Народна Освіта » Світова література » Иван Сергеевич Тургенев - Муму (краткое содержание читать онлайн)

НАРОДНА ОСВІТА

Иван Сергеевич Тургенев - Муму (краткое содержание читать онлайн)

МУМУ

(читатать онлайн в сокращении )

В одной из отдалённых улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью1 и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окружённая многочисленною дворней. Сыновья её служили в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединённо доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. День её, нерадостный и ненаст­ный, давно прошёл; но и вечер её был чернее ночи.

Из числа всей её челяди самым замечательным ли­цом был дворник Герасим, мужчина двенадцати верш­ков роста2, сложённый богатырём и глухонемой от рож­дения. Барыня взяла его из деревни, где он жил один, в небольшой избушке, отдельно от братьев, и считался едва ли не самым исправным тягловым мужиком3. Одарённый необычайной силой, он работал за четве­рых — дело спорилось в его руках, и весело было смот­реть на него, когда он либо пахал и, налегая огромными ладонями на соху, казалось, один, без помощи лоша­дёнки, взрезывал упругую грудь земли, либо о Петров день так сокрушительно действовал косой, что хоть бы молодой берёзовый лесок смахивать с корней долой, либо проворно и безостановочно молотил трёхаршин­ным цепом, и как рычаг опускались и поднимались продолговатые и твёрдые мышцы его плечей. Постоян­

1Антресоль — в старинных дворянских домах верхний этаж с низкими потолками.

2В старину принято было обозначать рост количеством вершков сверх двух аршин. Таким образом, рост Герасима составлял 2 аршина 12 вершков, т. е. 195,5 см.

3Тягловый мужик — крепостной крестьянин, который был обязан или работать на барщине, или платить помещику оброк.

ное безмолвие придавало торжественную важность его неистомной работе1. Славный он был мужик, и не будь его несчастье, всякая девка охотно пошла бы за него замуж... Но вот Герасима привезли в Москву, купили ему сапоги, сшили кафтан2 на лето, на зиму тулуп, дали ему в руки метлу и лопату и определили его дворником.

Крепко не полюбилось ему сначала его новое житьё. С детства привык он к полевым работам, к деревенско­му быту. Отчуждённый несчастьем своим от сообщест­ва людей, он вырос, немой и могучий, как дерево рас­тёт на плодородной земле... Переселённый в город, он не понимал, что с ним такое деется, скучал и недоуме­вал, как недоумевает молодой, здоровый бык, которого только что взяли с нивы, где сочная трава росла ему по брюхо, взяли, поставили на вагон железной дороги — и вот, обдавая его тучное3 тело то дымом с искрами, то волнистым паром, мчат его теперь, мчат со стуком и визгом, а куда мчат — бог весть!

Занятия Герасима по новой его должности казались ему шуткой после тяжких крестьянских работ; в полчаса всё у него было готово, и он опять то останавливался посреди двора и глядел, разинув рот, на всех проходя­щих, как бы желая добиться от них решения загадочного своего положения, то вдруг уходил куда-нибудь в уголок и, далеко швырнув метлу и лопату, бросался на землю лицом и целые часы лежал на груди неподвижно, как пойманный зверь. Но ко всему привыкает человек, и Герасим привык, наконец, к городскому житью.

(Продолжение следует )


 

Думаем над прочитанным

1.Что вы узнали о жизни барыни? Как вы понимаете такие слова: «День её, нерадостный и ненастный, давно прошёл; но и вечер её был чернее ночи»?

Шеистомная работа — работа без устали. 2Кафтан — старинная мужская одежда. 3Тучный — жирный, упитанный.

2.Расскажите о Герасиме, используя цитаты из текста.

3.Вспомните, что такое сравнение. Какие сравнения и с какой целью употребляет автор, описывая дворника?

4.Согласны ли вы с тем, что писатель симпатизирует Герасиму? Обоснуйте свой ответ, опираясь на текст.


 

(Продолжение)

<...>Дело было к вечеру. Он [Герасим] шёл тихо и глядел на воду. Вдруг ему показалось, что что-то барахтается в тине у самого берега. Он нагнулся и увидел небольшого щенка, белого с чёрными пятнами, который, несмотря на все свои старания, никак не мог вылезть из воды, бился, скользил и дрожал всем своим мокреньким и худеньким телом. Герасим поглядел на несчастную собачонку, подхватил её одной рукой, сунул её к себе за пазуху и пустился большими шагами домой. Он вошёл в свою каморку, уложил спасённого щенка на кровати, прикрыл его своим тяжёлым армяком, сбегал сперва в конюшню за соломой, потом в кухню за чашечкой молока. Осторожно откинув армяк и разостлав солому, поставил он молоко на кровать. Бедной собачонке было всего недели три, глаза у ней прорезались недавно; один глаз даже казался немножко больше другого; она ещё не умела пить из чашки и только дрожала и щурилась. Герасим взял её легонько двумя пальцами за голову и принагнул её мордочку к молоку. Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлёбываясь. Герасим глядел, глядел да как засмеёт­ся вдруг... Всю ночь он возился с ней, укладывал её, обтирал и заснул наконец сам возле неё каким-то радостным и тихим сном.

Ни одна мать так не ухаживает за своим ребёнком, как ухаживал Герасим за своей питомицей.

Первое время она была очень слаба, тщедушна и собой некрасива, но понемногу справилась и выровня­лась, а месяцев через восемь, благодаря неусыпным

попечениям1 своего спасителя, превратилась в очень ладную собачку испанской породы с длинными уша­ми, пушистым хвостом в виде трубы и большими выразительными глазами. Она страстно привязалась к Герасиму и не отставала от него ни на шаг, всё ходила за ним, повиливая хвостиком. Он и кличку ей дал— немые знают, что мычанье их обращает на себя внима­ние других,—он назвал её Муму. Все люди в доме её полюбили и тоже кликали Мумуней. Она была чрезвы­чайно умна, ко всем ласкалась, но любила одного Гера­сима. Герасим сам её любил без памяти... и ему было неприятно, когда другие её гладили: боялся он, что ли, за неё, ревновал ли он к ней — бог весть! Она его будила по утрам, дёргая его за полу, приводила к нему за повод старую водовозку, с которой жила в большой дружбе, с важностью на лице отправлялась вместе с

1Неусыпные попечения — постоянное внимание, заботы.

ним на реку, караулила его мётлы и лопаты, никого не подпускала к его каморке. Он нарочно для неё проре­зал отверстие в своей двери, и она как будто чувство­вала, что только в Герасимовой каморке она была полная хозяйка, и потому, войдя в неё, тотчас с довольным видом вскакивала на кровать. Ночью она не спала вовсе, но не лаяла без разбору, как иная глу­пая дворняжка, которая, сидя на задних лапах и под­няв морду и зажмурив глаза, лает просто от скуки, так, на звёзды, и обыкновенно три раза сряду — нет! Тонкий голосок Му му никогда не раздавался даром: либо чужой близко подходил к забору, либо где-нибудь поднимался подозрительный шум или шорох... Сло­вом, она сторожила отлично. Правда, был ещё, кроме её, на дворе старый пёс жёлтого цвета, с бурыми крапи­нами, по имени Волчок, но того никогда, даже ночью, не спускали с цепи, да и он сам, по дряхлости своей, вовсе не требовал свободы—лежал себе свернувшись в своей конуре и лишь изредка издавал сиплый, почти беззвучный лай, который тотчас же прекращал, как бы сам чувствуя всю его бесполезность. В господский дом Му му не ходила и, когда Герасим носил в комнаты дрова, всегда оставалась назади и нетерпеливо его выжидала у крыльца, навострив уши и поворачивая голову то направо, то вдруг налево, при малейшем стуке за дверями...

(Продолжение следует)


 

1.Опишите собачку, которую нашёл Герасим. Как и благодаря чему она изменилась?

2.Почему Герасим так привязался к Муму?


 

(Продолжение)

Так прошёл ещё год. Герасим продолжал свои двор- нические занятия и очень был доволен своей судьбой, как вдруг произошло одно неожиданное обстоятельство...

В один прекрасный летний день барыня с своими

приживалками расхаживала по гостиной1. Она была в духе, смеялась и шутила; приживалки смеялись и шути­ли тоже, но особенной радости они не чувствовали: в доме не очень-то любили, когда на барыню находил ве­сёлый час, потому что, во-первых, она тогда требовала от всех немедленного и полного сочувствия и сердилась, если у кого-нибудь лицо не сияло удовольствием, а во- вторых, эти вспышки у ней продолжались недолго и обыкновенно заменялись мрачным и кислым располо­жением духа. В тот день она как-то счастливо встала; на картах ей вышло четыре валета: исполнение желаний (она всегда гадала по утрам),— и чай ей показался особенно вкусным, за что горничная получила на словах похвалу и деньгами гривенник. С сладкой улыбкой на сморщенных губах гуляла барыня по гостиной и подошла к окну. Перед окном был разбит палисадник, и на самой средней клумбе, под розовым кусточком, лежала Муму и тщательно грызла кость. Барыня увидала её.

  Боже мой!— воскликнула она вдруг,— что это за собака?

Приживалка, к которой обратилась барыня, замета­лась, бедненькая, с тем тоскливым беспокойством, кото­рое обыкновенно овладевает подвластным человеком, когда он ещё не знает хорошенько, как ему понять вос­клицание начальника.

  Н... н...езнаю-с,—пробормотала она,—кажется, немого.

  Боже мой!—прервала барыня,—да она премилень- кая собачка! Велите её привести. Давно она у него? Как же я это её не видала до сих пор?.. Велите её привести.

Приживалка тотчас порхнула в переднюю.

  Человек, человек!— закричала она,— приведите поскорей Муму! Она в палисаднике.

  А, её Муму зовут,— промолвила барыня,— очень хорошее имя.

  Ах, очень-с!— возразила приживалка.— Ско­рей, Степан!

1Гостиная — комната для приёма гостей.

Степан, дюжий1 парень, состоявший в должности ла­кея, бросился сломя голову в палисадник и хотел было схватить Муму, но та ловко вывернулась из-под его пальцев и, подняв хвост, пустилась во все лопатки к Герасиму, который в то время у кухни выколачивал и вытряхивал бочку, перевёртывая её в руках, как детский барабан. Степан побежал за ней вслед, начал ловить её у самых ног её хозяина; но проворная собачка не давалась чужому в руки, прыгала и увёртывалась. Герасим смотрел с усмешкой на всю эту возню; наконец Степан с досадой приподнялся и поспешно растолковал ему знаками, что барыня, мол, требует твою собаку к себе. Герасим немного изумился, однако подозвал Муму, поднял её с земли и передал Степану. Степан принёс её в гостиную и поставил на паркет. Барыня начала её ласковым голосом подзывать к себе. Муму, отроду ещё не бывавшая в таких великолепных покоях2, очень испугалась и бросилась было к двери, но, оттолкнутая услужливым Степаном, задрожала и прижалась к стене.

  Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к ба­рыне,— говорила госпожа,— подойди, глупенькая... не бойся...

  Подойди, подойди, Муму, к барыне,—твердили приживалки,— подойди.

Но Муму тоскливо оглядывалась кругом и не трога­лась с места.

  Принесите ей что-нибудь поесть,— сказала ба­рыня.— Какая она глупая! К барыне не идёт. Чего боится?

  Они не привыкли ещё,— произнесла робким и умильным голосом одна из приживалок.

Степан принёс блюдечко с молоком, поставил перед Муму, но Муму даже и не понюхала молока и всё дрожала и озиралась по-прежнему.

  Ах, какая же ты!— промолвила барыня, подходя к ней, нагнулась и хотела погладить её, но Муму

1Дюжий — здесь: очень сильный, крепкий, здоровый.

2Покои — комнаты в барском доме.

судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдёрнула руку...

Произошло мгновенное молчание. Муму слабо визг­нула, как бы жалуясь и извиняясь... Барыня отошла и нахмурилась. Внезапное движение собаки её испугало.

  Ах,—закричали разом все приживалки,—не укусила ли она вас, сохрани Бог! (Муму в жизнь свою никого никогда не укусила.) Ах, ах!

  Отнести её вон,— проговорила изменившимся голосом старуха.— Скверная собачонка! Какая она злая!

И, медленно повернувшись, направилась она в свой кабинет. Приживалки робко переглянулись и пошли было за ней, но она остановилась, холодно посмотрела на них, промолвила: «Зачем это? Ведь я вас не зову»— и ушла.

Приживалки отчаянно замахали руками на Степа­на; тот подхватил Муму и выбросил её поскорей за дверь, прямо к ногам Герасима,— а через полчаса в доме уже царствовала глубокая тишина и старая бары­ня сидела на своём диване мрачнее грозовой тучи.

Какие безделицы, подумаешь, могут иногда рас­строить человека!

До самого вечера барыня была не в духе, ни с кем не разговаривала, не играла в карты и ночь дурно прове­ла. Вздумала, что одеколон ей подали не тот, который обыкновенно подавали, что подушка у ней пахнет мы­лом, и заставила кастеляншу всё бельё перенюхать,— словом, волновалась и «горячилась» очень. На другое утро она велела позвать Гаврилу часом ранее обыкно­венного.

  Скажи, пожалуйста,—начала она, как только тот, не без некоторого внутреннего трепетания, пере­ступил порог её кабинета,— что это за собака у нас на дворе всю ночь лаяла? Мне спать не дала!

  Собака-с, какая-с... может быть, немого соба- ка-с,— произнёс он не совсем твёрдым голосом.

  Не знаю, немого ли, другого ли кого, только спать мне не дала. Да я и удивляюсь, на что такая пропасть собак! Желаю знать. Ведь есть у нас дворная собака?

  Как же-с, есть-с. Волчок-с.

  Ну, чего ещё, на что нам ещё собака? Только одни беспорядки заводить. Старшего нет в доме — вот что. И на что немому собака? Кто ему позволил собак у

меня на дворе держать? Вчера я подошла к окну, а она в палисаднике лежит, какую-то мерзость притащила, грызёт — а у меня там розы посажены...

Барыня помолчала.

—Чтоб её сегодня же здесь не было... слышишь?

—Слушаю-с.

—Сегодня же. А теперь ступай. К докладу я тебя потом позову.

Гаврила вышел.

Проходя через гостиную, дворецкий для порядка пе­реставил колокольчик с одного стола на другой, втихо­молочку высморкал в зале свой утиный нос и вышел в переднюю. В передней на конике1 спал Степан, в поло­жении убитого воина на батальной2 картине, судорожно вытянув обнажённые ноги из-под сюртука, служившего ему вместо одеяла. Дворецкий растолкал его и вполго­лоса сообщил ему какое-то приказание, на которое Степан отвечал полузевком, полухохотом. Дворецкий удалился, а Степан вскочил, натянул на себя кафтан и сапоги, вышел и остановился у крыльца. Не прошло пяти минут, как появился Герасим с огромной вязанкой дров за спиной, в сопровождении неразлучной Муму. (Барыня свою спальню и кабинет приказывала протап­ливать даже летом.) Герасим стал боком перед дверью, толкнул её плечом и ввалился в дом с своей ношей. Муму, по обыкновению, осталась его дожидаться. Тогда Степан, улучив удобное мгновение, внезапно бросился на неё, как коршун на цыплёнка, придавил её грудью к земле, сгрёб в охапку и, не надев даже картуза, выбежал с нею на двор, сел на первого попавшегося извозчика и поскакал в Охотный ряд:|. Там он скоро отыскал покуп­щика, которому уступил её за полтинник, с тем только, чтобы он по крайней мере неделю продержал её на привязи, и тотчас вернулся; но, не доезжая до дому, слез

'Коник — скамья в виде длинного ящика с крышкой.

2Батальная — военная. Баталия — сражение, битва.

Юхотный ряд — улица в старой Москве, где торговали дичью и живой птицей, т. е. тем, что добывается охотой.

с извозчика и, обойдя двор кругом, с заднего переулка, через забор перескочил на двор; в калитку-то он побоялся идти, как бы не встретить Герасима.

Впрочем, его беспокойство было напрасно: Гераси­ма уже не было во дворе. Выйдя из дому, он тотчас хва­тился Муму; он ещё не помнил, чтобы она когда-ни­будь не дождалась его возвращения, стал повсюду бегать, искать её, кликать по-своему... бросился в свою каморку, на сеновал, выскочил на улицу — туда- сюда... Пропала! Он обратился к людям, с самыми от­чаянными знаками спрашивал о ней, показывая на пол-аршина от земли, рисовал её руками... Иные точно не знали, куда девалась Муму, и только головами кача­ли, другие знали и посмеивались ему в ответ, а дворец­кий принял чрезвычайно важный вид и начал кричать на кучеров. Тогда Герасим побежал со двора долой.


 

(Продолжение следует)

1.Какие свойства характера барыни раскрываются в истории с Муму?

2.Как бы вы охарактеризовали поведение приживалок, Гаврилы и Степана? Почему они себя так ведут?

3.Подготовьте выразительное чтение в лицах отрывка от слов: «До самого вечера барыня была не в духе...» до слов «Гаврила вышел». Подумайте, с какими интонациями следует читать слова барыни и дворецкого.


 

(Продолжение )

Уже смеркалось, как он вернулся. По его истомлён­ному виду, по неверной походке, по запылённой одеж­де его можно было предполагать, что он успел обежать пол-Москвы. Он остановился против барских окон, окинул взором крыльцо, на котором столпилось чело­век семь дворовых, отвернулся и промычал ещё раз: «Муму!»— Муму не отозвалась. Он пошёл прочь. Все посмотрели ему вслед, но никто не улыбнулся, не сказал ни слова... а любопытный форейтор Антипка рассказывал на другое утро в кухне, что немой-де всю ночь охал.

Весь следующий день Герасим не показывался, так что вместо его за водой должен был съездить кучер По- тап, чем кучер Потап очень остался недоволен. Барыня спросила Гаврилу, исполнено ли её приказание. Гаври­ла отвечал, что исполнено. На другое утро Герасим вышел из своей каморки на работу. К обеду он пришёл, поел и ушёл опять, никому не поклонившись. Его ли­цо, и без того безжизненное, как у всех глухонемых, теперь словно окаменело. После обеда он опять уходил со двора, но ненадолго, вернулся и тотчас отправился на сеновал. Настала ночь, лунная, ясная. Тяжело вздыхая и беспрестанно поворачиваясь, лежал Гера­сим и вдруг почувствовал, как будто его дёргают за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился; но вот опять его дёрнули, сильнее прежнего; он вскочил... Перед ним, с обрывком на шее, вертелась Муму. Протяжный крик радости вырвался из его безмолвной груди; он схватил Муму, стиснул её в своих объятиях; она в одно мгновение облизала ему нос, глаза, усы и бороду... Он постоял, подумал, осто­рожно слез с сенника, оглянулся и, удостоверившись, что никто его не увидит, благополучно пробрался в свою каморку.

Герасим уже прежде догадался, что собака пропала не сама собой, что её, должно быть, свели по прика­занию барыни; люди-то ему объяснили знаками, как его Муму на неё окрысилась,—и он решился принять свои меры. Сперва он накормил Муму хлебушком, обласкал её, уложил, потом начал соображать, да всю ночь напролёт и соображал, как бы получше её спрятать. Наконец, он придумал весь день оставлять её в каморке и только изредка к ней наведываться, а ночью выводить. Отверстие в двери он плотно заткнул старым своим армяком и чуть свет был уже на дворе, как ни в чём не бывало, сохраняя даже (невинная хитрость!) прежнюю унылость на лице. Бедному глу­хому в голову не могло прийти, что Муму себя визгом своим выдаст: действительно, все в доме скоро узнали, что собака немого воротилась и сидит у него взаперти,

но, из сожаления к нему и к ней, а отчасти, может быть, и из страха перед ним, не давали ему понять, что проведали его тайну. Дворецкий один почесал у себя в затылке, да махнул рукой. «Ну, мол, бог с ним! Авось до барыни не дойдёт!» Зато никогда немой так не усердствовал, как в тот день: вычистил и выскреб весь двор, выполол все травки до единой, собственноручно повыдергал все колышки в заборе палисадника, чтобы удостовериться, довольно ли они крепки, и сам же их потом вколотил — словом, возился и хлопотал так, что даже барыня обратила внимание на его радение1. В течение дня Герасим раза два украдкой ходил к своей затворнице; когда же наступила ночь, он лёг спать вместе с ней в каморке, а не на сеновале, и только во втором часу вышел погулять с ней на чистом воздухе. Походив с ней довольно долго по двору, он уже было собирался вернуться, как вдруг за забором, со стороны переулка, раздался шорох. Муму навострила уши, зарычала, подошла к забору, понюхала и залилась громким пронзительным лаем. Какой-то пьяный человек вздумал там угнездиться на ночь. В это самое время барыня только что засыпала после продолжи­тельного «нервического волнения»: эти волнения у ней всегда случались после слишком сытного ужина. Вне­запный лай её разбудил; сердце у ней забилось и замер­ло. «Девки, девки!— простонала она.—Девки!» Пере­пуганные девки вскочили к ней в спальню. «Ох, ох, умираю!— проговорила она, тоскливо разводя рука­ми.— Опять, опять эта собака!.. Ох, пошлите за док­тором. Они меня убить хотят... Собака, опять собака! Ох!»— и она закинула голову назад, что должно было означать обморок. Бросились за доктором, то есть за домашним лекарем Харитоном. Этот лекарь, которого всё искусство состояло в том, что он носил сапоги с мягкими подошвами, умел деликатно браться за пульс, спал четырнадцать часов в сутки, а остальное время всё вздыхал да беспрестанно потчевал барыню

1Радение — усердие, старание.

лавровишневыми каплями,— этот лекарь тотчас при­бежал, покурил жжёными перьями и, когда барыня открыла глаза, немедленно поднёс ей на серебряном подносике рюмку с заветными каплями. Барыня при­няла их, но тотчас же слезливым голосом стала опять жаловаться на собаку, на Гаврилу, на свою участь, на то, что её, бедную старую женщину, все бросили, что никто о ней не сожалеет, что все хотят её смерти. Между тем несчастная Муму продолжала лаять, а Герасим напрасно старался отозвать её от забора. «Вот... вот... опять...»— пролепетала барыня и снова подкатила глаза под лоб. Лекарь шепнул девке, та бросилась в переднюю, растолкала Степана, тот побежал будить Гаврилу, Гаврила сгоряча велел под­нять весь дом.

Герасим обернулся, увидал замелькавшие огни и тени в окнах и, почуяв сердцем беду, схватил Муму под мышку, вбежал в каморку и заперся. Через несколько мгновений пять человек ломились в его дверь, но, почувствовав сопротивление засова, остановились. Гаврила прибежал в страшных попыхах, приказал им всем оставаться тут до утра и караулить, а сам потом ринулся в девичью и через старшую компаньонку Любовь Любимовну, с которой вместе крал и учитывал чай, сахар и прочую бакалею, велел доложить барыне, что собака, к несчастью, опять откуда-то прибежала, но что завтра же её в живых не будет и чтобы барыня сделала милость, не гневалась и успокоилась. Барыня, вероятно, не так-то бы скоро успокоилась, да лекарь второпях вместо двенадцати капель налил целых сорок: сила лавровишенья и подействовала — через четверть часа барыня уже почивала крепко и мирно; а Герасим лежал, весь бледный, на своей кровати и силь­но сжимал пасть Муму.

На следующее утро барыня проснулась довольно поздно. Гаврила ожидал её пробуждения для того, чтобы дать приказ к решительному натиску на Герасимово убежище, а сам готовился выдержать сильную грозу. Но грозы не приключилось. Лёжа

в постели, барыня велела позвать к себе старшую приживалку.

  Любовь Любимовна,— начала она тихим и слабым голосом; она иногда любила прикинуться загнанной и сиротливой страдалицей; нечего и говорить, что всем людям в доме становилось тогда очень неловко,— Любовь Любимовна, вы видите, каково моё положение; подите, душа моя, к Гаври­ле Андреичу, поговорите с ним: неужели для него какая-нибудь собачонка дороже спокойствия, самой жизни его барыни? Я бы не желала этому верить,— прибавила она с выражением глубокого чувства,— подите, душа моя, будьте так добры, подите к Гавриле Андреичу.

Любовь Любимовна отправилась в Гаврилину ком­нату. Неизвестно, о чём происходил у них разговор; но спустя некоторое время целая толпа людей подвига­лась через двор в направлении каморки Герасима: впе­реди выступал Гаврила, придерживая рукою картуз, хотя ветру не было; около него шли лакеи и повара; из окна глядел дядя Хвост и распоряжался, то есть только так руками разводил; позади всех прыгали и кривля­лись мальчишки, из которых половина набежала чу­жих. На узкой лестнице, ведущей к каморке, сидел один караульщик; у двери стояло два других, с палка­ми. Стали взбираться по лестнице, заняли её во всю длину. Гаврила подошёл к двери, стукнул в неё кула­ком, крикнул:

  Отвори.

Послышался сдавленный лай; но ответа не было.

  Говорят, отвори!— повторил он.

  Да, Гаврила Андреич,—заметил снизу Степан,— ведь он глухой — не слышит.

Все рассмеялись.

  Как же быть?— возразил сверху Гаврила.

  А у него там дыра в двери,— ответил Степан,— так вы палкой-то пошевелите.

Гаврила нагнулся.

  Он её армяком каким-то заткнул, дыру-то.

  А вы армяк пропихните внутрь.

Тут опять раздался глухой лай.

  Вишь, вишь, сама сказывается,— заметили в толпе и опять рассмеялись.

Гаврила почесал у себя за ухом.

  Нет, брат,— продолжал он, наконец,— армяк-то ты пропихивай сам, коли хочешь.

  А что ж, извольте!

И Степан вскарабкался наверх, взял палку, просу­нул внутрь армяк и начал болтать в отверстии палкой, приговаривая: «Выходи, выходи!» Он ещё болтал пал­кой, как вдруг дверь каморки быстро распахнулась — вся челядь тотчас кубарем скатилась с лестницы, Гав­рила прежде всех. Дядя Хвост запер окно.

  Ну, ну, ну, ну,— кричал Гаврила со двора,— смотри у меня, смотри!

Герасим неподвижно стоял на пороге. Толпа собра­лась у подножия лестницы. Герасим глядел на всех этих людишек в немецких кафтанах сверху, слегка опёрши руки в бока; в своей красной крестьянской рубашке он казался каким-то великаном перед ними. Гаврила сделал шаг вперёд.

  Смотри, брат,— промолвил он,— у меня не озорничай.

И он начал ему объяснять знаками, что барыня, мол, непременно требует твоей собаки: подавай, мол, её сейчас, а то беда тебе будет.

Герасим посмотрел на него, указал на собаку, сде­лал знак рукою у своей шеи, как бы затягивая петлю, и с вопросительным лицом взглянул на дворецкого.

  Да, да,— возразил тот, кивая головой, — да, непременно.

Герасим опустил глаза, потом вдруг встряхнулся, опять указал на Муму, которая всё время стояла возле него, невинно помахивая хвостом и с любопытством поводя ушами, повторил знак удушения над своей шеей и значительно ударил себя в грудь, как бы объяв­ляя, что он сам берёт на себя уничтожить Муму.

  Да ты обманешь,— замахал ему в ответ Гаврила.

Герасим поглядел на него, презрительно усмехнул­ся, опять ударил себя в грудь и захлопнул дверь.

Все молча переглянулись.

  Что же это такое значит? — начал Гаврила.— Он заперся?

  Оставьте его, Гаврила Андреич,— промолвил Степан,— он сделает, коли обещал. Уж он такой... Уж коли он обещает, это наверное. Он на это не то, что наш брат. Что правда, то правда. Да.

  Да, — повторили все и тряхнули головами. — Это так. Да.

Дядя Хвост отворил окно и тоже сказал: «Да».

  Ну, пожалуй, посмотрим,— возразил Гаври­ла,— а караул всё-таки не снимать. Эй ты, Ерошка! — прибавил он, обращаясь к какому-то бледному челове­ку, в жёлтом нанковом казакине1, который считался садовником.— Что тебе делать? Возьми палку да сиди тут, и чуть что, тотчас ко мне беги!

Ерошка взял палку и сел на последнюю ступеньку лестницы. Толпа разошлась, исключая немногих лю­бопытных и мальчишек, а Гаврила вернулся домой и через Любовь Любимовну велел доложить барыне, что всё исполнено, а сам, на всякий случай, послал форей­тора к хожалому2. Барыня завязала в носовом платке узелок, налила на него одеколону, понюхала, потёрла себе виски, накушалась чаю и, будучи ещё под влия­нием лавровишневых капель, заснула опять.

1Нанковый казакин — верхняя одежда из грубой хлопчато­бумажной ткани.

2Хожалый (от глагола ходить) — рассыльный при по­лиции.


 

(Продолжение следует )

1.Опишите чувства Герасима в связи с исчезновением Муму.

2.Подготовьте подробный пересказ отрывка «Возвращение Муму».

3.Как вы думаете, исполнит ли Герасим своё обещание уничто­жить собачку?


 

(Продолжение )

Спустя час после всей этой тревоги дверь каморки растворилась и показался Герасим. На нём был празд­ничный кафтан; он вёл Муму на верёвочке. Ерошка посторонился и дал ему пройти. Герасим направился к воротам. Мальчишки и все бывшие на дворе проводили его глазами, молча. Он даже не обернулся; шапку на­дел только на улице. Гаврила послал вслед за ним того же Ерошку в качестве наблюдателя. Ерошка увидал издали, что он вошёл в трактир вместе с собакой, и стал дожидаться его выхода.

В трактире знали Герасима и понимали его знаки. Он спросил себе щей с мясом и сел, опершись руками на стол. Муму стояла подле его стула, спокойно погля­дывая на него своими умными глазками. Шерсть на ней так и лоснилась: видно было, что её недавно выче­сали. Принесли Герасиму щей. Он накрошил туда хлеба, мелко изрубил мясо и поставил тарелку на пол.

Муму принялась есть с обычной своей вежливостью, едва прикасаясь мордочкой до кушанья. Герасим долго глядел на неё; две тяжёлые слезы выкатились вдруг из его глаз: одна упала на крутой лобик собачки, дру­гая — во щи. Он заслонил лицо своё рукой. Муму съела полтарелки и отошла, облизываясь. Герасим встал, заплатил за щи и вышел вон, сопровождаемый несколько недоумевающим взглядом полового1. Брош­ка, увидав Герасима, заскочил за угол и, пропустив его мимо, опять отправился вслед за ним.

Герасим шёл не торопясь и не спускал Муму с верёвочки. Дойдя до угла улицы, он остановился, как бы в раздумье, и вдруг быстрыми шагами отправился прямо к Крымскому Броду. На дороге он зашёл на двор дома, к которому пристраивался флигель, и вынес оттуда два кирпича под мышкой. От Крымского Брода он повернул по берегу, дошёл до одного места, где стоя­ли две лодочки с вёслами, привязанными к колышкам (он уже заметил их прежде), и вскочил в одну из них вместе с Муму. Хромой старичишка вышел из-за шала­ша, поставленного в углу огорода, и закричал на него. Но Герасим только закивал головою и так сильно при­нялся грести, хотя и против течения реки, что в одно мгновенье умчался саженей на сто. Старик постоял, постоял, почесал себе спину сперва левой, потом правой рукой и вернулся, хромая, в шалаш.

А Герасим всё грёб да грёб. Вот уже Москва осталась позади. Вот уже потянулись по берегам луга, огороды, поля, рощи, показались избы. Повеяло деревней. Он бросил вёсла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним на сухой перекладинке — дно было залито во­дой,— и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад, к городу. Наконец Герасим выпрямил­ся, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал верёвкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел её на шею Муму, поднял её над рекой, в

1Половой — слуга в трактире.

последний раз посмотрел на неё... Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки... Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова рас­крыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы го­няясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплескивали они о бока лодки, и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги.

Ерошка, как только Герасим скрылся у него из виду, вернулся домой и донёс всё, что видел.

  Ну, да,— заметил Степан,— он её утопит. Уж можно быть спокойным. Коли он что обещал...

В течение дня никто не видел Герасима. Он дома не обедал. Настал вечер; собрались к ужину все, кроме его.

  Экой чудной этот Герасим!— пропищала толстая прачка,— можно ли эдак из-за собаки прок лажаться!.. Право!

  Да Герасим был здесь,—воскликнул вдруг Сте­пан, загребая себе ложкой каши.

  Как? Когда?

  Да вот часа два тому назад. Как же. Я с ним в воротах повстречался; он уже опять отсюда шёл, со двора выходил. Я было хотел спросить его насчёт собаки-то, да он, видно, не в духе был. Ну, и толкнул меня, должно быть, он так только отсторонить меня хотел: дескать, не приставай,—да такого необыкно­венного леща мне в становую жилу поднёс, важно так, что ой-ой-ой!— И Степан с невольной усмешкой пожался и потёр себе затылок.— Да,— прибавил он,— рука у него, благодатная рука, нечего сказать.

Все посмеялись над Степаном и после ужина разо­шлись спать.


 

(Продолжение следует )

1.  Какие чувства вызвала у вас эта глава?

2.   Почему Герасим исполнил приказ барыни? Был ли у него другой выход?

( Продолжение )

А между тем в ту самую пору по Т...у шоссе усердно и безостановочно шагал какой-то великан, с мешком за плечами и с длинной палкой в руках. Это был Герасим. Он спешил без оглядки, спешил домой, к себе в деревню, на родину. Утопив бедную Муму, он при­бежал в свою каморку, проворно уложил кое- какие пожитки в старую попону, связал её узлом, взвалил на плечо, да и был таков. Дорогу он хорошо заметил ещё тогда, когда его везли в Москву; деревня, из которой барыня его взяла, лежала всего в двадцати пяти верстах от шоссе. Он шёл по нём с какой-то несокрушимой отвагой, с отчаянной и вместе радостной решимостью. Он шёл; широко распахнулась его грудь; глаза жадно и прямо устремились вперёд. Он торопился, как будто мать- старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствования на чужой стороне, в чужих людях... Только что наступившая летняя ночь была тиха и тепла; с одной стороны, там, где солнце закатилось, край неба ещё белел и слабо румянился последним отблеском исчезавшего дня,— с другой стороны уже вздымался синий, седой сумрак. Ночь шла оттуда. Перепела1 сотнями гремели кругом, взапуски перекликались коростели1... Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушуканья деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги, но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с тёмных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу — ветер с родины,— лас­ково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собой белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела; видел в небе несчётные звёзды, светившие его путь, и как лев выступал сильно и

1Перепел, коростель — птицы.

бодро, так что, когда восходящее солнце озарило своими влажно-красными лучами только что рас­ходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять вёрст...

Через два дня он уже был дома, в своей избёнке, к великому изумлению солдатки1, которую туда посели­ли. Помолясь перед образами, тотчас же отправился он к старосте. Староста сначала было удивился; но сено­кос только что начинался: Герасиму, как отличному работнику, тут же дали косу в руки — и пошёл косить он по-старинному, косить так, что мужиков только пробирало, глядя на его размахи да загрёбы...

А в Москве, на другой день после побега Герасима, хватились его. Пошли в его каморку, обшарили её, сказали Гавриле. Тот пришёл, посмотрел, пожал пле­чами и решил, что немой либо бежал, либо утоп вместе с своей глупой собакой. Дали знать полиции, доложи­ли барыне. Барыня разгневалась, расплакалась, веле­ла отыскать его во что бы то ни стало, уверяла, что она никогда не приказывала уничтожать собаку, и, нако­нец, такой дала нагоняй Гавриле, что тот целый день только потряхивал головой да приговаривал: «Ну!» — пока дядя Хвост его не урезонил, сказав ему: «Ну-у!» Наконец пришло известие из деревни о прибытии туда Герасима. Барыня несколько успокоилась; сперва было отдала приказание немедленно вытребовать его назад в Москву, потом, однако, объявила, что такой неблагодарный человек ей вовсе не нужен. Впрочем, она скоро сама после того умерла; а наследникам её было не до Герасима: они и остальных-то матушкиных людей распустили по оброку2.

И живёт до сих пор Герасим бобылём3 в своей одино­кой избе; здоров и могуч по-прежнему, и работает за четырёх по-прежнему, и по-прежнему важен и степенен. Но соседи заметили, что со времени своего возвра­щения из Москвы он совсем перестал водиться с жен­щинами, даже не глядит на них, и ни одной собаки у себя не держит.

1Солдатка — женщина, муж которой служит в солдатах.

2Распустить по оброку — отпустить крепостного человека на заработки с условием отдавать барину часть заработанного.

3Бобыль — одинокий человек.

«Впрочем,— толкуют мужики,— его же счастье, что ему не надобеть1 бабья; а собака — на что ему собака? К нему на двор вора бселом2 не затащишь!» Такова ходит молва о богатырской силе немого.

1Не надобеть — не нужно, не надо.

2Бсел — накидная петля, аркан.


 

1.Выразительно прочитайте отрывок «Путь на родину».

2.С помощью каких изобразительных средств языка передана радость Герасима, возвращающегося в родной край?

3.Какую роль играют описания природы в передаче душевного состояния Герасима?

4.Что стало причиной ухода Герасима в деревню? Можно ли его поступок расценивать как бунт против своеволия барыни?


 

Из секретов литературоведения

Об авторском отношении к литературному герою

Читая художественное произведение, мы всегда ощущаем то, как автор относится к своим героям; помогает, симпати­зирует ли он им или, наоборот, осуждает их действия. Как же проявляется авторское отношение к персонажу?

Прежде всего через описание внешности. Вспомним, как изображена Герда: «И кудри золотым сиянием окружали её милое, приветливое личико, кругленькое и румяное, словно роза». Автор как бы подсказывает читателям: Герда — доброжелательная и ласковая девочка. А сравнение с розой является ещё одним подтверждением авторской симпатии к героине сказки.

Отношение автора к персонажу может угадываться и в описании поведения, поступков. Так, в рассказе «Муму» не случайно подробно рассказывается о работе Герасима: «На дворе у него никогда ни щепок не валялось, ни сору; застрянет ли в грязную пору где-нибудь с бочкой отданная под его начальство разбитая кпяча-повозка, он только двинет пле­чом — и не только телегу, самое лошадь спихнёт с места; дрова ли примется он колоть, топор так и звенит у него, как стекло...» Внимательно прочитав этот отрывок, нетрудно заметить авторское любование трудолюбием, удалью, силой немого богатыря.

Нередко мы узнаём о характере и поступках литературного героя из высказываний о нём других персонажей. В некоторых случаях и сам автор даёт прямую оценку героев, включает в произведение высказывания, которые свидетельствуют об отношении к персонажам. Например, читая сказку «Снеж­ная королева», нельзя не обратить внимание на слова сочувст­вия Герде, вырвавшиеся из уст сказочника: «Ах, как ныли её бедные, усталые ножки!» А в рассказе «Муму» находим сле­дующие высказывания о Герасиме: «Из числа всей её челяди самым замечательным лицом был дворник Герасим...», «Славный он был мужик...».

Именно благодаря всему перечисленному выше у вни­мательного, вдумчивого читателя складывается представ­ление об авторском отношении к литературному герою.

1.Каким образом в произведении проявляется авторское отно­шение к персонажу?

2.Что вы можете сказать об отношении автора рассказа «Муму» к Герасиму? А к барыне? Подтвердите свои выводы, опираясь на текст.

Из секретов литературоведения

О рассказе

«Муму» И. Тургенева, «Каштанка» А. Чехова, «Маленький Мирон» И. Франко — всё это рассказы. Они отличаются от повестей и романов в первую очередь по своему объёму.

Рассказ — это небольшое по объему прозаическое »произведение, в котором изображается какой-либо эпи­зод из жизни персонажа (иногда нескольких персонажей).

Время действия в рассказе, как правило, недлитель­ное, действующих лиц в нём немного. Повествование часто ведётся от лица рассказчика.


 

1.Объясните, что такое рассказ

2.Какие рассказы вы читали?

3.Почему произведение И. Тургенева «Муму» называют рас­сказом?

Обобщим изученное

1.Чем литературный герой Герасим напоминает крестьянина Андрея — крепостного матери Тургенева?

2.Подготовьте устный рассказ о Герасиме.

3.Произведение Тургенева во многом достоверно, за исключе­нием концовки: Андрей действительно утопил бедную собачку, но самовольно уйти в родную деревню не решился. Как вы думаете, почему писатель отошёл от реальной истории?

4.Сформулируйте тему и главную мысль рассказа.

5.Вспомните, что такое сюжет. Назовите его элементы. Выделите в сюжете рассказа «Муму» самые важные события.

6.Рассмотрите иллюстрации К. Трутовского к рассказу. Какими цитатами из текста их можно подписать?

 

Это материал из учебника Литература 5 клас Е.А. Исаева, С.И. Сафарян

 

Автор: admin от 13-01-2014, 06:30, Переглядів: 11263