними последовать, но Пугачев сказал мне: «Сиди; я хочу с тобою переговорить». Мы остались глаз на глаз.
— Что, ваше благородие? — сказал он мне. — Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? <...> А покачался бы на перекладине, если бы не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча. Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь? (Тут он взял на себя вид важный и таинственный.) Ты крепко передо мною виноват, — продолжал он, — но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов. То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство! Обещаешься ли служить мне с усердием? <...>
Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабо-стию человеческою. Я отвечал Пугачеву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую».
— Кто же я таков, по твоему разумению?
— Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?»
— Нет, — отвечал я с твердостию. — Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург.
Пугачев задумался. «А коли отпущу, — сказал он, — так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?»
— Как могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — Бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Моя искренность поразила Пугачева. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь. Завтра приходи со мною проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрема клонит».
Я оставил Пугачева и вышел на улицу. <...>
[На следующее утро Пугачев предстал перед народом в окружении сообщников, среди которых был Швабрин. Увидев в толпе Гринева, предводитель разбойников подозвал его к себе, наказал ехать в Оренбург и объявить губернатору, что через неделю его войско будет у города. После этого Пугачев объявил Швабрина новым командиром крепости. Таким образом, Маша оказывалась в полной власти предателя.
Петр отправился к попадье, чтобы попрощаться с Машей. Девушка была без сознания. Петр и Савельич вышли из крепости пешком, но их нагнал урядник с известием, что Пугачев пожаловал им лошадь и шубу.
Гринев добрался до Оренбурга и рассказал генералу о том, что случилось в Белогорской крепости. На военном совете было решено применить оборонительную тактику и отсидеться в укрепленном городе. Через некоторое время Гринев получил письмо от Маши, из которого узнал, что Швабрин принуждает девушку к браку.]
Глава XI
МЯТЕЖНАЯ СЛОБОДА
В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп.
«Зачем пожаловать изволил в мой вертеп?» —
Спросил он ласково.
А. Сумароков62
[Петр поехал в Белогорскую крепость спасать Машу.
По дороге его и Савельича схватили люди Пугачева и отвели к своему предводителю.]
Пугачев сидел под образами, в красном кафтане, в высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из главных его товарищей, с видом притворного подобострастия. Видно было, что весть о прибытии офицера из Оренбурга пробудила в бунтовщиках сильное любопытство и что они приготовились встретить меня с торжеством. Пугачев узнал меня с первого взгляду. Поддельная важность его вдруг исчезла. «А, ваше благородие! — сказал он мне с живостию. — Как поживаешь? Зачем тебя Бог принес?» Я отвечал, что ехал
по своему делу и что люди его меня остановили. «А по какому делу?» — спросил он меня. <...>
Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично приведшее меня к Пугачеву, подавало мне случай привести в действо мое намерение. Я решился им воспользоваться и, не успев обдумать то, на что решался, отвечал на вопрос Пугачева:
— Я ехал в Белогорскую крепость избавить сироту, которую там обижают.
Глаза у Пугачева засверкали. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? — закричал он. — Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдет. Говори: кто виноватый?»
— Швабрин виноватый, — отвечал я. — Он держит в неволе ту девушку, которую ты видел, больную, у попадьи, и насильно хочет на ней жениться.
— Я проучу Швабрина, — сказал грозно Пугачев. — Он узнает, каково у меня своевольничать и обижать народ. Я его повешу.
— Прикажи слово молвить, — сказал Хлопуша хриплым голосом. — Ты поторопился назначить Швабрина в коменданты крепости, а теперь торопишься его вешать. Ты уж оскорбил казаков, посадив дворянина им в начальники; не пугай же дворян, казня их по первому наговору.
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
Логика старого злодея показалась мне довольно убедительною. Мороз пробежал по всему моему телу при мысли, в чьих руках я находился. Пугачев заметил мое смущение. «Ась, ваше благородие? — сказал он мне подмигивая. — Фельдмаршал мой, кажется, говорит дело. Как ты думаешь?»
Насмешка Пугачева возвратила мне бодрость. Я спокойно отвечал, что я нахожусь в его власти и что он волен поступать со мною, как ему будет угодно. <...>
«Ах! я было и забыл благодарить тебя за лошадь и за тулуп. Без тебя я не добрался бы до города и замерз бы на дороге».
Уловка моя удалась. Пугачев развеселился. «Долг платежом красен, — сказал он, мигая и прищуриваясь. — Расскажи-ка мне теперь, какое тебе дело до той девушки, которую Швабрин обижает? Уж не зазноба ли сердцу молодецкому? а?»
— Она невеста моя, — отвечал я Пугачеву, видя благоприятную перемену погоды и не находя нужды скрывать истину.
— Твоя невеста! — закричал Пугачев. — Что ж ты прежде не сказал? Да мы тебя женим и на свадьбе твоей попируем! <...>
[Пугачев решил помочь Гриневу, и они отправились
в Белогорскую крепость.]
Через несколько часов должен я был увидеться с той, которую почитал уже для меня потерянною. Я воображал себе минуту нашего соединения. <...>
Вдруг Пугачев прервал мои размышления, обратясь ко мне с вопросом:
— О чем, ваше благородие, изволил задуматься?
— Как не задуматься, — отвечал я ему. — Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя.
— Что ж? — спросил Пугачев. — Страшно тебе?
Я отвечал, что, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, — помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья. <...>
— Что говорят обо мне в Оренбурге? — спросил Пугачев, помолчав немного.
— Да, говорят, что с тобою сладить трудновато; нечего сказать: дал ты себя знать.
Лицо самозванца изобразило довольное самолюбие.
— Да! — сказал он с веселым видом. — Я воюю хоть куда. Знают ли у вас в Оренбурге о сражении под Юзеевой? Сорок енаралов убито, четыре армии взято в полон. <...> Дай срок, то ли еще будет, как пойду на Москву.
— А ты полагаешь идти на Москву?
Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса:
— Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою шею выкупят моею головою.
— То-то! — сказал я Пугачеву. — Не лучше ли тебе отстать от них самому, заблаговременно, да прибегнуть к милосердию государыни?
Пугачев горько усмехнулся.
— Нет, — отвечал он, — поздно мне каяться. Для меня не будет помилования. Буду продолжать как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою.
— А знаешь ты, чем он кончил? Его выбросили из окна, зарезали, сожгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили!
— Слушай, — сказал Пугачев с каким-то диким вдохновением. — Расскажу тебе сказку, которую в ребячестве мне рассказывала старая калмычка. Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-все только тридцать три года? — Оттого, батюшка, отвечал ему ворон, что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной. Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. Хорошо. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь; спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог даст! — Какова калмыцкая сказка?
— Затейлива, — отвечал я ему. — Но жить убийством и разбоем значит по мне клевать мертвечину.
Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. <...>
Глава XII СИРОТА
Как у нашей у яблоньки Ни верхушки нет, ни отросточек; Как у нашей у княгинюшки Ни отца нету, ни матери. Снарядить-то ее некому, Благословить-то ее некому.
Свадебная песня
Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. <...> Он казался сам не свой. При обыкновенной своей сметливости он, конечно, догадался, что Пугачев был им недоволен. Он трусил перед ним, а на меня поглядывал с недоверчивостию. Пугачев осведомился о состоянии крепости, о слухах про неприятельские войска и тому подобном и вдруг спросил его неожиданно:
— Скажи, братец, какую девушку держишь ты у себя под караулом? Покажи-ка мне ее.
Швабрин побледнел как мертвый.
— Государь, — сказал он дрожащим голосом... — Государь, она не под караулом. она больна. она в светлице лежит.
— Веди ж меня к ней, — сказал самозванец, вставая с места. Отговориться было невозможно. Швабрин повел Пугачева в светлицу Марьи Ивановны. Я за ними последовал.
Швабрин остановился на лестнице.
— Государь! — сказал он. — Вы властны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему входить в спальню к жене моей.
Я затрепетал.
— Так ты женат! — сказал я Швабрину, готовяся его растерзать.
— Тише! — прервал меня Пугачев. — Это мое дело. <.>
[Герои вошли в комнату Маши.]
Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела Марья Ивановна, бледная, худая, с растрепанными волосами. Перед нею стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба. Увидя меня, она вздрогнула и закричала. Что тогда со мною стало — не помню.
Пугачев посмотрел на Швабрина и сказал с горькой усмешкою:
— Хорош у тебя лазарет! — Потом, подошел к Марье Ивановне: — Скажи мне, голубушка, за что твой муж тебя наказывает? в чем ты перед ним провинилась?
— Мой муж! — повторила она. — Он мне не муж. Я никогда не буду его женою! Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят.
Пугачев взглянул грозно на Швабрина.
— И ты смел меня обманывать! — сказал он ему. — Знаешь ли, бездельник, чего ты достоин?
Швабрин упал на колени. В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака. Пугачев смягчился.
— Милую тебя на сей раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта.
Потом обратился он к Марье Ивановне и сказал ей ласково:
— Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь. Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась,
что перед нею убийца ее родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. <...> Пугачев вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную.
— Что, ваше благородие? — сказал, смеясь, Пугачев. — Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посаженым отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьем — и ворота запрем!
Чего я опасался, то и случилось, Швабрин, услыша предложение Пугачева, вышел из себя.
— Государь! — закричал он в исступлении. — Я виноват, я вам солгал; но и Гринев вас обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнен при взятии здешней крепости.
Пугачев устремил на меня огненные свои глаза.
— Это что еще? — спросил он меня с недоумением.
— Швабрин сказал тебе правду, — отвечал я с твердостию.
— Ты мне этого не сказал, — заметил Пугачев, у коего лицо омрачилось.
— Сам ты рассуди, — отвечал я ему, — можно ли было при твоих людях объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не спасло!
— И то правда, — сказал, смеясь, Пугачев. <...>
Тут он оборотился к Швабрину и велел выдать мне пропуск во все заставы и крепости, подвластные ему. Швабрин, совсем уничтоженный, стоял как остолбенелый. Пугачев отправился осматривать крепость. <...>
[Оправившаяся Маша и Петр решили ехать к Гриневу домой, так как оставаться с мятежниками или пробираться в осажденный Оренбург было опасно. Прощаясь с Пугачевым, Петр пламенно желал спасти его, вырвать из среды злодеев. Но это желание было неосуществимо.
Герои покинули крепость и проехали через территорию, подвластную мятежникам. К вечеру они приблизились к городку, где должен был находиться отряд Пугачева, однако там располагались правительственные войска. Гринева и Марью Ивановну задержал караул. Петр попал в дом, занятый гусарскими офицерами. Среди них оказался Иван Зурин, некогда обыгравший героя в симбирском трактире.
Зурин посоветовал Гриневу отправить невесту к родителям, а самому присоединиться к его отряду. Тот согласился, так как чувствовал себя связанным присягой. На другой день Маша уехала в имение Гриневых в сопровождении Савельича, а Петр выступил в поход вместе с Зуриным.
Вскоре армия разбила основные силы Пугачева под крепостью Татищевой и освободила Оренбург. Однако сам Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать. <...>
Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно. «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»
Наконец стало известно о поимке самозванца. Зурин дал Гриневу отпуск, но накануне отъезда Петра получил приказ о его аресте. Гринева взяли под стражу.]
Глава XIV СУД
Мирская молва — Морская волна.
Пословица
[Героя привезли в Казань и поместили в тюремную камеру. На другой день его вызвали на допрос, чтобы выяснить, как и когда он начал служить Пугачеву. Герой с негодованием ответил, что на службе у самозванца не состоял. Но на вопрос, почему Пугачев пощадил его и усаживал с собой за стол, Петр не ответил. Ему не хотелось называть имя Маши, впутывать ее в эту историю и обрекать на допросы. Судьи постановили устроить очную ставку Гринева и главного доносителя по его делу.]
Через несколько минут загремели цепи, двери отворились, и вошел — Швабрин. Я изумился его перемене. Он был ужасно худ и бледен. Волоса его, недавно черные как смоль, совершенно поседели; длинная борода была всклокочена. Он повторил обвинения свои слабым, но смелым голосом. По его словам, я отряжен был от Пугачева в Оренбург шпионом; ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные известия о всем, что делалось в городе; что наконец явно передался самозванцу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить своих товарищей-изменников, дабы занимать их места и пользоваться наградами, раздаваемыми от самозванца. Я выслушал его молча и был доволен одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем... <...> Я утвердился еще более в моем намерении и, когда судьи спросили: чем могу опровергнуть показания Швабрина, я отвечал, что держусь первого своего объяснения и ничего другого в оправдание себе сказать не могу. <...> Меня опять отвели в тюрьму и с тех пор уже к допросу не требовали.
Я не был свидетелем всему, о чем остается мне уведомить читателя; но я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались в мою память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал. <...>
[Однажды Маша объявила Гриневым, что должна поехать в Петербург — искать помощи у сильных мира сего. Приехав в столицу, она остановилась в доме Анны Власьевны, племянницы придворного истопника. Женщина хорошо знала распорядок дня императрицы и рассказала о нем постоялице, затем показала Маше сад.]
На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и тихонько пошла в сад. <...> Вдруг белая собачка английской породы залаяла и побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту самую минуту раздался приятный женский голос: «Не бойтесь, она не укусит». И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке про-тиву памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама пристально на нее смотрела; а Марья Ивановна, со своей стороны бросив несколько косвенных взглядов, успела рассмотреть ее с ног до головы. Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало важность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую. Дама первая перервала молчание.
— Вы, верно, не здешние? — сказала она.
— Точно так-с: я вчера только приехала из провинции.
— Вы приехали с вашими родными?
— Никак нет-с. Я приехала одна.
— Одна! Но вы так еще молоды.
— У меня нет ни отца, ни матери.
— Вы здесь, конечно, по каким-нибудь делам?
— Точно так-с. Я приехала подать просьбу государыне.
— Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь на несправедливость и обиду?
— Никак нет-с. Я приехала просить милости, а не правосудия.
— Позвольте спросить, кто вы таковы?
— Я дочь капитана Миронова.
— Капитана Миронова! того самого, что был комендантом в одной из оренбургских крепостей?
— Точно так-с.
Дама, казалось, была тронута. «Извините меня, — сказала она голосом еще более ласковым, — если я вмешиваюсь в ваши дела; но я бываю при дворе; изъясните мне, в чем состоит ваша просьба, и, может быть, мне удастся вам помочь».
Марья Ивановна встала и почтительно ее благодарила. Все в неизвестной даме невольно привлекало сердце и внушало доверенность. Марья Ивановна вынула из кармана сложенную бумагу и подала ее незнакомой своей покровительнице, которая стала читать ее про себя.
Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг лицо ее переменилось, — и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми ее движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту столь приятному и спокойному.
— Вы просите за Гринева? — сказала дама с холодным видом. — Императрица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.
— Ах, неправда! — вскрикнула Марья Ивановна.
— Как неправда! — возразила дама, вся вспыхнув.
— Неправда, ей-богу неправда! Я знаю все, я все вам расскажу. Он для одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня. — Тут она с жаром рассказала все, что уже известно моему читателю.
Дама выслушала ее со вниманием. «Где вы остановились?» — спросила она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А! знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы недолго будете ждать ответа на ваше письмо».
С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна возвратилась к Анне Власьевне, исполненная радостной надежды.
Хозяйка побранила ее за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по ее словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чашкою чая только было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей вошел с объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миронову. <...>
Императрица сидела за своим туалетом. <...> Государыня ласково к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня подозвала ее и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам свое слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невинности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к будущему свекру».
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Обласкав бедную сироту, государыня ее отпустила. Марья Ивановна уехала в той же придворной карете. <...> В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взглянуть на Петербург, обратно поехала в деревню.
Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова. Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена.
1836
Размышляем над текстом художественного произведения
1. Какое впечатление произвела на вас повесть? Кто из героев и почему понравился больше всех?
2. Каким предстает в начале повести Гринев? Какова, на ваш взгляд, роль Савельича в раскрытии образа Гринева?
3. Какие перемены в судьбах Гринева и Маши обусловлены историческими событиями?
4. Составьте сравнительную характеристику Гринева и Швабрина.
5. Как изменился характер Гринева вследствие пережитых испытаний?
6. Почему Маша Миронова просит у императрицы не правосудия, а милости?
7. Какая тема связана с образами Гринева и Маши?
8. Какую тему вводит в повесть образ Пугачева?
9. Как автор относится к Пугачеву и поднятому им бунту? Обоснуйте ответ.
10. Откуда взяты эпиграфы к повести? Какие жанровые разновидности произведений упоминаются в эпиграфах?
11. Как эпиграфы связаны с содержанием глав? Как с их помощью раскрываются темы чести, долга, народного бунта?
Приглашаем к дискуссии
12. Какова роль картин природы в произведении? Случайно ли выезд Петруши на службу сопровождается бураном? Что может символизировать образ бурана?
13. Какова роль сна Гринева в повести? С какой целью Пушкин пересказал сон героя?
Высказываем мнение
14. Некоторые исследователи определяют жанр «Капитанской дочки» как исторический роман. Как вы думаете, к какому жанру правомерно отнести произведение — к повести или роману? Почему?
Реализуем творческие способности
15. Используя памятку № 5 на форзаце учебника, напишите сочинение на одну из тем:
• Береги честь смолоду
• Тема народного восстания в повести «Капитанская дочка»
• Смысл заглавия повести «Капитанская дочка»
16. Напишите сочинение по картине В. Перова «Суд Пугачева» (с. 98), используя цитаты из повести А. С. Пушкина.
Это материал учебника Литература 8 класс Надозирная
Автор: admin от 18-10-2016, 15:37, Переглядів: 2050