Братья Стругацкие - "Трудно быть Богом" читать кратко онлайн, критика

Аркадий Натанович Стругацкий
1925-1991

Борис Натанович Стругацкий
1933-2012

Уникальный тандем мировой фантастики

Писать должно либо о том, что ты знаешь очень хорошо, либо о том, что не знает никто.

А. и Б. Стругацкие

 

Писатели, сценаристы, классики современной научной и социальной фантастики, братья Аркадий Натанович и Борис Натанович Стругацкие относятся к самым известным представителям не только российской, но и мировой литературы.
Их произведения изданы миллионными тиражами, переведены па десятки языков, по ним поставлены фильмы.

Двух братьев-писателей разделяло многое: и возраст (разница в восемь лет),
и профессия (Аркадий Натанович — переводчик с японского языка, Борис
Натанович — астрофизик), и расстояние (первый жил в Москве, второй —
в Санкт-Петербурге). Однако это не мешало им на протяжении 35 лет работать как уникальный творческий тандем (Тандем — двухместный двухколёсный велосипед; здесь (перен.) — совместная с кем-либо деятельность.) — «один писатель, состоящий из двух человек».
Аркадий Натанович Стругацкий ушёл из жизни в 1991 году. Борис Натанович всё же продолжал писать фантастику и вести работу своего творческого семинара. Им учреждена литературная премия «АБС» («Аркадий и Борис Стругацкие»), присуждаемая
ежегодно за лучшее произведение в жанре фантастики.

Родились братья в интеллигентной семье: мать — учительница, отец — искусствовед. Когда в воскресный полдень 22 июня началась война, Аркадию было шестнадцать лет без двух месяцев, его послали рыть окопы под Ленинградом.

Потом была блокада. В повести «Град обречённый» есть полторы страницы о блокаде:

 

«Вот в Ленинграде... был холод,
жуткий, свирепый, и замерза-
ющие кричали в обледенелых
подъездах — всё тише и тише,
по многу часов...». Братьям
удалось вынести всё и остать-
ся в живых, но бабушка и отец
погибли, и ужас пережитого
остался с ними на всю жизнь.

Пробовать писать Аркадий Натанович Стругацкий начал ещё
до войны. Борис Натанович начал писать с начала 1950-х годов.
В 1959 году вышла первая совместная книга Стругацких — по-
весть «Страна багровых туч». В ней действовали не манекены для
испытания новой техники и научных идей, а живые люди, реша-
ющие не только технические, но и нравственные проблемы.

Связаны общими героями с этой повестью произведения «Путь
на Амальтею», «Стажёры», а также рассказы первого сборника
Стругацких «Шесть спичек» (1960-е). Эти довольно разноплано-
вые произведения отражали напряжённые поиски смысла челове-
ческой жизни авторами. Каждая новая книга Стругацких стано-
вилась событием, вызывала яркие и противоречивые дискуссии.

Романы 1960-х годов — «Возвращение», «Попытка к бегству»,
«Трудно быть богом», «Хищные вещи века» — ставят вопрос о до-
пустимости улучшения человеческого (или инопланетного) об-
щества насильственным путём. В творчестве писателей начался
период ограничений и запретов, когда многие созданные произве-
дения не имели надежды на публикацию. Но именно в эти глухие
годы были написаны такие значимые произведения, как «Пикник
на обочине», «За миллиард лет до конца света», «Улитка па скло-
не». Стругацких волнуют вопросы влияпия инопланетян на со-
знание людей Земли, опасности формирования новой расы сверх-
людей, готовой равнодушно отодвинуть с пути отсталых предков.
Эти вопросы вызвали живой отклик в обществе, и популярность
Стругацких достигла высшего уровня, на котором держится до
сих пор. Читатели требовали выхода произведений Стругацких,
и молчание в конце концов было прервано. В середине 1980-х го-
дов цензурные преграды рухнули и были изданы запрещённые
прежде книги Стругацких. В 1989 году общий тираж книг Стру-
гацких перевалил за миллион экземпляров.

Их книги о будущем, о мире и о человеке в нём для многих
стали частью жизни, а для некоторых — и верными путеводите-
лями. Они отвечают на вечные вопросы: как сделать правильный
выбор, найти себя и не потеряться в этом огромном мире.

Аркадий и Борис Стругацкие признаны самым известным тан-
демом мировой фантастики. На сегодняшний день их произведе-
ния издавались в переводах на 42 языках в 33 странах мира (более
500 изданий), более 300 изданий за рубежом. Именем Стругацких
названа малая планета № 3054, открытая 11 сентября 1977 года
из Крымской астрофизической обсерватории.

Могил Аркадия и Бориса Стругацких не существует, так как
оба брата завещали после кремации развеять их прах в небе над
местом с точно указанными координатами — над Пулковской об-
серваторией.

Вопросы и задания

1. Чем привлекает людей фантастика? Какие произведения писа-
телей-фантастов вы знаете? Какие темы в них раскрываются?

2. Что в творчестве писателей братьев Стругацких заставило вас
задуматься? Благодаря чему их творчество стало известным во
всём мире?

3. Подготовьте презентационное сообщение о повести братьев
Стругацких «Трудно быть богом». Постарайтесь заинтересовать
одноклассников фактами, иллюстративным материалом.

Пришло время читать

Трудно быть богом

(В сокращении)

То были дни, когда я познал, что значит: стра-
дать; что значит: стыдиться; что значит: отчаяться.

Пьер Абеляр

Должен вас предупредить вот о чём. Выполняя
задание, вы будете при оружии для поднятия авто-
ритета. Но пускать его в ход вам не разрешается пи
при каких обстоятельствах.

Ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?

Эрнест Хемингуэй

Глава первая

Когда Румата миновал могилу святого Мики — седьмую по
счёту и последнюю на этой дороге, было уже совсем темно. Хвалё-
ный хамахарский жеребец, взятый у дона Тамэо за карточный
долг, оказался сущим барахлом. Он вспотел, сбил ноги и двигал-
ся скверной, вихляющейся рысыо. Румата сжимал ему коленями
бока, хлестал между ушами перчаткой, но он только уныло мотал
головой, не ускоряя шага. Вдоль дороги тянулись кусты, похо-
жие в сумраке на клубы застывшего дыма. Нестерпимо звенели
комары. В мутном небе дрожали редкие тусклые звёзды. Дул по-
рывами несильный ветер, тёплый и холодный одновременно, как
всегда осенью в этой приморской стране с душными, пыльными
днями и зябкими вечерами.

Румата плотнее закутался в плащ и бросил поводья. Торо-
питься не имело смысла. До полуночи оставался час, а Икающий
лес уже выступил над горизонтом чёрной зубчатой кромкой. По
сторонам тянулись распаханные поля, мерцали под звёздами бо-
лота, воняющие неживой ржавчиной, темнели курганы и сгнив-
шие частоколы времён Вторжения. Далеко слева вспыхивало
и гасло угрюмое зарево: должно быть, горела деревушка, одна
из бесчисленных однообразных Мертвожорок, Висельников, Ог-
рабиловок, недавно переименованных по августейшему указу
в Желанные, Благодатные и Ангельские. На сотни миль — от бе-
регов Пролива и до сайвы¹ Икающего леса — простиралась эта
страна, накрытая одеялом комариных туч, раздираемая оврага-
ми, затопляемая болотами, поражённая лихорадками, морами
и зловонным насморком.

У поворота дороги от кустов отделилась тёмная фигура. Же-
ребец шарахнулся, задирая голову. Румата подхватил поводья,
привычно поддёрнул на правой руке кружева и положил ладонь
на рукоятку меча, всматриваясь. Человек у дороги снял шляпу.

— Добрый вечер, благородный дон,— тихо сказал он.— Про-
шу извинения.

— В чём дело? — осведомился Румата, прислушиваясь.

Бесшумных засад не бывает. Разбойников выдаёт скрип тети-
вы, серые штурмовички неудержимо рыгают от скверного пива,
баронские дружинники алчно сопят и гремят железом, а мона-
хи — охотники за рабами — шумно чешутся. Но в кустах было

¹

¹ Сайва — наиболее дикая часть Икающего леса, где росли огромные

деревья с твёрдыми белыми стволами; густой подлесок и высокие тра-
вы делали сайву труднопроходимой и опасной для человека.

тихо. Видимо, этот человек не был наводчиком. Да он и не был
похож на наводчика — маленький плотный горожанин в небога-
том плаще.

— Разрешите мне бежать рядом с вами? — сказал он, кланяясь.

— Изволь,— сказал Румата, шевельнув поводьями.— Можешь
взяться за стремя.

Горожанин пошёл рядом. Он держал шляпу в руке, и на его
темени светлела изрядная лысина. Приказчик, подумал Румата.
Ходит по баронам и прасолам¹, скупает лён или пеньку. Смелый
приказчик, однако... А может быть, и не приказчик. Может быть,
книгочей. Беглец. Изгой. Сейчас их много на ночных дорогах,
больше, чем приказчиков... А может быть, шпион.

— Кто ты такой и откуда? — спросил Румата.

— Меня зовут Киун,— печально сказал горожанин.— Я иду из
Аркалара.

— Бежишь из Арканара,— сказал Румата, наклонившись.

— Бегу,— печально согласился горожанин.

Чудак какой-то, подумал Румата. Или всё-таки шпион? Надо
проверить... А почему, собственно, надо? Кому надо? Кто я такой,
чтобы его проверять? Да не желаю я его проверять! Почему бы мне
просто не поверить? Вот идёт горожанин, явный книгочей, бежит,
спасая жизнь... Ему одиноко, ему страшно, он слаб, он ищет защи-
ты... Встретился ему аристократ. Аристократы по глупости и из
спеси в политике не разбираются, а мечи у них длинные, и серых
они не любят. Почему бы горожанину Киуну не найти бескорыст-
ную защиту у глупого и спесивого аристократа? И всё. Не буду
я его проверять. Незачем мне его проверять. Поговорим, скорота-
ем время, расстанемся друзьями...

— Киун... — произнёс он.— Я знавал одного Киуна. Продавец
снадобий и алхимик с Жестяной улицы. Ты его родственник?

— Увы, да,— сказал Киун.— Правда, дальний родственник,
но им всё равно... до двенадцатого потомка.

— И куда же ты бежишь, Киун?

— Куда-нибудь... Подальше. Многие бегут в Ирукан. Попро-
бую и я в Ирукан.

— Так-так,— произнёс Румата.— И ты вообразил, что благо-
родный дон проведёт тебя через заставу?

Киун промолчал.

— Или, может быть, ты думаешь, что благородный дон не зна-
ет, кто такой алхимик Киун с Жестяной улицы?

¹ Прасол— оптовый скупщик в деревнях мяса, рыбы, скота и сельско-
хозяйственного сырья для перепродажи.

Киун молчал. Что-то я не то говорю, подумал Румата. Он при-
встал на стременах и прокричал, подражая глашатаю па Королев-
ской площади:

— Обвиняется и повинен в ужасных, непрощаемых преступле-
ниях против бога, короны и спокойствия.

Киун молчал.

— А если благородный дон безумно обожает дона Рэбу? Если
он всем сердцем предан серому слову и серому делу? Или ты счи-
таешь, что это невозможно?

Киун молчал. Из темноты справа от дороги выдвинулась лома-
ная тень виселицы. Под перекладиной белело голое тело, подве-
шенное за ноги. Э-э, всё равно ничего не выходит, подумал Рума-
та. Он натянул повод, схватил Киуна за плечо и повернул лицом
к себе.

— А если благородный дои вот прямо сейчас подвесит тебя
рядом с этим бродягой? — сказал он, вглядываясь в белое лицо
с тёмными ямами глаз.— Сам. Скоро и проворно. На крепкой ар-
канарской верёвке. Во имя идеалов. Что же ты молчишь, грамо-
тей Киун?

Киуп молчал. У него стучали зубы, и он слабо корчился под
рукой Руматы, как придавленная ящерица. Вдруг что-то с плес-
ком упало в придорожную канаву, и сейчас же, словно для того,
чтобы заглушить этот плеск, он отчаянно крикнул:

— Ну, вешай! Вешай, предатель!

Румата перевёл дыхание и отпустил Киуна.

— Я пошутил,— сказал он.— Не бойся.

— Ложь, ложь... — всхлипывая, бормотал Киун.— Всюду
ложь!..

— Ладно, не сердись,— сказал Румата.— Лучше подбери, что
ты там бросил,— промокнет...

Киун постоял, качаясь и всхлипывая, бесцельно похлопал ла-
донями по плащу и полез в канаву. Румата ждал, устало сгорбив-
шись в седле. Значит, так и надо, думал он, значит, иначе просто
нельзя... Киун вылез из канавы, пряча за пазуху свёрток.

— Книги, конечно,— сказал Румата.

Киун помотал головой.

— Нет,— сказал он хрипло.— Всего одна книга. Моя книга.

— О чём же ты пишешь?

— Боюсь, вам это будет неинтересно, благородный дон.

Румата вздохнул.

— Берись за стремя,— сказал он.— Пойдём.

Долгое время они молчали.

— Послушай, Киун,— сказал Румата.— Я пошутил. Не бойся
меня.

— Славный мир,— проговорил Киун.— Весёлый мир. Все шу-
тят. И все шутят одинаково. Даже благородный Румата.

Румата удивился.

— Ты знаешь моё имя?

— Знаю,— сказал Киун.— Я узнал вас по обрушу на лбу. Я так
обрадовался, встретив вас на дороге...

<...> Они миновали корчму и свернули к лесу.

— Я мог бы идти быстрее, если надо,— сказал Киун неестест-
венно твёрдым голосом.

— Вздор! — сказал Румата, осаживая жеребца.— Было бы
скучно проехать столько миль и ни разу не подраться. Неужели
тебе никогда не хочется подраться, Киун? Всё разговоры, разго-
воры...

— Нет,— сказал Киун.— Мне никогда не хочется драться.

— В том-то и беда,— пробормотал Румата, поворачивая жереб-
ца и неторопливо натягивая перчатки.

Из-за поворота выскочили два всадника и, увидев его, разом
остановились.

— Эй ты, благородный дон! — закричал один.— А ну, предъ-
яви подорожную!

— Хамьё! — стеклянным голосом произнёс Румата.— Вы же
неграмотны, зачем вам подорожная?

Он толкнул жеребца коленом и рысью двинулся навстречу
штурмовикам. Трусят, подумал он. Мнутся... Ну хоть пару опле-
ух! Нет... Ничего не выйдет. Так хочется разрядить ненависть, на-
копившуюся за сутки, и, кажется, ничего не выйдет. Останемся
гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они
режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спе-
шить некуда, у них впереди вечность...

Он подъехал вплотную. Штурмовики неуверенно подняли то-
поры и попятились.

— Н-ну? — сказал Румата.

— Так это, значит, что? — растерянно сказал первый штурмо-
вик.— Так это, значит, благородный дон Румата?

Второй штурмовик сейчас же повернул коня и галопом умчал-
ся прочь. Первый всё пятился, опустив топор.

— Прощенья просим, благородный дон,— скороговоркой гово-
рил он.— Обознались. Ошибочка произошла. Дело государствен-
ное, ошибочки всегда возможны. Ребята малость подпили, горят
рвением... — Он стал отъезжать боком.— Сами понимаете, время

тяжёлое... Ловим беглых грамотеев. Нежелательно бы нам, чтобы
жалобы у вас были, благородный дон...

Румата повернулся к нему спиной.

— Благородному дону счастливого пути! — с облегчением ска-
зал вслед штурмовик.

Когда он уехал, Румата негромко позвал:

— Киун!

 

Никто не отозвался.

— Эй, Киун!

И опять никто не отозвался. При-
слушавшись, Румата различил сквозь
комариный звон шорох кустов. Киун то-
ропливо пробирался через поле на запад,
туда, где в двадцати милях проходила
ируканская граница. Вот и всё, подумал
Румата. Вот и весь разговор. Всегда одно
и то же. Проверка, настороженный об-
мен двусмысленными притчами... Целы-
ми неделями тратишь душу на пошлую
болтовню со всяким отребьем, а когда
встречаешь настоящего человека, пого-
ворить нет времени. Нужно прикрыть,
спасти, отправить в безопасное место,
и он уходит, так и не поняв, имел ли дело
с другом или с капризным выродком.

Да и сам ты ничего не узнаешь о нём.

Чего он хочет, что может, зачем живёт...

Он вспомнил вечерний Арканар. Добротные каменные дома
на главных улицах, приветливый фонарик над входом в таверну,
благодушные, сытые лавочники пыот пиво за чистыми столами
и рассуждают о том, что мир совсем не плох, цены на хлеб падают,
цены на латы растут, заговоры раскрываются вовремя, колдунов
и подозрительных книгочеев сажают на кол, король по обыкнове-
нию велик и светел, а дон Рэба безгранично умён и всегда начеку.
«Выдумают, надо лее!.. Мир круглый! По мне хоть квадратный,
а умов не мути!..», «От грамоты, от грамоты всё идёт, братья! Не
в деньгах, мол, счастье мужик, мол, тоже человек, дальше — боль-
ше, оскорбительные стишки, а там и бунт...», «Всех их на кол, бра-
тья!.. Я бы делал что? Я бы прямо спрашивал: грамотный? На кол
тебя! Стишки пишешь? На кол! Таблицы знаешь? На кол, слиш-
ком много знаешь!», «Вина, пышка, ещё три кружечки и порцию
тушёного кролика!» А по булыжной мостовой — грррум, грррум.

грррум — стучат коваными сапогами коренастые, красномордые
парни в серых рубахах, с тяжёлыми топорами на правом плече.
«Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в жисть!
А мой-то, мой-то... На правом фланге! Вчера ещё его порол! Да,
братья, это вам не смутное время! Прочность престола, благососто-
яние, незыблемое спокойствие и справедливость. Ура, серые роты!
Ура, дон Рэба! Слава королю нашему! Эх, братья, жизнь-то какая
пошла чудесная!..»

А по тёмной равнине королевства Арканарского, озаряемой за-
ревами пожаров и искрами лучин, по дорогам и тропкам, изъеден-
ные комарами, со сбитыми в кровь ногами, покрытые потом и пы-
лью, измученные, перепуганные, убитые отчаянием, но твёрдые
как сталь в своём единственном убеждении, бегут, идут, бредут,
обходя заставы, сотни несчастных, объявленных вне закона за то,
что они умеют и хотят лечить и учить свой изнурённый болезнями
и погрязший в невежестве народ; за то, что они, подобно богам,
создают из глины и камня вторую природу для украшения жизни
не знающего красоты народа; за то, что они проникают в тайны
природы, надеясь поставить эти тайны на службу своему неумело-
му, запуганному старинной чертовщиной народу... Беззащитные,
добрые, непрактичные, далеко обогнавшие свой век...

Румата стянул перчатку и с размаху треснул ею жеребца ме-
жду ушами.

— Ну, мёртвая! — сказал он по-русски.

Была уже полночь, когда он въехал в лес.

Теперь никто не может точно сказать, откуда взялось это
странное название — Икающий лес. Существовало официальное
предание о том, что триста лет назад железные роты имперского
маршала Тоца, впоследствии первого Арканарского короля, про-
рубались через сайву, преследуя отступающие орды меднокожих
варваров, и здесь на привалах варили из коры белых деревьев
брагу, вызывающую неудержимую икоту. Согласно преданию,
маршал Тоц, обходя однажды утром лагерь, произнёс, морща ари-
стократический нос: «Поистине, это невыносимо! Весь лес икает
и провонял брагой!». Отсюда якобы и пошло странное название.

Так или иначе, это был не совсем обыкновенный лес. В нём
росли огромные деревья с твёрдыми белыми стволами, каких не
сохранилось нигде больше в Империи — ни в герцогстве Ирукаи-
ском, ни тем более в торговой республике Соан, давно уже пустив-
шей все свои леса на корабли. Рассказывали, что таких лесов мно-
го за Красным Северным хребтом в стране варваров, но мало ли
что рассказывают про страну варваров...

Через лес проходила дорога, прорубленная века два назад. До-
рога эта вела к серебряным рудникам и по ленному праву¹ принад-
лежала баронам Пампа, потомкам одного из сподвижников мар-
шала Тоца. Ленное право баронов Пампа обходилось арканарским
королям в двенадцать пудов чистого серебра ежегодно, поэтому
каждый очередной король, вступив па престол, собирал армию
и шёл воевать замок Бау, где гнездились бароны. Стены замка
были крепки, бароны отважны, каждый поход обходился в три-
дцать пудов серебра, и после возвращения разбитой армии короли
Арканарские вновь и вновь подтверждали ленное право баронов
Пампа наряду с другими привилегиями, как то: ковырять в носу за
королевским столом, охотиться к западу от Аркаиара и называть
принцев прямо по имени, без присовокупления титулов и званий.
<...>

Продравшись через заросли гигантского папоротника, Румата
спешился у крыльца Пьяной Берлоги и обмотал повод вокруг од-
ного из идолов. В избе горел свет, дверь была раскрыта и висела
на одной петле. Отец Кабани сидел за столом в полной простра-
ции. В комнате стоял могучий спиртной дух, на столе среди обгло-
данных костей и кусков варёной брюквы возвышалась огромная
глиняная кружка.

— Добрый вечер, отец Кабани,— сказал Румата, перешагивая
через порог.

— Я вас приветствую,— отозвался отец Кабани хриплым, как
боевой рог, голосом.

Румата, звеня шпорами, подошёл к столу, бросил на скамыо
перчатки и снова посмотрел на отца Кабани. Отец Кабали сидел
неподвижно, положив обвисшее лицо на ладони. Мохнатые по-
луседые брови его свисали над щеками, как сухая трава над об-
рывом. Из ноздрей крупнозернистого носа при каждом выдохе со
свистом вылетал воздух, пропитанный неусвоенным алкоголем.
<...>

Хрустя каблуками по битому стеклу, Румата пробрался в даль-
ний угол и включил электрический фонарик. Там под грудой хла-
ма стоял в прочном силикетовом сейфе малогабаритный полевой
синтезатор «Мидас». Румата разбросал хлам, набрал на диске ком-
бинацию цифр и поднял крышку сейфа. Даже в белом электри-
ческом свете синтезатор выглядел странно среди развороченного

?

¹ Ленное право — свод правил, определявших взаимоотношения между
вассалом и сеньором, а также закреплявших неотъемлемые права бла-
городного сословия.

мусора. Румата бросил в приёмную воронку несколько лопат опи-
лок, и синтезатор тихонько запел, автоматически включив индика-
торную панель. Румата носком ботфорта придвинул к выходному
жёлобу ржавое ведро. И сейчас же — дзипь, дзинь, дзинь! — по-
сыпались на мятое жестяное дно золотые кружочки с аристокра-
тическим профилем Пица Шестого, короля Арканарского.

Румата перенёс отца Кабани на скрипучие нары, стянул с него
башмаки, повернул на правый бок и накрыл облысевшей шкурой
какого-то давно вымершего животного. При этом отец Кабани
на минуту проснулся. Двигаться он не мог, соображать тоже. Он
ограничился тем, что пропел несколько стихов из запрещённого
к распеванию светского романса «Я как цветочек аленький в тво-
ей ладошке маленькой», после чего гулко захрапел.

Румата убрал со стола, подмёл пол и протёр стекло единствен-
ного окна, почерневшее от грязи и химических экспериментов,
которые отец Кабани производил на подоконнике. За облуплен-
ной печкой он нашёл бочку со спиртом и опорожнил её в крыси-
ную дыру. Затем он напоил хамахарского жеребца, засыпал ему
овса из седельной сумки, умылся и сел ждать, глядя на коптя-
щий огонёк масляной лампы. Шестой год он жил этой странной,
двойной жизнью и, казалось бы, совсем привык к ней, но время
от времени, как, например, сейчас, ему вдруг приходило в голову,
что нет на самом деле никакого организованного зверства и напи-
рающей серости, а разыгрывается причудливое театральное пред-
ставление с ним, Руматой, в главной роли. Что вот-вот после осо-
бенно удачной его реплики грянут аплодисменты и ценители из
Института экспериментальной истории восхищённо закричат из
лож: «Адекватно, Антон! Адекватно! Молодец, Тошка!*>. Он даже
огляделся, но не было переполненного зала, были только почер-
невшие, замшелые стены из голых брёвен, заляпанные наслоени-
ями копоти.

Во дворе тихонько ржанул и переступил копытами хамахар-
ский жеребец. Послышалось низкое ровное гудение, до слёз знако-
мое и совершенно здесь невероятное. Румата вслушивался, приот-
крыв рот. Гудение оборвалось, язычок пламени над светильником
заколебался и вспыхнул ярче. Румата стал подниматься, и в ту лее
минуту из ночной темноты в комнату шагнул дон Кондор, Гене-
ральный судья и Хранитель больших государственных печатей тор-
говой республики Соал, вице-президент Конференции двенадцати
негоциантов и кавалер имперского Ордена Десницы Милосердной.

Румата вскочил, едва не опрокинув скамью. Он готов был
броситься, обнять, расцеловать его в обе щеки, но ноги, следуя

этикету, сами собой согнулись в коленях, шпоры торжествен-
но звякнули, правая рука описала широкий полукруг от серд-
ца и в сторону, а голова нагнулась так, что подбородок утонул
в пенно-кружевных брыжах. Дон Кондор сорвал бархатный берет
с простым дорожным пером, торопливо, как бы отгоняя комаров,
махнул им в сторону Руматы, а затем, швырнув берет на стол, обе-
ими руками расстегнул у шеи застёжки плаща. Плащ ещё медлен-
но падал у него за спиной, а он уже сидел на скамье, раздвинув
ноги, уперев левую руку в бок, а отставленной правой держась
за эфес золочёного меча, вонзённого в гнилые доски пола. Был
он маленький, худой, с большими выпуклыми глазами на узком
бледном лице. Его чёрные волосы были схвачены таким же, как
у Руматы, массивным золотым обручем с большим зелёным кам-
нем над переносицей.

— Вы один, дон Ру мата? — спросил он отрывисто.

— Да, благородный дои,— грустно ответил Румата.

Отец Кабани вдруг громко и трезво сказал: «Благородный дон
Рэба!.. Гиена вы, вот и всё».

Дон Кондор не обернулся.

— Я прилетел,— сказал он.

— Будем надеяться,— сказал Румата,— что вас не видели.

— Легендой больше, легендой меньше,— раздражённо сказал
дон Кондор.— У меня нет времени на путешествия верхом. Что
случилось с Будахом? Куда он делся? Да сядьте же, дон Румата,
прошу вас! У меня болит шея.

Румата послушно опустился на скамыо.

— Будах исчез,— сказал он.— Я ждал его в Урочище Тяжё-
лых Мечей. Но явился только одноглазый оборванец, назвал па-
роль и передал мне мешок с книгами. Я ждал ещё два дня, затем
связался с доном Гугом, и дон Гуг сообщил, что проводил Будаха
до самой границы и что Будаха сопровождает некий благородный
дон, которому можно доверять, потому что он вдребезги проиграл-
ся в карты и продался дону Гугу телом и душой. Следовательно,
Будах исчез где-то здесь, в Арканаре. Вот и всё, что мне известно.

— Не много же вы знаете,— сказал дои Кондор.

— Не в Будахе дело,— возразил Румата.— Если он жив, я его
найду и вытащу. Это я умею. Не об этом я хотел с вами говорить.
Я хочу ещё и ещё раз обратить ваше внимание на то, что положе-
ние в Арканаре выходит за пределы базисной теории... — На лице
дона Кондора появилось кислое выражение.— Нет уж, вы меня
выслушайте,— твёрдо сказал Румата.— Я чувствую, что по радио
я с вами никогда не объяснюсь. А в Арканаре всё переменилось!

Возник какой-то новый, систематически действующий фактор.
И выглядит это так, будто дои Рэба сознательно натравливает на
учёных всю серость в королевстве. Всё, что хоть ненамного подни-
мается над средним серым уровнем, оказывается под угрозой. Вы
слушайте, дон Кондор, это не эмоции, это факты! Если ты умён,
образован, сомневаешься, говоришь непривычное — просто не
пьёшь вина, наконец! — ты под угрозой. Любой лавочник вправе
затравить тебя хоть насмерть. Сотни и тысячи людей объявлены
вне закона. Их ловят штурмовики и развешивают вдоль дорог. Го-
лых, вверх ногами... Вчера на моей улице забили сапогами стари-
ка, узнали, что он грамотный. Топтали, говорят, два часа, тупые,
с потными звериными мордами... — Ру мата сдержался и закончил
спокойно: — Одним словом, в Арканаре скоро не останется ни од-
ного грамотного. Как в Области Святого Ордена после Барканской
резни.

Дон Кондор пристально смотрел на него, поджав губы.

— Ты мне не нравишься, Антон,— сказал он по-русски.

— Мне тоже многое не нравится, Александр Васильевич,—
сказал Румата.— Мне не нравится, что мы связали себя по рукам
и ногам самой постановкой проблемы. Мне не нравится, что она на-
зывается Проблемой Бескровного Воздействия. Потому что в моих
условиях это научно обоснованное бездействие... Я знаю все ваши
возражения! И я знаю теорию. Но здесь нет никаких теорий, здесь
типично фашистская практика, здесь звери ежеминутно убивают
людей! Здесь всё бесполезно. Знаний не хватает, а золото теряет
цену, потому что опаздывает.

— Антон,— сказал дон Кондор.— Не горячись. Я верю, что по-
ложение в Арканаре совершенно исключительное, но я убеждён,
что у тебя нет ни одного конструктивного предложения.

— Да,— согласился Румата,— конструктивных предложений
у меня нет. Но мне очень трудно держать себя в руках.

— Антон,— сказал дон Кондор.— Нас здесь двести пятьдесят
на всей планете. Все держат себя в руках, и всем это очень труд-
но. Самые опытные живут здесь уже двадцать два года. Они при-
летели сюда всего-навсего как наблюдатели. Им было запрещено
вообще что бы то ни было предпринимать. Представь себе это на
минуту: запрещено вообще. Они бы не имели права даже спасти
Будаха. Даже если бы Будаха топтали ногами у них на глазах.

— Не надо говорить со мной, как с ребёнком,— сказал Румата.

— Вы нетерпеливы, как ребёнок,— объявил дои Кондор.—
А надо быть очень терпеливым.

Румата горестно усмехнулся.

— А пока мы будем выжидать,— сказал он,— примериваться
да нацеливаться, звери ежедневно, ежеминутно будут уничтожать
людей.

— Антон,— сказал дон Кондор.— Во вселенной тысячи пла-
нет, куда мы ещё не пришли и где история идёт своим чередом.

— Но сюда-то мы уже пришли!

— Да, пришли. Но для того, чтобы помочь этому человечеству,
а не для того, чтобы утолять свой справедливый гнев. Если ты
слаб, уходи. Возвращайся домой. В конце концов ты действитель-
но не ребёнок и знал, что здесь увидишь.

Румата молчал. Дон Кондор, какой-то обмякший и сразу по-
старевший, волоча меч за эфес, как палку, прошёлся вдоль стола,
печально кивая носом.

— Всё понимаю,— сказал он.— Я же всё это пережил. Было
время — это чувство бессилия и собственной подлости казалось
мне самым страшным. Некоторые, послабее, сходили от этого
с ума, их отправляли на Землю и теперь лечат. Пятнадцать лет по-
надобилось мне, голубчик, чтобы понять, что же самое страшное.
Человеческий облик потерять страшно, Антон. Запачкать душу,
ожесточиться. Мы здесь боги, Аптон, и должны быть умнее богов
из легенд, которых здешний люд творит кое-как по своему обра-
зу и подобию. А ведь ходим по краешку трясины. Оступился —
и в грязь, всю жизнь не отмоешься. Горан Ируканский в «Исто-
рии Пришествия» писал: «Когда бог, спустившись с неба, вышел
к народу из Питанских болот, ноги его были в грязи».

— За что Горана и сожгли,— мрачно сказал Румата.

— Да, сожгли. А сказано это про нас. Я здесь пятнадцать лет.
Я, голубчик, уж и сны про Землю видеть перестал. Как-то, роясь
в бумагах, нашёл фотографию одной женщины и долго не мог со-
образить, кто же она такая. Иногда я вдруг со страхом осознаю,
что я уже давно не сотрудник Института, я экспонат музея этого
Института, генеральный судья торговой феодальной республики,
и есть в музее зал, куда меня следует поместить. Вот что самое
страшное — войти в роль. В каждом из пас благородный подонок
борется с коммунаром. И всё вокруг помогает подонку, а комму-
нар один-одинёшенек — до Земли тысяча лет и тысяча парсеков.—
Дон Кондор помолчал, гладя колени.— Вот так-то, Антон,— ска-
зал он твердеющим голосом.— Останемся коммунарами.

Он не понимает. Да и как ему понять? Ему повезло, он не зна-
ет, что такое серый террор, что такое дон Рэба. Всё, чему ои был
свидетелем за пятнадцать лет работы на этой планете, так или
иначе укладывается в рамки базисной теории. И когда я говорю

ему о фашизме, о серых штурмовиках, об активизации мещан-
ства, он воспринимает это как эмоциональные выражения. «Не
шутите с терминологией, Антон! Терминологическая путаница
влечёт за собой опасные последствия». Он никак не может понять,
что нормальный уровень средневекового зверства — это счастли-
вый вчерашний день Арканара. Дон Рэба для него — это что-то
вроде герцога Ришелье, умный и дальновидный политик, защи-
щающий абсолютизм от феодальной вольницы. Один я на всей
планете вижу страшную тень, наползающую на страну, но как раз
я и не могу понять, чья это тень и зачем... И где уж мне убедить
его, когда он вот-вот, по глазам видно, пошлёт меня на Землю ле-
читься. <...>

Глава восьмая

<...>

На площади перед входом, в тени квадратной Весёлой Башни,
располагался отряд пеших монахов, вооружённых устрашающего
вида узловатыми дубинками. Покойников убрали. От утреннего
ветра на площади крутились жёлтые пыльные столбы. Под широ-
кой конической крышей башни, как всегда, орали и ссорились во-
роны — там, с выступающих балок, свешивались вздёрнутые вниз
головой. Башня была построена лет двести назад предком покой-
ного короля исключительно для военных надобностей. Она сто-
яла на прочном трехэтажном фундаменте, в котором хранились
некогда запасы пищи на случай осады. Потом башню превратили
в тюрьму. Но от землетрясения все перекрытия внутри обруши-
лись, и тюрьму пришлось перенести в подвалы. В своё время одна
из аркапарских королев пожаловалась своему повелителю, что ей
мешают веселиться вопли пытаемых, оглашающих округу. Авгу-
стейший супруг приказал, чтобы в башне с утра и до ночи играл
военный оркестр. С тех пор башня получила своё нынешнее назва-
ние. Давно она уже представляла собой пустой каменный каркас,
давно уже следственные камеры переместились во вновь отрытые,
самые нижние этажи фундамента, давно уже не играл там ника-
кой оркестр, а горожане всё ещё называли эту башню Весёлой.

Обычно вокруг Весёлой Башни бывало пустынно. Но сегодня
здесь царило большое оживление. К ней вели, тащили, волокли
по земле штурмовиков в изодранных серых мундирах, вшивых
бродяг в лохмотьях, полуодетых, пупырчатых от страха горожан,
истошно вопящих девок, целыми бандами гнали угрюмо озира-
ющихся оборванцев из ночной армии. И тут же из каких-то по-
тайных выходов вытаскивали крючьями трупы, валили на телеги

и увозили за город. Хвост длиннейшей очереди дворян и зажиточ-
ных горожан, торчащий из отверстых дверей канцелярии, со стра-
хом и смятением поглядывал на эту жуткую суету. <...>

Румата подождал, пока следующего отправили в коридор (это
был известный рыботорговец, ему назначили пять розог без це-
лования за невосторжеиный образ мыслей), протолкался к столу
и бесцеремонно положил ладонь на бумаги перед чиновником.

— Прошу прощения,— сказал он.— Мне нужен приказ на
освобождение доктора Будаха. Я дои Румата.

Чиновник не поднял головы.

— Дон Румата... дон Румата... — забормотал он и, отпихнув
руку Руматы, повёл ногтем по списку.

— Что ты делаешь, старая чернильница? — сказал Румата.—
Мне нужен приказ на освобождение!

— Дон Румата... дон Румата... — остановить этот автомат было,
видимо, невозможно.— Улица Котельщиков, дом восемь. Номер
шестнадцать, брат Тибак.

Румата чувствовал, что за его спиной все затаили дыхание.
Да и самому ему, если признаться, стало не по себе. Потный и ма-
линовый брат Тибак встал.

— Номер шестнадцать, дон Румата, Котельщиков восемь, за
специальные заслуги перед Орденом удостоен особой благодарно-
сти его преосвященства и благоволит получить приказ об освобо-
ждении доктора Будаха, с каковым Будахом поступит по своему
усмотрению — смотри лист шесть—семнадцать—одиннадцать.

Чиновник немедленно извлёк этот лист из-под списков и про-
тянул Ру мате.

— В жёлтую дверь, на второй этаж, комната шесть, прямо по
коридору, направо и налево,— сказал он.— Следующий... <...>

Выйдя из канцелярии, Румата медленно направился к Весё-
лой Башне, защёлкивая по дороге браслеты на левой руке.
Браслетов оказалось девять, и на левой руке уместилось только
пять. Остальные четыре Румата нацепил на правую руку. На из-
мор хотел меня взять епископ Арканарский, думал он. Не вый-
дет. Браслеты звякали на каждом шагу, в руке Румата держал на
виду внушительную бумагу — лист шесть—семнадцать—один-
надцать, украшенный разноцветными печатями. Встречные мо-
нахи, пешие и конные, торопливо сворачивали с дороги. В толпе
на почтительном расстоянии то появлялся, то исчезал непримет-
ный шпион-телохранитель. Румата, немилосердно колотя замеш-
кавшихся ножнами мечей, пробрался к воротам, грозно рыкнул
на сунувшегося было стражника и, миновав двор, стал спускаться
по осклизлым, выщербленным ступеням в озарённый коптящи-
ми факелами полумрак. Здесь начиналась святая святых бывше-
го министерства охраны короны — королевская тюрьма и след-
ственные камеры. <...>

— Вот он, Будах-то! — радостно закричал монах ещё изда-
ли.— И ничего он не на колу, живой Будах-то, здоровый! Малень-
ко ослабел, правда, давно, видать, голодный сидит...

Румата шагнул им навстречу, вырвал верёвку из рук монаха
и снял петлю с шеи старика.

— Вы Будах Иру канский? — спросил он.

— Да,— сказал старик, глядя исподлобья.

— Я Румата, идите за мной и не отставайте.— Румата повер-
нулся к монахам.— Во имя господа,— сказал он.

Было уже далеко за полдень, когда Кира пригласила благород-
ного господина и его высокоучёного друга к столу. Доктор Будах,
отмывшийся, переодетый во всё чистое, тщательно побритый, вы-
глядел очень внушительно. Движения его оказались медлитель-
ны и исполнены достоинства, умные серые глаза смотрели благо-
склонно и даже снисходительно. Прежде всего он извинился перед
Руматой за свою вспышку на площади. «Но вы должны меня по-
нять,— говорил он.— Это страшный человек. Это оборотень, ко-
торый явился на свет только упущением божьим. Я врач, но мне
не стыдно признаться, что при случае я охотно умертвил бы его.
Я слыхал, что король отравлен. И теперь я понимаю, чем он от-
равлен. (Румата насторожился.) Этот Рэба явился ко мне в камеру
и потребовал, чтобы я составил для него яд, действующий в тече-
ние нескольких часов. Разумеется, я отказался. Он пригрозил мне
пытками — я засмеялся ему в лицо. Тогда этот негодяй крикнул
палачей, и они привели ему с улицы дюжину мальчиков и дево-
чек не старше десяти лет. Он поставил их передо мной, раскрыл
мой мешок со снадобьями и объявил, что будет пробовать на этих
детях все снадобья подряд, пока не найдёт нужное. Вот как был
отравлен король, дон Румата...» Губы Будаха начали подёрги-
ваться, по он взял себя в руки. Румата, деликатно отвернувшись,
кивал. Понятно, думал он. Всё понятно. Из рук своего министра
король пе взял бы и огурца. И мерзавец подсунул королю како-
го-то шарлатаичика, которому был обещан титул лейб-знахаря за
излечение короля. И понятно, почему Рэба так возликовал, ко-
гда я обличал его в королевской опочивальне: трудно было при-
думать более удобный способ подсунуть королю лже-Будаха. Вся
ответственность падала на Румату Эсторского, ируканского шпи-
она и заговорщика. Щенки мы, подумал он. В Институте надо

специально ввести курс феодальной интриги. И успеваемость оце-
нивать в рэбах. Лучше, конечно, в децирэбах. Впрочем, куда там...

По-видимому, доктор Будах был очень голоден. Однако он
мягко, но решительно отказался от животной пищи и почтил сво-
им вниманием только салаты и пирожки с вареньем. Он выпил
стакан эсторского, глаза его заблестели, на щеках появился здо-
ровый румянец. Румата есть не мог. Перед глазами у него треща-
ли и чадили багровые факелы, отовсюду несло горелым мясом,
и в горле стоял клубок величиной с кулак. Поэтому, ожидая, пока
гость насытится, он стоял у окна, ведя вежливую беседу, медли-
тельную и спокойную, чтобы не мешать гостю жевать.

Город постепенно оживал. На улице появились люди, голоса
становились все громче, слышался стук молотков и треск дере-
ва — с крыш и стен сбивали языческие изображения. Толстый
лысый лавочник прокатил тележку с бочкой пива — продавать на
площади по два гроша за кружку. Горожане приспосабливались.
В подъезде напротив, ковыряя в носу, болтал с тощей хозяйкой
маленький шпион-телохранитель. Потом под окном поехали под-
воды, нагруженные до второго этажа. Румата сначала не понял,
что это за подводы, а потом увидел синие и чёрные руки и ноги,
торчащие из-под рогож, и поспешно отошёл к столу.

— Сущность человека,— неторопливо жуя, говорил Будах,—
в удивительной способности привыкать ко всему. Нет в природе
ничего такого, к чему бы человек не притерпелся. Ни лошадь, ни
собака, ни мышь не обладают таким свойством. Вероятно, бог, со-
здавая человека, догадывался, на какие муки его обрекает, и дал
ему огромный запас сил и терпения. Затруднительно сказать, хо-
рошо это или плохо. Не будь у человека такого терпения и вынос-
ливости, все добрые люди давно бы уже погибли, и на свете оста-
лись бы злые и бездушные. С другой стороны, привычка терпеть
и приспосабливаться превращает людей в бессловесных скотов,
кои ничем, кроме анатомии, от животных не отличаются и даже
превосходят их в беззащитности. И каждый новый день порожда-
ет новый ужас зла и насилия...

Румата поглядел на Киру. Она сидела напротив Будаха и слу-
шала, не отрываясь, подперев щёку кулачком. Глаза у нёе были
грустные: видно, ей было очень жалко людей.

— Вероятно, вы правы, почтенный Будах,— сказал Румата.—
Но возьмите меня. Вот я — простой благородный дон (у Будаха
высокий лоб пошёл морщинами, глаза удивлённо и весело округ-
лились), я безмерно люблю учёных людей, это дворянство духа.
И мне невдомёк, почему вы, хранители и единственные обладатели

высокого знания, так безнадёжно пассивны? Почему вы безропот-
но даёте себя презирать, бросать в тюрьмы, сжигать на кострах?
Почему вы отрываете смысл своей жизни — добывание знаний —
от практических потребностей жизни борьбы против зла?

Вудах отодвинул от себя опустевшее блюдо из-под пирожков.

— Вы задаёте странные вопросы, дон Ру мата,— сказал он.—
Забавно, что те же вопросы задавал мне благородный дон Гут, по-
стельничий нашего герцога. Вы знакомы с ним? Я так и подумал...
Борьба со злом! Но что есть зло? Всякому вольно понимать это по-
своему. Для нас, учёных, зло в невежестве, но церковь учит, что
невежество — благо, а всё зло от знания. Для землепашца зло —
налоги и засухи, а для хлеботорговца засухи — добро. Для рабов
зло — это пьяный и жестокий хозяин, для ремесленника — алчный
ростовщик. Так что же есть зло, против которого надо бороться, дон
Румата? — Он грустно оглядел слушателей.— Зло неистребимо. Ни-
какой человек не способен уменьшить его количество в мире. Он мо-
жет несколько улучшить свою собственную судьбу, но всегда за счёт
ухудшения судьбы других. И всегда будут короли, более или менее
жестокие, бароны, более или менее дикие, и всегда будет невеже-
ственный народ, питающий восхищение к своим угнетателям и не-
нависть к своему освободителю. И всё потому, что раб гораздо луч-
ше понимает своего господина, пусть даже самого жестокого, чем
своего освободителя, ибо каждый раб отлично представляет себя на
месте господина, но мало кто представляет себя на месте бескорыст-
ного освободителя. Таковы люди, дон Румата, и таков наш мир.

— Мир всё время меняется, доктор Вудах,— сказал Румата.—
Мы знаем время, когда королей не было...

— Мир не может меняться вечно,— возразил Вудах,— ибо ни-
что не вечно, даже перемены... Мы не знаем законов совершенства,
но совершенство рано или поздно достигается. Взгляните, напри-
мер, как устроено наше общество. Как радует глаз эта чёткая, гео-
метрически правильная система! Внизу крестьяне и ремесленни-
ки, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король.
Как всё продумано, какая устойчивость, какой гармонический по-
рядок! Чему ещё меняться в этом отточенном кристалле, вышед-
шем из рук небесного ювелира? Нет зданий прочнее пирамидаль-
ных, это вам скажет любой знающий архитектор.— Он поучающе
поднял палец.— Зерно, высыпаемое из мешка, не ложится ровным
слоем, но образует так называемую коническую пирамиду. Ка-
ждое зёрнышко цепляется за другое, стараясь не скатиться вниз.
Так же и человечество. Если оно хочет быть неким целым, люди
должны цепляться друг за друга, неизбежно образуя пирамиду.

— Неужели вы серьёзно считаете этот мир совершенным? —
удивился Румата.— После встречи с доном Рэбой, после тюрьмы...

— Мой молодой друг, ну конечно же! Мне многое не нравит-
ся в мире, многое я хотел бы видеть другим... Но что делать?
В глазах высших сил совершенство выглядит иначе, чем в моих.
Какой смысл дереву сетовать, что оно не может двигаться, хотя
оно и радо было бы, наверное, бежать со всех ног от топора дро-
восека.

— А что, если бы можно было изменить высшие предначер-
тания?

— На это способны только высшие силы...

— Но всё-таки, представьте себе, что вы бог...

Вудах засмеялся.

— Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!

— Ну, а если бы вы имели возможность посоветовать богу?

— У вас богатое воображение,— с удовольствием сказал Ву-
дах.— Это хорошо. Вы грамотны? Прекрасно! Я бы с удовольстви-
ем позанимался с вами...

— Вы мне льстите... Но что же вы всё-таки посоветовали бы
всемогущему? Что, по-вашему, следовало бы сделать всемогуще-
му, чтобы вы сказали: вот теперь мир добр и хорош?..

Вудах, одобрительно улыбаясь, откинулся на спинку кресла
и сложил руки на животе. Кира жадно смотрела на него.

— Что ж,— сказал он,— извольте. Я сказал бы всемогущему:
«Создатель, я не знаю твоих планов, может быть, ты и не соби-
раешься делать людей добрыми и счастливыми. Захоти этого! Так
просто этого достигнуть! Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, дай
им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем
и всё, что разделяет людей».

— И это всё? — спросил Румата.

— Вам кажется, что этого мало?

Румата покачал головой.

— Бог ответил бы вам: «Не пойдёт это на пользу людям. Ибо
сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые
по-прежнему останутся нищими».

— Я бы попросил бога оградить слабых. «Вразуми жестоких
правителей»,— сказал бы я.

— Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители поте-
ряют силу, и другие жестокие заменят их.

Вудах перестал улыбаться.

— Накажи жестоких,— твёрдо сказал он,— чтобы неповадно
было сильным проявлять жестокость к слабым.

— Человек рождается слабым. Сильным он становится, когда
нет вокруг никого сильнее его. Когда будут наказаны жестокие
из сильных, их место займут сильные из слабых. Тоже жестокие.
Так придётся карать всех, а я не хочу этого.

— Тебе виднее, всемогущий. Сделай тогда просто так, чтобы
люди получили всё и не отбирали друг у друга то, что ты дал им.

— И это не пойдёт людям на пользу,— вздохнул Румата,— ибо
когда получат они всё даром, без трудов, из рук моих, то забудут
труд, потеряют вкус к жизни и обратятся в моих домашних живот-
ных, которых я вынужден буду впредь кормить и одевать вечно.

— Не давай им всего сразу! — горячо сказал Будах.— Давай
понемногу, постепенно!

— Постепенно люди и сами возьмут всё, что им понадобится.

Будах неловко засмеялся.

— Да, я вижу, это не так просто,— сказал он.— Я как-то не
думал раньше о таких вещах... Кажется, мы с вами перебрали всё.
Впрочем,— он подался вперёд,— есть ещё одна возможность. Сде-
лай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы
труд и знание стали единственным смыслом их жизни!

Да, это мы тоже намеревались попробовать, подумал Румата.
Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноиз-
лучатели на трёх экваториальных спутниках...

— Я мог бы сделать и это,— сказал он.— Но стоит ли лишать
человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество
другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человече-
ство с лица земли и создать на его месте новое?

Будах, сморщив лоб, молчал обдумывая. Румата ждал. За ок-
ном снова тоскливо заскрипели подводы. Будах тихо проговорил:

— Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново бо-
лее совершенными... или ещё лучше, оставь нас и дай нам идти
своей дорогой.

— Сердце моё полно жалости,— медленно сказал Румата.—
Я не могу этого сделать.

И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом
и надеждой.

Глава девятая

В кабинете за столом сидел, сгорбившись в кресле, положив
руки на высокие подлокотники, чёрный монах в низко надвину-
том капюшоне. Ловко, подумал Румата.

— Кто ты такой? — устало спросил он.— Кто тебя пустил?

— Добрый день, благородный дон Румата,— произнёс монах,
откидывая капюшон.

<...>

Это был профессиональный бунтовщик, мститель божьей ми-
лостью, в средние века фигура довольно редкая. <...>

Румата глубоко вздохнул. После чудесного спасения на верто-
лёте Арата настоятельно потребовал объяснений. Румата попы-
тался рассказать о себе, он даже показал в ночном небе Солнце —
крошечную, едва видную звёздочку. Но мятежник понял только
одно: проклятые попы правы, за небесной твердыо действительно
живут боги, всеблагие и всемогущие. И с тех пор каждый разго-
вор с Руматой он сводил к одному: бог, раз уж ты существуешь,
дай мне свою силу, ибо это лучшее, что ты можешь сделать.

И каждый раз Румата отмалчивался или переводил разговор
на другое.

— Дон Румата,— сказал мятежник,— почему вы не хотите по-
мочь нам?

— Одну минутку,— сказал Румата.— Прошу прощения, по
я хотел бы знать, как вы проникли в дом?

— Это неважно. Никто, кроме меня, не знает этой дороги. Не
уклоняйтесь, дон Румата. Почему вы не хотите дать нам вашу
силу?

— Не будем говорить об этом.

— Нет, мы будем говорить об этом. Я не звал вас. Я никогда не
молился. Вы пришли ко мне сами. Или вы просто решили позаба-
виться?

Трудно быть богом, подумал Румата. Он сказал терпеливо:

— Вы не поймёте меня. Я вам двадцать раз пытался объяс-
нить, что я не бог,— вы так и не поверили. И вы не поймёте, поче-
му я не могу помочь вам оружием...

— У вас есть молнии?

— Я не могу дать вам молнии.

— Я уже слышал это двадцать раз,— сказал Арата.— Теперь
я хочу знать: почему?

— Я повторяю: вы не поймёте.

— А вы попытайтесь.

— Что вы собираетесь делать с молниями?

— Я выжгу золочёную сволочь, как клопов, всех до одного,
весь их проклятый род до двенадцатого потомка. Я сотру с лица
земли их крепости. Я сожгу их армии и всех, кто будет защищать
их и поддерживать. Можете не беспокоиться — ваши молнии
будут служить только добру, и когда на земле останутся только
освобождённые рабы и воцарится мир, я верну вам ваши молнии
и никогда больше не попрошу их.

Арата замолчал, тяжело дыша. Лицо его потемнело от при-
лившей крови. Наверное, он уже видел охваченные пламенем
герцогства и королевства, и груды обгорелых тел среди развалин,
и огромные армии победителей, восторженно ревущих: «Свобода!
Свобода!».

— Нет,— сказал Румата.— Я не дам вам молний. Это было бы
ошибкой. Постарайтесь поверить мне, я вижу дальше вас... (Ара-
та слушал, уронив голову на грудь.) — Румата стиснул пальцы.—
Я приведу вам только один довод. Он ничтожен по сравнению
с главным, но зато вы поймете его. Вы живучи, славный Арата,
по вы тоже смертны; и если вы погибнете, если молнии перейдут
в другие руки, уже не такие чистые, как ваши, тогда даже мне
страшно подумать, чем это может кончиться...

Они долго молчали. Потом Румата достал из погребца кувшин
эсторского и еду и поставил перед гостем. Арата, не поднимая глаз,
стал ломать хлеб и заливать вином. Румата ощущал странное чув-
ство болезненной раздвоенности. Он знал, что прав, и тем не менее
эта правота странным образом унижала его перед Аратой. Арата
явно превосходил его в чём-то, и не только его, а всех, кто незва-
ным пришёл на эту планету и полный бессильной жалости наблю-
дал страшное кипение её жизни с разреженных высот бесстрастных
гипотез и чужой здесь морали. И впервые Румата подумал: ничего
нельзя приобрести, не утратив,— мы бесконечно сильнее Араты
в нашем царстве добра и бесконечно слабее Араты в его царстве зла...

— Вам не следовало спускаться с неба,— сказал вдруг Ара-
та.— Возвращайтесь к себе. Вы только вредите нам.

— Это не так,— мягко сказал Румата.— Во всяком случае, мы
никому не вредим.

— Нет, вы вредите. Вы внушаете беспочвенные надежды...

— Кому?

— Мне. Вы ослабили мою волю, дон Румата. Раньше я на-
деялся только на себя, а теперь вы сделали так, что я чувствую
вашу силу за своей спиной. Раньше я вёл каждый бой так, словно
это мой последний бой. А теперь я заметил, что берегу себя для
других боёв, которые будут решающими, потому что вы примете
в них участие... Уходите отсюда, дон Румата, вернитесь к себе на
небо и никогда больше не приходите. Либо дайте нам ваши мол-
нии, или хотя бы вашу железную птицу, или хотя бы просто обна-
жите ваши мечи и встаньте во главе нас.

Арата замолчал и снова потянулся за хлебом. Румата глядел
на его пальцы, лишённые ногтей. Ногти специальным приспо-
соблением вырвал два года тому назад лично дои Рэба. Ты ещё
не знаешь, подумал Румата. Ты ещё тешишь себя мыслью, что об-
речён на поражение только ты сам. Ты ещё не знаешь, как безна-
дёжно само твоё дело. Ты ещё не знаешь, что враг не столько вне
твоих солдат, сколько внутри них. Ты ещё, может быть, свалишь
Орден, и волна крестьянского бунта забросит тебя на Аркапарский
трон, ты сравняешь с землёй дворянские замки, утопишь баронов
в проливе, и восставший народ воздаст тебе все почести, как ве-
ликому освободителю, и ты будешь добр и мудр — единственный
добрый и мудрый человек в твоём королевстве. И по доброте ты
станешь раздавать земли своим сподвижникам, а на что сподвиж-
никам земли без крепостных? И завертится колесо в обратную сто-
рону. И хорошо ещё будет, если ты успеешь умереть своей смер-
тью и не увидишь появления новых графов и баронов из твоих
вчерашних верных бойцов. Так уже бывало, мой славный Арата,
и на Земле, и на твоей планете.

Глава десятая

— Румата,— сказала Кира.— Я боюсь.

— Чего, маленькая?

— Ты всё молчишь и молчишь. Мне страшно...

Румата притянул её к себе.

 

— Хорошо,— сказал он.— Сейчас
я буду говорить, а ты меня внимательно
слушай. Далеко-далеко за сайвой стоит
грозный, неприступный замок. В нём
живёт весёлый, добрый и смешной барон
Пампа, самый добрый барон в Аркана-
ре. У него есть жена, красивая, ласковая
женщина, которая очень любит Пампу
трезвого и терпеть не может Пампу пья-
ного...

Он замолчал, прислушиваясь. Он
услышал цокот множества копыт на
улице и шумное дыхание многих людей
и лошадей. «Здесь, что ли?» — спро-
сил грубый голос под окном. «Вроде
здесь...» — «Сто-ой!». По ступенькам
крыльца загремели каблуки, и сейчас же
несколько кулаков обрушились на дверь.

Кира, вздрогнув, прижалась к Румате.

— Это за мной,— сказала Кира шё-
потом.— Я так и знала!

Ру мата с трудом освободился из рук Киры и подбежал к окну.
«Во имя господа! — ревели внизу.— Открывай! Взломаем — хуже
будет!» Румата отдёрнул штору, и в комнату хлынул знакомый
пляшущий свет факелов. Множество всадников топтались вни-
зу — мрачных чёрных людей в остроконечных капюшонах. Рума-
та несколько секунд глядел вниз, потом осмотрел оконную раму.
По обычаю рама была вделана в оконницу намертво. В дверь
с треском били чем-то тяжёлым. Румата нашарил в темноте меч
и ударил рукояткой в стекло. Со звоном посыпались осколки.

— Эй, вы! — рявкнул он.— Вам что, жить надоело?

Удары в дверь стихли.

— И ведь всегда они напутают,— негромко сказали внизу.—
Хозяин-то дома...

— А нам что за дело?

— А то дело, что он на мечах первый в мире.

— А ещё говорили, что уехал и до утра не вернётся.

— Испугались?

— Мы-то не испугались, а только про него ничего не велено.
Не пришлось бы убить...

— Свяжем. Покалечим и свяжем! Эй, кто там с арбалетами?

— Как бы он нас не покалечил...

— Ничего, не покалечит. Всем известно: у него обет такой —
не убивать.

— Перебью как собак,— сказал Румата страшным голосом.

Сзади к нему прижалась Кира. Он слышал, как бешено стучит

её сердце. Внизу скомандовали скрипуче: «Ломай, братья! Во имя
господа!». Румата обернулся и взглянул Кире в лицо. Она смот-
рела на него, как давеча, с ужасом и надеждой. В сухих глазах
плясали отблески факелов.

— Ну что ты, маленькая,— сказал он ласково.— Испугалась?
Неужели этой швали испугалась? Иди одевайся. Делать нам здесь
больше нечего... — Он торопливо натягивал металлопластовую
кольчугу.— Сейчас я их прогоню, и мы уедем. Уедем к Пампе.

Она стояла у окна, глядя вниз. Красные блики бегали по её лицу.
Внизу трещало и ухало. У Руматы от жалости и нежности сжалось
сердце. Погоню как псов, подумал он. Он наклонился, отыскивая
второй меч, а когда снова выпрямился, Кира уже не стояла у окна.
Она медленно сползала на пол, цепляясь за портьеру.

— Кира! — крикнул он.

Одна арбалетная стрела пробила ей горло, другая торчала из
груди. Он взял её на руки и перенёс на кровать. «Кира...» — по-
звал он. Она всхлипнула и вытянулась. «Кира...» — сказал он.

Она не ответила. Он постоял немного над нею, потом подобрал
мечи, медленно спустился по лестнице в прихожую и стал ждать,
когда упадёт дверь...

Эпилог

— А потом? — спросила Анка.

Пашка отвел глаза, несколько раз хлопнул себя ладонью по
колену, наклонился и потянулся за земляникой у себя под нога-
ми. Айка ждала.

— Потом...— пробормотал он.— В общем-то никто не знает, что
было потом, Анка. Передатчик он оставил дома, и когда дом заго-
релся, па патрульном дирижабле поняли, что дело плохо, и сра-
зу пошли в Арканар. На всякий случай сбросили на город шашки
с усыпляющим газом. Дом уже догорал. Сначала растерялись, не
знали, где его искать, но потом увидели... — Он замялся.— Сло-
вом, видно было, где он шёл.

Пашка замолчал и стал кидать ягоды в рот одну за другой.

— Ну? — тихонько сказала Анка.

— Пришли во дворец... Там его и нашли.

— Как?

— Ну... он спал. И все вокруг... тоже... лежали... Некоторые
спали, а некоторые... так... Дона Рэбу тоже там нашли... — Пашка
быстро взглянул на Анку и снова отвёл глаза.— Забрали его, то
есть Антона. Доставили на Базу... Понимаешь, Анка, ведь он ни-
чего не рассказывает. Он вообще теперь говорит мало.

Анка сидела очень бледная и прямая и смотрела поверх Паш-
киной головы на лужайку перед домиком. Шумели, легонько рас-
качиваясь, сосны, в синем небе медленно двигались пухлые обла-
ка. <...>

Обдумываем прочитанное, делимся впечатлениями

1. Поделитесь впечатлениями от прочитанного, организовав с од-
ноклассниками диалоги.

2. Расскажите о героях, которые вызвали ваше удивление, восхи-
щение или негодование. Объясните причины таких чувств.

3. Какие события романа заставили вас задуматься? Расскажите,
о чём именно вы размышляли.

Поразмышляем и поговорим о прочитанном

1. Проанализируйте первую главу романа братьев Стругацких
«Трудно быть богом», отвечая на вопросы и выполняя задания.

• Опишите пейзаж, нарисованный в первой главе; расскажите,
какое впечатление это описание местности производит на вас
как на читателей и как помогает почувствовать настроение
главного героя; обратите внимание на художественные де-
тали: кусты, похожие на клубы дыма, мутное небо, тусклые
звёзды, угрюмое зарево и т. п.

• Определите, какую роль в понимании идейного содержания
текста играет образ книгочея Киуна, как приоткрывается ха-
рактер Руматы в общении с ним.

• Опираясь на текст, расскажите об Арканаре и Арканарском
королевстве: о привычках, обычаях и взглядах местных жите-
лей; найдите факты, раскрывающие отношение Руматы к это-
му народу, сделайте вывод о герое как о личности.

• Подумайте, какое значение в романе имеет образ Икающего
леса, его тёмных тайн и Пьяной Берлоги; постарайтесь раскрыть
символическое значение возникающих в этом тексте образов.

2. В главе восьмой повествуется о событиях, происходящих после
убийства короля Арканара, подстроенного епископом Арканар-
ским — подлым Рэбой, и приходе к власти монашеского Святого
Ордена во главе с ним. Выполняя задания и отвечая на вопро-
сы, проанализируйте эту главу.

• Опишите атмосферу в городе Арканаре после захвата власти
Святым Орденом.

• Дайте характеристику поступкам Руматы, освобождающего
доктора Будаха.

• Прокомментируйте разговор-спор Руматы и Будаха о добре
и зле, о необходимости бороться со злом и сущности чело-
века; объясните, как вы понимаете этот вопрос и как, на ваш
взгляд, следует понимать слова Будаха: «Тогда, господи, сотри
нас с лица земли и создай заново, более совершенными».

3. В центре девятой главы находится философский разговор между
доном Руматой и Аратой Красивым. Как вы думаете, в чём глав-
ный смысл этого разговора? Какие нравственные проблемы под-
нимаются в нём? Как возникает тема бога, его всемогущества?
Почему Румата говорит в конце концов: «Трудно быть богом»?

4. Изображая средневековую цивилизацию, писатели-фантасты
имеют в виду современность. Как вы думаете, какую современ-
ность изобразили братья Стругацкие в романе «Трудно быть бо-
гом»? Какие нравственные и моральные вопросы они затронули
в нём? Дайте своё толкование названию романа.

5. В научно-фантастической литературе существует термин про-
грессоры, что означает представителей высокоразвитых разум-
ных рас, в чьи обязанности входит содействие историческому

прогрессу цивилизаций, находящихся на более низком уровне
общественного развития. У Стругацких прогрессоры — это кол-
лективное название сотрудников Института экспериментальной
истории, профессионалов, которых специально готовят к их дея-
тельности. Как вы думаете, кого в романе «Трудно быть богом»
можно назвать прогрессором? Кто из них не выдержал и сло-
мался? Какую идею таким образом выражают авторы?

Работаем творчески

Подготовьте устное монологическое высказывание «Трудно быть
богом, а Человеком легко?».

Напишите сочинение-эссе на одну из тем:

• «Там, где торжествует серость, к власти обязательно прихо-
дят чёрные»;

• «Если бы я мог посоветовать богу...»;

• «Стоит ли лишать человечество его истории?»;

• «Друг наполовину — это всегда наполовину враг»;

• «Всё дорогое должно быть внутри нас».

Обращаемся к интернету

Сайты, посвящённые А. Н. и Б. Н. Стругацким

• http://www.personbio.com/ (Сайт «Биографии знаменитых людей»)

• http://www.rusf.ru/abs/ (Официальный сайт «Аркадий и Борис
Стругацкие » )

• http://sf.mksat.net/abs/encycly/abs edd.htm (Сайт «Фантасты
братья Стругацкие»)

Взаимодействие искусств

Музыка. Песня «Трудно быть богом» (сл. и муз. А. А. Ковалёва,
исп. группа «Пилигрим»).

Кино. Художественный фильм «Трудно быть богом» (реж.
П. Фляйшман, Германия—СССР—Франция—Швейцария, 1989).

Бросим мышку, возьмём книжку

Прочитайте книги, рекомендованные для внеклассного и семей-
ного чтения, оформите дневник читателя.

• А. Н. и Б. Н. Стругацкие «Понедельник начинается в субботу»,
«Пикник на обочине», «Обитаемый остров».

Тренируем память, развиваем мышление

Разгадайте кроссворд по повести-сказке А. де Сент-Экзюпери

«Маленький принц».

По горизонтали

2. Главный персонаж произведения. 3. Герой, у которого день
и ночь длились всего одну минуту. 4. Герой, который представил-
ся Маленькому принцу как учёный, который знает, где находятся
моря, города, горы и пустыни. 5. Тщеславный человек, которому
постоянно кажется, что все им восхищаются. 9. Персонаж, кото-
рому правилось постоянно всеми повелевать. 10. Очень мудрый
герой, который давал Маленькому принцу советы.

По вертикали

1. Герой, который живёт па планете уже пятьдесят четыре
года, и за всю жизнь в подсчётах ему помещали только три раза.
6. Кем был назван автор в произведении? 7. Персонаж, к которо-
му Маленький принц был очень привязан. 8. Персонаж, который
хотел забыть о том, что ему совестно.

Составьте собственные кроссворды по изученным произведени-
ям, предложите их своим одноклассникам.