Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - "Премудрый пискарь", "Медведь на воеводстве" читать онлайн, критика

 

 

Всю свою творческую жизнь Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин посвятил труднейшему виду искусства — сатире. Он был выдающимся русским сатириком. Критики писали о нём, как об одном из десяти гениев мировой сатирической литературы. Его произведения отличаются яркой оригинальностью, неистощимым воображением, неповторимостью и глубиной сатирических образов. Судьба Салтыкова-Щедрина не была лёгкой, потому что он говорил правду о жизни в самодержавной России. А легко ли бороться с общественным злом, просто ли выговаривать горькую правду?

Сатира — испытанное веками оружие борьбы: оно разит беспощадным смехом зло в его наиболее опасных и вредных проявлениях. Таким было острое, смелое слово М. Е. Салтыкова-Щедрина. "Страшны... насилие и грубость, страшно самодовольное ничтожество, которое ни о чём не хочет слышать, ничего не хочет знать, кроме самого себя! Иногда это ничтожество взбирается на высоту... Тогда действительно становится страшно за всё живущее и мыслящее", — писал Салтыков.

Михаил Евграфович Салтыков родился в год расправы Николая I
над декабристами — 27 января 1826 года в отцовской вотчине — селе
Спас Угол Тверской губернии. Отец его, Евграф Васильевич, принадле-
жал к старинному, но сильно оскудевшему дворянскому роду, поэтому
вынужден был жениться на дочери богатого московского купца. Атмос-
фера жизни и детские впечатления нашли отражение в последнем романе
писателя «Пошехонская старина».

К шести годам Михаил бойко говорил по-французски и по-немецки, а
через год-два выучился читать и писать по-русски. Вскоре он пристрастил-
ся к чтению. В руки случайно попалось Евангелие, натолкнувшее мальчи-
ка на мысли о жестоком разладе, о пропасти между' книжным словом и ре-
альным положением дел. В книге речь шла о братстве и равенстве людей,
а жизнь на каждом шагу напоминала о попранных человеческих правах
и растоптанной чести. Внутреннее сопротивление в мальчике возбуждало
«дикое барство» в разных его проявлениях — от обычных пощёчин до
насильственных браков, от окрика на прислуживающих за столом лакеев
до крутых физических расправ с крепостными. Очень трудно становилось
жить, «как живут все, дышать, как все дышат, идти по той же стезе, по
какой все идут». Так в жизнь юного Салтыкова входила крепостническая
действительность, ненависть к которой он сохранил до конца своих дней.

Полтора года (1836-1838), проведённые в Московском Дворянском
институте, а затем шесть лет учёбы в Царскосельском лицее определили
литературные вкусы будущего сатирика.

Напряжённые духовные поиски Салтыкова нашли отражение в его пер-
вых повестях — «Противоречия» (1847) и «Запуганное дело» (1848). Эти
повести сыграли едва не роковую роль в жизни писателя. В повестях Сал-
тыкова разглядели «вредное направление и стремление к распространению
революционных идей, потрясших всю Западную Европу». В ночь с 21 на 22
апреля 1848 года он был арестован и в сопровождении жандармов отправ-
лен в ссылку в Вятку, откуда вернулся в Петербург только спустя семь лет.

Суровая школа провинциальной жизни была невыносимо тоскливой и
одинокой. В письме к брату он сообщал: «Вся жизнь моя постоянная и не-
стерпимая мука». Ссылка закончилась после смерти Николая I, в 1855 году.

Салтыков решил продолжать службу. Он служит сначала в министер-
стве внутренних дел, затем рязанским, позже тверским вице-губернато-
ром, снискав своей деятельностью кличку «вице-Робеспьер». Он много
работает как писатель, создаёт разные по жанру произведения (циклы
очерков, писем, художественную прозу), но вершинным произведением
этого периода стала «История одного города», в которой он добрался до
правительственных верхов. В центре произведения — сатирическое изо-
бражение взаимоотношений власти и народа. Сатирик создаёт обобщён-
ный образ России, в котором освещены коренные пороки русской госу-
дарственной и общественной жизни.

«История одного города» закрепила славу Салтыкова-Щедрина как
выдающегося писателя-сатирика. Он становится сотрудником передово-
го журнала «Современник», после запрещения которого вместе с Некра-
совым редактирует «Отечественные записки» — самый популярный в
России прогрессивный журнал. Из-под его пера выходят новые повести,
очерки, романы — своеобразная энциклопедия жизни: «Помпадуры и
помпадурши», «Господа ташкентцы», «Благонамеренные речи», «Госпо-
да Головлевы», «За рубежом», сказки, «Пошехонская старина».

Большое место в творчестве Салтыкова-Щедрина занимает жанр са-
тирической сказки. Щедрин-сказочник продолжил замечательные тради-
ции русской народной сказки, басен Крылова.

Писатель наполняет традиционную народную форму сказки новым
содержанием. Его сказки рисуют не просто злых или добрых людей,
они дают представление о реальной жизни России во второй половине
XIX века. Салтыков-Щедрин прекрасно владеет эзоповым языком, пока-
зывая в иносказательной форме весь абсурд изображаемой жизни.

Во многих сказках Щедрина персонажами являются животные. Их
образы наделены уже готовыми характерами: волк жаден и зол, медведь
простоват, лиса коварна, заяц труслив и хвастлив, а осел беспросветно
глуп. Например, в сказке «Самоотверженный заяц» волк наслаждается
положением властителя, деспота: «...Вот тебе [заяц] мое решение: приго-
вариваю я тебя к лишению живота посредством растерзания... А может
быть... ха-ха... я тебя помилую». Однако заяц вовсе не вызывает сочув-
ствия автора — ведь он безропотно отправляется волку в пасть! Щедрин-
ский заяц не просто труслив и беспомощен, он малодушен, он заранее
отказывается от сопротивления. И здесь авторская ирония переходит в
едкий сарказм, в глубокое презрение к рабской психологии.

«Сказки» Салтыкова-Щедрина будили общественное сознание, звали
к борьбе, к протесту. Сам Щедрин не завещал свое творчество новым по-
колениям. Он так об этом говорит: «...писания мои до такой степени про-
никнуты современностью, так плотно прилаживаются к ней, что ежели и
можно думать, что они будут иметь какую-нибудь ценность в будущем, то
именно и единственно как иллюстрация этой современности». Но «Сказ-
ки» Салтыкова-Щедрина и другие сатирические произведения, столь по-
пулярные в прошлом веке, остаются актуальными и сегодня.

Живо творческое наследие писателя, которое стало неотъемлемой ча-
стью русской и мировой литературы; пережив своё время и своего созда-
теля, его книги стали необходимыми новым поколениям читателей.

1.    Чем объяснить, что помещичий сын стал на путь борьбы с крепостничеством
и самодержавием?

2.    Какую роль в судьбе писателя сыграли его первые повести «Противоречия» и
«Запутанное дело»?

3.    Почему «История одного города» и др. произведения получили такую широ-
кую популярность и прославили имя сатирика?

4.    Что заставило писателя 20 лет своей жизни отдать государственной службе?
Почему враги называли вице-губернатора Салтыкова-Щедрина вице-Ро-
беспьером?

5.    Перечитайте эпиграф. Как Салтыков-Щедрин относился к своему предназна-
чению писателя-сатирика.

6.    Примите участие в подготовке проекта «Иллюстраторы сказок Салтыко-
ва-Щедрина».

ПРЕМУДРЫЙ ПИСКАРЬ

Жил-был пискарь. И отец и мать у него были умные; помаленьку да
полегоньку аридовы веки в реке прожили, и ни в уху, ни к щуке в хайло
не попали. И сыну то же заказали. «Смотри, сынок, — говорил старый
пискарь, умирая, — коли хочешь жизнью жуировать , так глади в оба!» ³³

Ау молодого пискаря ума палата была. Начал он этим умом раскидывать
и видит: куда ни обернется — везде ему мат. Кругом, в воде, всё большие
рыбы плавают, а он всех меньше; всякая рыба его заглотать может, а он
никого заглотать не может. Да и не понимает: зачем глотать? Рак может
его клешней пополам перерезать, водяная блоха — в хребет впиться и
до смерти замучить. Даже свой брат пискарь — и тот, как увидит, что
он комара изловил, целым стадом так и бросятся отнимать. Отнимут и
начнут друг с дружкой драться, только комара задаром растреплют.

А человек? — что это за ехидное создание такое! каких каверз он ни
выдумал, чтоб его, пискаря, напрасною смертью погублять! И невода,
и сети, и верши, и норота, и, наконец... уду! Кажется, что может быть
глупее уды? — Нитка, на нитке — крючок, на крючке — червяк или муха
надеты... Да и надеты-то как?., в самом, можно сказать, неестественном
положении! А между тем именно на уду всего больше пискарь и ловится!

Отец-старик не раз его насчет уды предостерегал. «Пуще всего берегись
уды! — говорил он. — Потому что хоть и глупейший это снаряд, да ведь с
нами, пискарями, что глупее, то вернее. Бросят нам муху, словно нас же
приголубить хотят; ты в нее вцепишься — ан в мухе-то смерть!»

Рассказывал также старик, как однажды он чуть-чуть в уху не угодил.
Ловили их в ту пору целою артелью, во всю ширину реки невод растянули
да так версты с две по дну волоком и волокли. Страсть, сколько рыбы тогда
попалось! И щуки, и окуни, и голавли, и плотва, и гольцы, даже лещей-
лежебоков из тины со дна поднимали! А пискарям так и счет потеряли.
И каких страхов он, старый пискарь, натерпелся, покуда его по реке
волокли, — это ни в сказке сказать, ни пером описать. Чувствует, что
его везут, а куда — не знает. Видит, что у него с одного боку — щука, с
другого — окунь; думает: вот-вот сейчас или та, или другой его съедят, а
они — не трогают... «В ту пору не до еды, брат, было!» У всех одно на уме:
смерть пришла! а как и почему она пришла — никто не понимает. Наконец
стали крылья у невода сводить, выволокли его на берег и начали рыбу из
мотни в траву валить. Тут-то он и узнал, что такое уха. Трепещется на песке
что-то красное; серые облака от него вверх бегут; а жарко таково, что он
сразу разомлел. И без того без воды тошно, а тут еще поддают... Слышит —
«костер», говорят. А на «костре» на этом черное что-то положено, и в нем
вода, точно в озере по время бури, ходуном ходит. Это «котел», говорят. А
под конец стали говорить: вали в «котел» рыбу — будет «уха»! И начали
туда нашего брата валить. Шваркнет рыбак рыбину — та сначала окунется,
потом как полоумная выскочит, потом опять окунется — и присмиреет.
«Ухи», значит, отведала. Валили - вал ил и сначала без разбора, а потом один
старичок глянул на него и говорит: «Какой от него, от малыша, прок для
ухи! пущай в реке порастет!» Взял его под жабры да и пустил в вольную
воду. А он, не будь глуп, во все лопатки — домой! Прибежал, а пискариха
его из норы ни жива ни мертва выглядывает...

И что же! сколько ни толковал старик в ту пору, что такое уха и в чем
она заключается, однатю и поднесь в реке редко кто здравые понятия об
ухе имеет!

Но он, пискарь-сын, отлично запомнил поучения пискаря-отца да и
на ус себе намотал. Был он пискарь просвещенный, умеренно-либеральный
и очень твердо понимал, что жизнь прожить — не то что мутовку
облизать . «Надо глядеть в оба, — сказал он себе, — а не то как раз
пропадешь!» — и стал жить да поживать. Первым делом нору для себя
такую придумал, чтоб ему забраться в нее было можно, а никому
другому — не влезть! Долбил он носом эту нору целый год и сколько
страху в это время принял, ночуя то в иле, то под водяным лопухом, то в
осоке. Наконец, однако, выдолбил на славу. Чисто, аккуратно — именно
только одному поместиться впору. Вторым делом насчет житья своего
решил так: ночью, когда люди, звери, птицы и рыбы спят, — он будет
моцион делать, а днем — станет в норе сидеть и дрожать. Но так как
пить-есть все-таки нужно, а жалованья он не получает и прислуги не
держит, то будет он выбегать из норы около полдён, когда вся рыба уж
сыта, и, бог даст, может быть, козявку-другую и промыслит. А ежели не
промыслит, так и голодный в норе заляжет и будет опять дрожать. Ибо
лучше не есть, не пить, нежели с сытым желудком жизни лишиться.

Так он и поступал. Ночью моцион делал, в лунном свете кушался,
а днем забирался в нору и дрожат. Только в полдни выбежит кой-чего
похватать — да что в полдень промыслишь! В это время и комар под лист от
жары прячется и букашка под кору хоронится. Поглотает воды — и шабаш!

Лежит он день-деньской в норе, ночей недосыпает, куска недоедает, и
все-то думает: «Кажется, что я жив? ах, что-то завтра будет?»

 

Задремлет, грешным делом,
а во сне ему' снится, что у него
выигрышный билет и он на него
двести тысяч выиграт. Не помня
себя от восторга, перевернется на
другой бор;—глядь, ану' него целых
полрыла из норы высунулось...
Что, если б в это время щурёнок
поблизости был! ведь он бы его из
норы-то вытащил!

Однажды просну'лся он и ви-
дит: прямо против его норы сто-
ит рак. Стоит неподвижно, слов-
но околдованный, вытаращив на
него костяные глаза. Только усы
по течению воды пошевеливают-
ся. Вот когда он страху набрался!
И целых полдня, покуда совсем не стемнело, этот рак его поджидал, а он
тем временем все дрожал, все дрожал.

В другой раз, только что успел он перед зорькой в нору воротиться,
только что сладко зевнул в предвкушении сна, — глядит, откуда ни возь- ³⁴
мись, у самой норы щука стоит и зубами хлопает. И тоже целый день
его стерегла, словно видом его одним сыта была. А он и щуку надул: не
вышел из норы, да и шабаш.

И не раз и не два это с ним случалось, а почесть что каждый день.
И каждый день он, дрожа, победы и одоления одерживал, каждый день
восклицал: «Слава тебе, господи, жив!»

Но этого мало: он не женился и детей не имел, хотя у отца его была
большая семья. Он рассуждал так: отцу шутя можно было прожить! В то
время и щуки были добрее и окуни на нас, мелюзгу, не зарились. А хотя
однажды он и попал было в уху, так и тут нашелся старичок, который его
вызволил! А нынче, как рыба-то в реках повывелась, и пискари в честь
попали. Так уж тут не до семьи, а как бы только самому прожить!

И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто лет. Все
дрожал, все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к
нему кто. В карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красными
девушками не гоняется — только дрожит да одну думу думает: «Слава
богу! кажется, жив!»

Даже щуки под конец и те стали его хвалить: вот кабы все так
жили — то-то бы в реке тихо было! Да только они это нарочно говорили;
думали, что он на похвалу-то отрекомендуется — вот, мол, я! тут его
и хлоп! Но он и на эту штуку не поддался, а еще раз своею мудростью
козни врагов победил.

Сколько прошло годов после ста лет — неизвестно, только стал пре-
мудрый пискарь помирать. Лежит в норе и думает: «Слава богу, я своею
смертью помираю, так же как умерли мать и отец». И вспомнились ему
тут щучьи слова: «Вот кабы все так жили, как этот премудрый пискарь
живет»... А ну-тка, в самом деле, что бы тогда было?

Стал он раскидывать умом, которого у него была палата, и вдруг ему
словно кто шепнул: ведь этак, пожалуй, весь пискарий род давно пере-
велся бы!

Потому что для продолжения пискарьего рода прежде всего нужна
семья, а у него ее нет. Но этого мало: для того чтоб пискарья семья укре-
плялась и процветала, чтоб члены ее были здоровы и бодры, нужно, чтоб
они воспитывались в родной стихии, а не в норе, где он почти ослеп от
вечных сумерек. Необходимо, чтоб пискари достаточное питание полу-
чали, чтоб не чуждались общественности, друг с другом хлеб-соль бы
водили и друг от друга добродетелями и другими отличными качествами
заимствовались. Ибо только такая жизнь может совершенствовать писка-
рью породу и не дозволит ей измельчать и выродиться в снетка.

Неправильно полагают те, кои думают, что лишь те пискари могут счи-
таться достойными гражданами, кои, обезумев от страха, сидят в норах и
дрожат. Нет, это не граждане, а по меньшей мере бесполезные пискари.
Никому от них ни тепло, ни холодно, никому ни чести, ни бесчестия, ни
славы, ни бесславия... живут, даром место занимают да корм едят.

Все это представилось до того отчетливо и ясно, что вдруг ему страст-
ная охота пришла: вылезу-ка я из норы да гоголем по всей реке проплы-
вуї Но едва он подумал об этом, как опять испугался. И начал, дрожа,
помирать. Жил — дрожал, и умирал — дрожал.

Вся жизнь мгновенно перед ним пронеслась. Какие были у него ра-
дости? кого он утешил? кому добрый совет подал? кому доброе слово
сказал? кого приютил, обогрел, защитил? кто слышал об нем? кто об его
существовании вспомнит?

И на все эти вопросы ему пришлось отвечать: никому, никто.

Он жил и дрожал — только и всего. Даже вот теперь: смерть у него на
носу, а он все дрожит, сам не знает, из-за чего. В норе у него темно, тесно,
повернуться негде; ни солнечный луч туда не заглянет, ни теплом не пах-
нёт. И он лежит в этой сырой мгле, незрячий, изможденный, никому не
нужный, лежит и ждет: когда же наконец голодная смерть окончательно
освободит его от бесполезного существования?

Слышно ему, как мимо его норы шмыгают другие рыбы — может
быть, как и он, пискари, — и ни одна не поинтересуется им. Ни одной на
мысль не придет: дай-ка спрошу я у премудрого пискаря, каким он ма-
нером умудрился с лишком сто лет прожить, и ни щука его не заглотала,
ни рак клешней не перешиб, ни рыболов на уду не поймал? Плывут себе
мимо, а может быть, и не знают, что вот в этой норе премудрый пискарь
свой жизненный процесс завершает!

И что всего обиднее: не слыхать даже, чтоб кто-нибудь премудрым его
называл. Просто говорят: слыхали вы про остолопа, который не ест, не
пьет, никого не видит, ни с кем хлеба-соли не водит, а все только распо-
стылую свою жизнь бережет? А многие даже просто дураком и срамцом
его называют и удивляются, как таких идолов вода терпит.

Раскидывал он таким образом своим умом и дремал. То есть не то
что дремал, а забываться уж стал. Раздались в его ушах предсмертные
шепоты, разлилась по всему телу истома. И привиделся ему тут прежний
соблазнительный сон. Выиграл будто бы он двести тысяч, вырос на целых
поларшина и сам щук глотает.

А покуда ему это снилось, рыло его помаленьку да полегоньку цели-
ком из норы и высунулось.

И вдруг он исчез. Что тут случилось — щука ли его заглотала, рак
ли клешней перешиб или сам он своею смертью умер и всплыл на по-
верхность, — свидетелей этому делу не было. Скорее всего — сам умер,
потому что какая сласть щуке глотать хворого, умирающего пискаря, да
к тому же еще и премудрого?

Ъопрош и задания

'Ваши первые впечатления размышления, оценки

1.    Какие чувства и мысли вызывает у читателя образ Пискаря, который

назван автором премудрым? Есть ли в этом определении иронический

оттенок?

2.    Перечитайте первые 6 абзацев сказки — об обычных рыбах и рыбьем цар-
стве. Подтверждается ли премудрость пискаря? Зачитайте те фрагменты
сказки, которые опровергают прямое значение слова «премудрость».

'Углу&1шся 6 текст скарш

3.    В произведениях русской литературы не раз изображались отцы, дающие
наставления своим детям. Так, Петрушу Гринёва в «Капитанской дочке»
отец поучал: «Береги платье снову, а честь смолоду».

Сравните это наставление с завещанием пискаря-отца. Чем они отлича-
ются? Каков главный упор в пискариных заветах? Вспомните пословицы,
близкие к этим заветам, маскирующие обывательскую, рабскую мораль.

4.    Какая истина открывается иискарю, подводящему итоги жизни?

5.    Как в сказке переплетаются фантастика и реальность? С кем ассоцииру-
ется у читателя щедринский иискарь — с рыбой или человеком?

6.    Каков общий смысл сказки?

 

7. Найдите «щедринизмы» — выражении, близкие к пословицам, и посло-
вицы, изменённые сатириком. Какое значение они имеют?

МЕДВЕДЬ НА ВОЕВОДСТВЕ

Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и в
качестве таковых заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые
и шуточные именуются срамными и не только Историю в заблуждение не
вводят, но и от современников не получают похвалы.

I. ТОПТЫГИН 1-й

Топтыгин 1-й отлично это понимал. Был он старый служака-зверь,
умел берлоги строить и деревья с корнями выворачивать; следовательно,
до некоторой степени и инженерное искусство знал. Но самое драгоцен-
ное качество его заключалось в том, что он во что бы то ни стало на скри-
жали Истории попасть желал и ради этого всему на свете предпочитал
блеск кровопролитий. Так что об чем бы с ним ни заговорили: об торговле
ли, о промышленности ли, об науках ли — он все на одно поворачивал:
кровопролитиев... кровопролитиев... вот чего нужно!

За это Лев произвел его в майорский чин и, в виде временной меры, по-
слал в дальний лес вроде как воеводой, внутренних супостатов усмирять.

Узнала лесная челядь, что майор к ним в лес едет, и задумалась. Та-
кая в ту пору вольница между лесными мужиками шла, что всякий по
своему норовил. Звери — рыскали, птицы — летали, насекомые — пол-
зали; а в ногу никто маршировать не хотел. Понимали мужики, что их
за это не похвалят, но сами собой остепениться уж не могли. «Вот ужо
приедет майор, — говорили они, — засыплет он нам — тогда мы и узна-
ем, как кузькину тещу зовут!»

И точно: не успели мужики оглянуться, а Топтыгин уж тут как тут.
Прибежал он на воеводство ранним утром, в самый Михайлов день, и
сейчас же решил: быть назавтра кровопролитию. Что заставило его при-
нять такое решение — неизвестно: ибо он, собственно говоря, не был зол,
а так, скотина.

И непременно бы он свой план выполнил, если бы лукавый его не
попутал.

Дело в том, что в ожидании кровопролития задумал Топтыгин имени-
ны свои отпраздновать. Купил ведро водки и напился в одиночку пьян.
А так как берлоги он для себя еще не выстроил, то пришлось ему, пья-
ному, среди полянки спать лечь. Улегся и захрапел, а под утро, как на
грех, случилось мимо той полянки лететь чижику. Особенный это был
чижик, умный: и ведерко таскать умел и спеть, по нужде, за канарейку
мог. Все птицы, глядя на него, радовались, говорили: «Увидите, что
наш чижик со временем поноску носить будет!» Даже до Льва об его уме
слух дошел, и не раз он Ослу говаривал (Осел в ту пору у него в советах
за мудреца слыл): «Хоть одним бы ухом послушал, как чижик у меня в
когтях петь будет!»

Но как ни умен был чижик, а тут не догадался. Думал, что гнилой
чурбан на поляне валяется, сел на медведя и запел. А у Топтыгина сон
тонок. Чует он, что по туше у него кто-то прыгает, и думает: беспременно
это должен быть внутренний супостат!

—    Кто там бездельным обычаем по воеводской туше прыгает? — ряв-
кнул он наконец.

Улететь бы чижику надо, а он и тут не догадался. Сидит себе да дивит-
ся: чурбан заговорил! Ну, натурально, майор не стерпел; сгреб грубияна
в лапу да, не рассмотревши с похмелья, взял и съел.

Съесть-то съел, да съевши спохватился: что такое я съел? И какой же
это супостат, от которого даже на зубах ничего не осталось? Думал-ду-
мал, но ничего, скотина, не выдумал. Съел — только и всего. И никаким
родом этого глупого дела поправить нельзя. Потому что ежели даже са-
мую невинную птицу сожрать, то и она точно так же в майорском брюхе
сгниет, как и самая преступная.

—    Зачем я его съел? — допрашивал сам себя Топтыгин. — Меня Лев,
посылаючи сюда, предупреждал: делай знатные дела, от бездельных же
стерегись! А я с первого же шага чижей глотать вздумал! Ну, да ничего!
первый блин всегда комом! Хорошо, что по раннему времени никто дура-
чества моего не видал.

 

Увы! не знал, видно, Топтыгин,
что в сфере административной дея-
тельности первая-то ошибка и есть
самая фатальная. Что, давши с са-
мого начала административному
бегу направление вкось, оно впо-
следствии все больше и больше бу-
дет отдалять его от прямой линии...

И точно, не успел он успоко-
иться на мысли, что никто его ду-
рачества не видел, как слышит,
что скворка ему с соседней березы
кричит:

— Дурак! его прислали к одному знаменателю нас приводить, а он
чижика съел!

Взбеленился майор; полез за скворцом на березу, а скворец, не будь
глуп, на другую перепорхнул. Медведь — на другую, а скворка — опять
на первую. Лазил-лазил майор, мочи нет измучился. А глядя на скворца,
и ворона осмелилась:

—    Вот так скотина! добрые люди кровопролитиев от него ждали, а он
чижика съел!

Он — за вороной, ан из-за куста заинька выпрыгнул:

—    Бурбон стоеросовый! Чижика съел! Комар из-за тридевять земель
прилетел:

—    Risuni teneatis, amici! Чижика съел! Лягушка в болоте квакнула:

—    Олух царя небесного! Чижика съел!

Словом сказать, и смешно и обидно. Тычется майор то в одну, то в
другую сторону, хочет насмешников переловить, и всё мимо. И что боль-
ше старается, то у него глупее выходи г. Не прошло и часу, как в лесу
уж все, от мала до велика, знали, что Топтыгин-майор чижика съел. Весь
лес вознегодовал. Не того от нового воеводы ждали. Думали, что он дебри
и болота блеском кровопролитий воспрославит, а он на-тко что сделал! И
куда ни направит Михайло Иваныч свой путь, везде по сторонам словно
стон стоит: «Дурень ты, дурень! чижика съел!»

Заметался Топтыгин, благим матом взревел. Только однажды в жиз-
ни с ним нечто подобное случилось. Выгнали его в ту пору из берлоги
и напустили стаю шавок — так и впились, собачьи дети, и в уши, и в
загривок, и под хвост! Вот так уж подлинно он смерть в глаза видел! Од-
нако все-таки кой-как отбоярился: штук с десяток шавок перекалечил, а
от остальных утек. А теперь и утечь некуда. Всякий куст, всякое дерево,
всякая кочка, словно живые, дразнятся, а он — слушай! Филин уж на
что глупая птица, а и тот, наслышавшись от других, по ночам ухает:
«Дурак! чижика съел!»

Но что всего важнее: не только он сам унижение терпит, но видит,
что и начальственный авторитет в самом своем принципе с каждым днем
все больше да больше умаляется. Того гляди, и в соседние трущобы слух
пройдет, и там его на смех подымут!

Удивительно, как иногда причины самые ничтожные к самым серьез-
ным последствиям приводят. Маленькая птица чижик, а такому, можно
сказать, стервятнику репутацию навек изгадил! Покуда не съел его май-
ор, никому и на мысль не приходило сказать, что Топтыгин дурак. Все
говорили: «Ваше степенство! вы — наши отцы, мы — ваши дети!» Все
знали, что сам Осел за него перед Львом предстательствует, а уж если
Осел кого ценит — стало быть, он того стоит. И вот благодаря какой-то
ничтожнейшей административной ошибке всем сразу открылось. У всех
словно само собой с языка слетело: «Дурак! чижика съел!» Все равно, как
если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до
самоубийства довел... Но нет, и это не так, потому что довести гимнази-
стика до самоубийства — это уж не срамное злодейство, а самое настоя-
щее, к которому, пожалуй, прислушается и История... Но... чижик! ска-
жите на милость! чижик! «Этакая ведь, братцы, умору шка!» — крикнули
хором воробьи, ежи и лягушки.

Сначала о поступке Топтыгина говорили с негодованием (за родную
трущобу стыдно); потом стали дразниться; сначала дразнили окольные,
потом начали вторить и дальние; сначала птицы, потом лягушки, кома-
ры, мухи. Все болото, весь лес.

—    Так вот оно, общественное мнение, что значит! — тужил Топтыгин,
утирая лапой обшарпанное в кустах рыло. — А потом, пожалуй, и на
скрижали Истории попадешь... с чижиком!

А История такое большое дело, что и Топтыгин при упоминовении об
ней задумывался. Сам по себе он знал об ней очень смутно, но от Осла
слыхал, что даже Лев ее боится: не хорошо, говорит, в зверином образе на
скрижали попасть! История только отменнейшие кровопролития ценит, а
о малых упоминает с оплеванием. Вот если б он, для начала, стадо коров
перерезал, целую деревню воровством обездолил или избу у полесовщи-
ка по бревну раскатал — ну, тогда История... а впрочем, наплевать бы
тогда на Историю! Главное, Осел бы тогда ему лестное письмо написал!
А теперь, смотрите-ка! — съел чижика и тем себя воспрославил! Из-за
тысячи верст прискакал, сколько прогонов и порционов извел — и пер-
вым делом чижика съел... ах! Мальчишки на школьных скамьях будут
знать! И дикий тунгуз и сын степей калмык — все будут говорить: майо-
ра Топтыгина послали супостата покорить, а он вместо того чижика съел!
Ведь у него, у майора, у самого дети в гимназию ходят! До сих пор их
майорскими детьми величали, а напредки проходу им школяры не дадут,
будут кричать: «Чижика съел! чижика съел!» Сколько потребуется гене-
ральных кровопролнтиев учинить, чтоб экую пакость загладить! Сколько
народу ограбить, разорить, загубить!

Проклятое то время, которое с помощью крупных злодеяний цита-
дель общественного благоустройства сооружает, но срамное, срамное, ты-
сячекратно срамное то время, которое той же цели мнит достигнуть с
помощью злодеяний срамных и малых!

Мечется Топтыгин, ночей не спит, докладов не принимает, все об од-
ном думает: «Ах, что-то Осел об моей майорской проказе скажет!»

И вдруг, словно сон в руку, предписание от Осла: «До сведения его
высокостепенства господина Льва дошло, что вы внутренних врагов не
усмирили, а чижика съели — правда ли?»

Пришлось сознаваться. Покаялся Топтыгин, написал рапорт и ждет.
Разумеется, никакого иного ответа и быть не могло, кроме одного: «Ду-
рак! чижика съел!» Но частным образом Осел дал виноватому знать (Мед-
ведь-то ему кадочку с медом в презент при рапорте отослал): «Непре-
менно вам нужно особливое кровопролитие учинить, дабы гнусное оное
впечатление истребить...»

—    Коли за этим дело стало, так я еще репутацию свою поправлю! —
молвил Михайло Иваныч и сейчас же напал на стадо баранов и всех до
единого перерезал. Потом бабу в малиннике поймал и лукошко с мали-
ной отнял. Потом стал корни и нити разыскивать да кстати целый лес
основ выворотил . Наконец забрался ночью в типографию, станки разбил,
шрифт смешал, а произведения ума человеческого в отхожую яму свалил.

Сделавши все это, сел, сукин сын, на корточки и ждет поощрения.

Однако ожидания его не сбылись.

Хотя Осел, воспользовавшись первым же случаем, подвиги Топты-
гина в лучшем виде расписал, но Лев не только не наградил его, но соб-
ственнолапно на ословом докладе сбоку нацарапал: «Не верю, штоп сей
офицер храбр был; ибо это тот самый Таптыгин, который маво Любимова
Чижика сиел1»

И приказал отчислить его по инфантерии .

Так остался Топтыгин 1-й майором навек. А если б он прямо с типо-
графий начал — быть бы ему теперь генералом.

II. ТОПТЫГИН 2-й

Но бывает и так, что даже блестящие злодеяния впрок не идут. Пла-
чевный пример этому суждено было представить другому Топтыгину.

В то самое время, когда Топтыгин 1-й отличался в своей трущобе, в
другую такую же трущобу послал Лев другого воеводу, тоже майора и
тоже Топтыгина. Этот был умнее своего тезки и, что всего важнее, пони-
мал, что в деле административной репутации от первого шага зависит все
будущее администратора. Поэтому еще до получения прогонных денег он
зрело обдумал свой план кампании и тогда только побежал на воеводство.

Тем не менее карьера его была еще менее продолжительна, нежели
Топтыгина 1-го.

Главным образом он рассчитывал на то, что как приедет на место,
так сейчас же разорит типографию: это и Осел ему советовал. Оказалось,
однако ж, что во вверенной ему трущобе ни одной типографии нет; хотя
же старожилы и припоминали, что существовал некогда — вон под той
сосной — казенный ручной станок, который лесные куранты тискал , но
еще при Магницком этот станок был публично сожжен, а оставлено было
только цензурное ведомство, которое возложило обязанность, исполняв-
шуюся курантами, на скворцов. Последние каждое утро, летая по лесу,
разносили политические новости дня, и никто от того никаких неудобств
не ощущал. Затем известно было еще, что дятел на древесной коре, не пе-
реставаючи, пишет «Историю лесной трущобы», но и эту кору по мере на-
чертания на ней письмен точили и растасгсивали воры-муравьи. И, таким
образом, лесные мужики жили, не зная ни прошедшего, ни настоящего
и не заглядывая в будущее. Или, другими словами, слонялись из угла в
угол, окутанные мраком времен.

Тогда майор спросил, нет ли в лесу по крайней мере университета
или хоть академии, дабы их спалить; но оказалось, что и тут Магницкий
его намерения предвосхитил: университет в полном составе поверстал в
линейные батальоны, а академиков заточил в дупло , где они и поднесь в
летаргическом сне пребывают. Рассердился Топтыгин и потребовал, что-
бы к нему привели Магницкого, дабы его растерзать («анпШа зшпИЬиа
сгтиЦиг» ), но получил в ответ, что Магницкий, волею божией, помре.

Нечего делать, потужил Топтыгин 2-й, но в уныние не впал. «Коли
душу у них, у мерзавцев, за неимением, погубить нельзя, — сказал он
себе, — стало быть, прямо за шкуру приниматься надої»

Сказано — сделано. Выбрал он ночку потемнее и забрался во двор
к соседнему мужику. По очереди лошадь задрал, корову, свинью, пару
овец, и хоть знает, негодяй, что уж в лоск мужичка разорил, а все ему
мало кажется. «Постой, — говорит, — я у тебя двор по бревну раскатаю,
навеки тебя с сумой по миру пущу!» И, сказавши это, полез на крышу,
чтоб злодейство свое выполнить. Только не рассчитал, что матица-то гни-
лая была. Как только он на нее ступил, она возьми да и провались. Повис
майор на воздухе; видит, что неминучее дело об землю грохнуться, а ему
не хочется. Облапил обломок бревна и заревел.

Сбежались на рев мужики, кто с колом, кто с топором, а кто и с рога-
тиной. Куда ни обернутся — кругом, везде погром. Загородки поломаны,
двор раскрыт, в хлевах лужи крови стоят. А посреди двора и сам ворог
висит. Взорвало мужиков.

— Ишь, анафема! перед начальством выслужиться захотел, а мы че-
рез это пропадать должны! А ну-тко-то, братцы, уважим его!

Сказавши это, поставили рогатину на то самое место, где Топтыгину
упасть надлежало, и уважили. Затем содрали с него шкуру, а стерво вы-
везли в болото, где к утру его расклевали хищные птицы.

Таким образом, явилась новая лесная практика, которая установила,
что и блестящие злодейства могут иметь последствия не менее плачев-
ные, как и злодейства срамные.

Эту вновь установившуюся практику подтвердила и лесная История,
присовокупив, для вящей вразумительности, что принятое в историче-
ских руководствах (для средних учебных заведений издаваемых) подраз-
деление злодейств на блестящие и срамные упраздняется навсегда и что
отныне всем вообще злодействам, каковы бы ни были их размеры, при-
свояется наименование «срамных».

По докладу о сем Осла Лев собственнолално на оном нацарапат так:
«О приговоре Истории дать знать майору Топтыгину 3-му: пускай изво-
рачивается».

Ш. ТОПТЫГИН 3-й

Третий Топтыгин был умнее своих тезоименитых предшественни-
ков. «Дело-то выходит бросовое! — сказал он себе, прочитав резолюцию
Льва. — Мало напакостишь — поднимут на смех; много напакостишь —
на рогатину поднимут... Полно, ехать ли уж?»

Спрашивал он рапортом у Осла: «Ежели-де ни большие, ни малые
злодеяния совершать не разрешается, то нельзя ли хоть средние злоде-
яния совершать?» Но Осел ответил уклончиво: «Все-де нужные по сему
предмету указания вы найдете в Лесном уставе». Заглянул он в Лесной
устав, но там обо всем говорилось: и о пушной подати, и о грибной, и об
ягодной, даже об шишках еловых, а о злодеяниях — молчок! И затем на
все его дальнейшие докуки и настояния Осел отвечал с одинаковою зага-
дочностью: «Действуйте по пристойности!»

— Вот до какого мы времени дожили! — роптал Топтыгин 3-й. —
Чин на тебя большой накладывают, а какими злодействами его подтвер-
дить — не указывают!

И опять мелькнуло у него в голове: полно, ехать ли? и если б не вспом-
нилось, какая уйма подъемных и прогонных денег для него в казначей-
стве припасена, право, кажется, не поехал бы!

Прибыл он в трущобу на своих на двоих — очень скромно. Ни офици-
альных приемов не назначил, ни докладных дней, а прямо юркнул в бер-
логу, засунул лапу в хайло и залег. Лежит и думает: «Даже с зайца шку-
ру содрать нельзя — и то, пожалуй, за злодейство сочтут! И кто сочтет?
добро бы Лев или Осел — это бы куда ни шло! — а то мужики какие-то.
Да Историю еще какую-то нашли — вот уж подлинно ис-то-ри-я!!» Хох-
очет Топтыгин в берлоге, про Историю вепоминаючи, а на сердце у него
жутко: чует он, что сам Лев Истории боится... Как тут будешь лесную
сволочь подтягивать — и ума приложить не может. Спрашивают с него
много, а разбойничать не велят! В какую бы сторону он ни устремился,
только что разбежится — стой, погоди! не в свое место заехал! Везде «пра-
ва» завелись. Даже у белки, и у той нынче права! Дробину тебе в нос —
вот какие твои права! У них — права, а у него, вишь, обязанности! Да и
обязанностей-то настоящих нет — просто пустое место! друг друга поедом
едят, а он задрать никого не смеет! На что похоже! А все Осел! Он, именно
он мудрит, он эту канитель разводит! «Кто осла дивия быстра соделал?
узы ему кто разрешил?» — вот об чем нужно бы ему всечасно помнить, а
он об «правах» мычит! «Действуйте по пристойности!» — ах!

Долго он таким образом лапу сосал и даже настоящим образом в
управление вверенной ему трущобой не вступал. Пробовал он однажды
об себе «по пристойности» заявить, влез на самую высокую сосну и от-
туда не своим голосом рявкнул, но и от этого пользы не вышло. Лесная
сволочь, давно не видя злодейств, до того обнаглела, что, услышавши его
рев, только молвила: «Чу, Мишка ревет! гляди, что лапу во сне проку-
сил!» С тем и отъехал Топтыгин 3-й опять в берлогу...

По повторяю: он был медведь умный и не затем в берлогу залег, чтобы
в бесплодных сетованиях изнывать, а затем, чтоб до чего-нибудь настоя-
щего додуматься.

И додумался.

Дело в том, что, покуда он лежал, в лесу все само собой установлен-
ным порядком шло. Порядок этот, конечно, нельзя было назвать вполне
«благополучным», но ведь задача воеводства совсем не в том состоит,
чтобы достигать какого-то мечтательного благополучия, а в том, чтобы
исстари заведенный порядок (хотя бы и неблагополучный) от поврежде-
ний оберегать и ограждать. И не в том, чтобы какие-то большие, средние
или малые злодейства устраивать, а довольствоваться злодействами «на-
туральными». Ежели исстари повелось, что волки с зайцев шкуру дерут,
а коршуны и совы ворон ощипывают, то, хотя в таком «порядке» ничего
благополучного нет, но так как это все-таки «порядок», — стало быть, и
следует признать его за таковой. А ежели при этом ни зайцы, ни вороны

не только не ропщут, но продолжают плодиться и населять землю, то это
значит, что «порядок» не выходит из определенных ему искони границ.
Неужели и этих «натуральных» злодейств недостаточно?

В данном случае все именно так происходило. Ни разу лес не изме-
нил той физиономии, которая ему приличествовала. И днем и ночью он
гремел миллионами голосов, из которых одни представляли агонизиру-
ющий вопль, другие — победный клик. И наружные формы, и звуки, и
светотени, и состав населения — все представлялось неизменным, как
бы застывшим. Словом сказать, это был порядок, до такой степени уста-
новившийся и прочный, что при виде его даже самому лютому, рьяному
воеводе не могла прийти в голову мысль о каких-либо увенчательных
злодействах, да еще «под личною вашего степенства ответственностью».

Таким образом, перед умственным взором Топтыгина 3-го вдруг вы-
росла целая теория неблагополучного благополучия. Выросла со всеми
подробностями и даже с готовой проверкой на практике. И вспомнилось
ему, как однажды в дружеской беседе Осел говорил:

—    Об каких это вы всё злодействах допрашиваете? Главное в нашем
ремесле — это: laissez passer, laissez fairel Или, по-русски выражаясь:
дурак на дураке сидит и дураком погоняет! Вот вам. Если вы, мой друг,
станете этого правила держаться, то и злодейство само собой сделается, и
все у вас будет обстоять благополучно!

Так оно именно по его и выходит. Надо только сидеть и радоваться,
что дурак дурака дураком погоняет, а все остальное приложится.

—    Я даже не понимаю, зачем воевод посылают! ведь и без них... —
слиберальничал было майор, но, вспомнив о присвоенном ему содержа-
нии, замял нескромную мысль: ничего, ничего, молчание...

С этими словами он перевернулся на другой бок и решился выходить
из берлоги только для получения присвоенного содержания. И затем все
пошло в лесу как по маслу. Майор спал, а мужики приносили поросят,
кур, меду и даже сивухи и складывали свои дани у входа в берлогу. В
указанные часы майор просыпался, выходил из берлоги и жрал.

Таким образом пролежал Топтыгин 3-й в берлоге многие годы. И так
как неблагополучные, но вожделенные лесные порядки ни разу в это
время нарушены не были и так как никаких при этом злодейств, кроме
«натуральных», не производилось, то и Лев не оставил его милостью.
Сначала произвел в подполковники, потом в полковники и наконец...

Но тут явились в трущобу мужики-лукаши, и вышел Топтыгин 3-й из
берлоги в поле. И постигла его участь всех пушных зверей.

Ъопросы и задания

Ваши первые впечатления размышления, оценки

1.    Какие мысли вызвала у вас эта сказка? Что в ней поражает необычностью?

2.    В лесу носледовательно царствуют три Топтыгина-воеводы: злого сменяет

ретивый, ретивого трусливый. Отражаются ли эти перемены на общем

состоянии лесной жизни? Почему? Подтвердите ответ примерами из сказки.

Углубимся в текст скарш

3.    О Топтыгине I автор замечает: «он, собственно говоря, не был зол, а гак,
скотина». Как в дальнейшем подтверждается эта его характеристика?

4.    Как высмеивает писатель Топтыгина I, исполняющего поручение Льва
устроить в дальнем лесу «блеск кровопролитий»? Приведите примеры
беспощадного осмеяния Топтыгина 1 в сказке.

5.    Топтыгин 1 не справился с заданием устроить «блеск кровопролитий» и
стал устраивать расправу с «супостатами» (противниками) с помощью
«злодеяний срамных и малых». Как он пытается исправить «свою ре-
путацию»? Каково мнение самого писателя о злодеяниях такого рода?
(Ответьте словами из текста сказки).

6.    С какой целью Тонтыгин II хочет расправиться с типографией, универ-
ситетом и академиком? Почему разница между «злодействами блестящи-
ми» и «срамными» по приказу Льва упраздняется?

7.    Как Топтыгин III приходит к заключению, что в воеводстве нужно до-
вольствоваться злодействами «натуральными»? В чем состоит его теория
«неблагополучного благополучия»? (Прокомментируйте конец сказки).

8.    Почему Топтыгина III писатель в большинстве случаев называет не мед-
ведем, а майором?

9.    Какая форма правления подвергается в сказке беспощадной критике?

. Как переплетаются реалии русской жизни в сказке с фантастикой? Для

чего это нужно было писателю?

11.0 чем предупреждает писатель в конце сказки, указывая на печальный
конец Топтыгина III.

12. Какие важные выводы вы сделали для себя, познакомившись со сказка-
ми М. Е. Салтыкова-Щедрина?

| Юля ссшостоятельной работы

Подготовьте развернутые ответы на вопросы:

•    Что сближает щедринские сказки с народными? Приведите примеры.

•    Сказки Салтыкова-Щедрина часто близки к басне. В чём сходство сказ-
ки «Медведь на воеводстве» с басней? Есть ли отличие?

•    Докажите, что вся сказочная картина, нарисованная в этом произве-
дении, это иносказание. Почему Салтыков-Щедрин прибегает к эзо-
повому языку?

Юля будущи х филологов

По содержанию двух сказок подготовьте выступление на тему: сатириче-
ские образы в сказках в М. Е. Салтыкова-Щедрина.

РАСШИРЯЕМ КУЛЬТУРНЫЙ КРУГОЗОР

Салтыков-Щедрин был любимым писателем И. Франко, который всегда
отмечал его огромную роль в борьбе с самодержавием и крепостничеством.

Сатирический талант Щедрина благотворно воздействовал на И. Фран-
ко — автора сказок «Зв1рячий бюджет», «Казка про Добробит», «Опози-
щя», «Як пан соб1 бщи шукав», «Свиня». У И. Франко-сказочника много
общего со сказками русского сатирика. Как и Салтыков-Щедрин, Франко
использовал богатые народные традиции (приемы сказочного повествова-
ния, фольклорные зачины и концовки, образы зверей, аллегории и т. д.).

Украинский писатель был первым переводчиком произведений Ще-
дрина: его перу принадлежат переводы фрагментов из «Истории одного
города», «Невинных рассказов» и сказки «Премудрый пискарь»

Установите, что общего в сатирических сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина и
И. Франко?

УЧИМСЯ ВЫТЬ КОМПЕТЕНТНЫМИ ЧИТАТЕЛЯМИ

Сатира как вид комического

Юмористические и сатирические жанры всегда особенно привлекали
читательскую и зрительскую публику. Популярны они и в наше время —
заметьте аншлаги на концертах писателей-сатириков и юмористов, паро-
дистов «Вечернего квартала».

В чём причина такой популярности?

Дело в том, что комические жанры, и особенно сатира, развиваются и
достигают расцвета в периоды кризисов, во времена нестабильности, вну-
тренних противоречий в государстве. Нередки случаи в истории, когда
великие сатирики оказывали существенное влияние на развитие обще-
ственных и политических событий.

Сатира (латин. заИга) — вид комического; беспощадное, уничтожа-
ющее переосмысление предмета изображения, разрешающееся смехом.

В основе сатиры лежит смех — «оружие очень сильное, ибо ничто так
не обескураживает порока, как... смех», — так определил значение сме-
ха в жизни и искусстве великий сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин. Если
юмор — смех беззлобный, даже дружеский, то сатира — смех беспощад-
ный, бичующий, изобличающий явления опасные, вредные для человека
и общества. «Неизменным предметом моей литературной деятельности
был протест против произвола, двоедушия, лганья, хищничества, преда-
тельства...», — так Щедрин определял изобличаемые им пороки, подле-
жащие искоренению.

Для этого сатирой используются такие приёмы, как: аллегория,
гипербола, ирония, гротеск.

Главная задача сатиры — возбуждать и оживлять представления о
высших жизненных ценностях — добре, истине, красоте, — оскорбляе-
мых низостью, глупостью, пороком. Сатира всегда связана с передовыми
идеями своего времени. Великие сатирики были прогрессивными людь-
ми своей эпохи и верили в торжество гуманистических идеалов. Сатира
«провожает в царство теней всё отжившее, исходя из идеалов будущего»
(М. Е. Салтыков-Щедрин).

1.    Почему сатира всегда вызывает живой интерес читателей и зрителей?

2.    В чём сила сатиры? Чем она отличается от юмора?

3.    Каковы средства создания сатирических образов?

Эзопов язык

Эзопов язык — (по имени древнегреческого баснописца Эзопа) —
тайнопись в литературе, иносказание, намеренно маскирующее мысль
(идею) автора. Он предполагает систему «обманных средств», приёмов
шифровки свободной мысли.

Роль эзопова языка выполняют басенные образы, аллегорические
«сказочные описания» (особенно у М.Е. Салтыкова-Щедрина, который и
ввёл в широкий обиход выражение эзопов язык).

Не имея возможности сказать прямо о социальных язвах самодержав-
ной России, Салтыков-Щедрин обращался к замаскированным приёмам
речи, изобилующим иносказаниями, недомолвками, аллегориями и т.п.
Это давало возможность сатирику в обход цензуры устанавливать взаи-
мопонимание с читателем. Так, намекая на чьё-то пристрастие к шпи-
онству, доносам, Салтыков употребляет слова «собиратель статистики»,
«сердцевед», «командированный чин»; дикий произвол начальства назы-
вает «цивилизация», пощёчины мужикам — «аплодисменты»; отправить
в ссылку — послать на «акклиматизацию» и т.п.

В сатирических сказках Щедрина широко используется гротеск —
причудливое соединение фантастического и уродливо-комического. Он
способствует раскрытию главной цели автора — осмеянию и осуждению
противоестественного, странного и нелепого в жизни. Например, в сказке
«Дикий помещик» брошенный крестьянами барин до того одичал, что
«с головы до ног оброс волосами, ногти сделались, как железные, он
утратил даже способность произносить членораздельные звуки. Но хво-
ста ещё не приобрёл».

Сказочная форма — это тоже приём эзоповой речи: «Сказка — ложь,
да в ней намёк», — писал А. Пушкин. М. Салтыков-Щедрин с помощью
иносказания и намёков, то есть эзопова языка, вскрывал далеко не ска-
зочные, горькие истины, просвещая и воспитывая читателя. ^{35 36 37}

Шолстой действительно огромный художник,
какие рождаются веками, и творчество его
кристально чисто, светло и прекрасно.