«Он победил и время и пространство»

Глава 1

«ОН ПОБЕДИЛ И ВРЕМЯ И ПРОСТРАНСТВО»

«Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!»
Литературная разминка

Назовите известных вам русских писателей Х!Х века. Какие темы они освещали
в своих произведениях?

В развитии литературы разных стран существуют эпохи, отмеченные
необычайно мощным расцветом её талантов. Для подобных периодов было
придумано даже особое обозначение - «золотой век»⁴⁰. Так, «золотым ве-
ком» английского театра считается драматургия Шекспира, а «золотым
веком» персидской поэзии - средневековая лирика, в частности, творчество
Омара Хайяма. Есть свой «золотой век» и в русской литературе. Им по
праву называется Х1Х столетие, породившее созвездие блестящих масте-
ров слова: А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Ф.И. Тютчева,
Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, Н.С. Лескова, И.А. Гончарова, Л.Н. Тол-
стого, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова и др. Их художественное наследие
является достоянием не только русской, но и мировой литературы. Каж-
дый из этих писателей и поэтов был художником ярким, непохожим на
других. И всё-таки было в их творчестве нечто общее - гуманистическая
направленность.

Разумеется, гуманизм был свойствен литературам многих стран. Одна-
ко в русской литературе он приобрёл особое звучание и особое значение.
Провозглашённые эпохой Возрождения идеи гуманизма получили в ней
глубокое нравственное и философское осмысление. Если художники Ре-
нессанса воспевали красоту земных радостей и величие человека как «венца
творения Вселенной», то русские писатели «золотого века», прежде всего,
выступали со страстной проповедью сочувствия «маленькому человеку» и
защиты «униженных и оскорблённых». Знаменитые пушкинские строки:

И вечно буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал. -

могут служить девизом всей русской литературы Х1Х в. Эта литература
выступала средством воспитания совести в обществе и нравственным
руководством для каждого мыслящего человека. Её отличие от европейских
литератур украинский поэт И.Я. Франко охарактеризовал следующим
образом: «Если произведения литератур европейских нам нравились, вол-
новали наш эстетический вкус и нашу фантазию, то произведения рус-
ских писателей мучили нас, пробуждали нашу совесть, пробуждали в нас
человека...».

Важной составляющей гуманизма рус-
ской литературы была забота о всеобщем
благе и прежде всего - о положении на-
рода. При этом многие писатели, искрен-
не выражавшие эту заботу, принадлежали
к обеспеченным слоям общества и, в об-
щем, вполне могли бы удовлетвориться
существующим порядком вещей. Поэтому,
поднимая вопросы о тяжёлых условиях
жизни народа и изменении неправедных
общественных законов, они действовали,
по сути, вопреки своим личным интере-
сам и тем самым проявляли настоящее
духовное бескорыстие. Впрочем, эта черта
была присуща не только писателям, но и
всей передовой интеллигенции России,
так что в данном случае литература не
столько открывала новые ценности обще-
ству, сколько выражала лучшие свойства
тех, кого принято называть «цветом на-
ции». Один из первых уроков бескорыстия
преподнесло восстание декабристов, став-
шее поворотным пунктом всей истории и
культуры России XIX в. Его уникаль-
ность заключалась как раз в том, что против самодержавно-крепостниче-
ского режима выступили представители самых знатных и богатых дворян-
ских фамилий. Рискуя собственным положением в обществе, свободой и
даже жизнью, они подняли мятеж не ради достижения личных или со-
словных целей, а исключительно во имя освобождения народа от рабства,
а страны - от гнёта самодержавия.

 

Хемментарий архивариуса

Декабристское восстание началось с выступления мятежных войск на
Сенатской площади в Петербурге 14 декабря 1825 г. Однако этому со-
бытию предшествовал один из интереснейших периодов русской исто-
рии, восходивший своими истоками ещё к Отечественной войне 1812 г.
Многие будущие декабристы участвовали в сражениях с французской
армией и проявили себя как храбрые воины, достойные звания победи-
телей Наполеона. Во время освободительного похода по Европе (1813-
1814) они воочию убедились в том, что самодержавно-крепостническая
Россия существенно проигрывала в сравнении с западными странами, в
которых люди располагали большими правами и свободами. По возвра-
щении на родину эти люди с негодованием обнаружили, что человек из
народа, вынесший на своих плечах все тяготы войны, по-прежнему
оставался товаром, который можно продать, разлучить с семьёй, засечь
до смерти... На этой почве и созрела мысль о необходимости преобразо-
вания общественного строя в России. Победа над Наполеоном вселяла
огромную веру в успех таких планов. Участник декабристского движе-

ния М. Бестужев-Рюмин прямо заявлял: «Век славы военной кончился
с Наполеоном. Теперь настало время освобождения народов от угнетаю-
щего их рабства, и неужели русские, ознаменовавшие себя столь блиста-
тельными подвигами в войне истинно Отечественной - русские, исторг-
шие Европу из-под ига Наполеона, не свергнут собственного ярма?»

В 1816 г. группа молодых офицеров основала первое тайное политиче-
ское общество «Союз спасения», в которое вошло около тридцати чело-
век. Через два года оно было закрыто, а вместо него был создан «Союз
благоденствия», насчитывавший в своих рядах уже около двухсот чле-
нов. Идейная борьба внутри этой политической организации вскоре при-
вела к расколу: в Украине возникло «Южное общество» во главе с Пав-
лом Пестелем, а в Петербурге - «Северное общество» во главе с Никитой
Муравьёвым. Члены «Южного общества» выступали за то, чтобы вследст-
вие революционного переворота Россия стала республикой и крепостное
право в ней было бы ликвидировано без каких-либо условий. Участники
«Северного общества» предлагали объявить Россию конституционной
монархией, а крепостное право отменять постепенно, за выкуп, с сохра-
нением значительной части пахотных земель за помещиками. Обе орга-
низации требовали введения свободы слова, печати, собраний, вероиспо-
ведания и др.

В ноябре 1825 г. внезапно умер император Александр I. Сразу же по-
сле его смерти армия и государственный аппарат были приведены к при-
сяге на верность наследнику умершего императора - цесаревичу Кон-
стантину. Однако Константин престол не принял, поскольку ожидал
обнародования императорского завещания, в котором наследником ко-
роны объявлялся его младший брат Николай. В стране сложилась край-
не напряжённая политическая ситуация. Наконец, на 14 декабря была
назначена вторая присяга, обращённая уже к Николаю I. На этот день
и было запланировано выступление мятежных войск на Сенатской пло-
щади. Его целью было не допустить сенаторов к новой присяге и заста-
вить их объявить о низложении царского правительства. Однако к мо-
менту сбора войск Сенат уже принял присягу Николаю I и сенаторы
разъехались. Нужно было срочно вносить изменения в заранее разрабо-
танный план действий. Между тем «диктатор» восстания С. Трубецкой
на Сенатскую площадь не явился, оставив мятежников без руководства.
В напрасном ожидании Трубецкого и последующих поисках нового ру-
ководителя было потрачено драгоценное время. Верные правительству
войска, по приказу Николая I окружившие Сенатскую площадь, откры-
ли по повстанцам огонь.

Взошедший на престол император был испуган выступлением дво-
рян, а потому прибегнул к решительным мерам. Обвиняемые и подозре-
ваемые в причастности к восстанию предстали перед судом, который
проходил при закрытых дверях в обстановке строгой секретности. Пяте-
ро главных организаторов (Пестель, Рылеев, Бестужев-Рюмин, Муравьёв-
Апостол и Каховский) были приговорены к повешению. Свыше ста дека-
бристов сослали в Сибирь на каторгу или пожизненное поселение, других
разжаловали в солдаты и отправили на Кавказ воевать с горцами.

Восстание декабристов было подавлено.

Победители Наполеона так и не смогли победить самодержца, правив-
шего их собственной страной, но их благородное и самоотверженное вы-
ступление не было напрасным. Можно сказать, что под знаком этого мяте-
жа развивалась вся история и культура России XIX в. Декабристское
восстание дало решающий толчок дальнейшему освободительному движе-
нию и борьбе с царизмом, которые во многом определили внутреннюю
жизнь России. Оно создало особое пространство духовной свободы, став-
шее важным условием расцвета искусств и литературы в России XIX в.
Наконец, оно показало пример бескорыстного, героического служения гу-
манистическим идеям, на который впоследствии ориентировались талант-
ливейшие сыновья русской земли. В том числе мастера слова «золотого
века» русской литературы.

Благодаря своему морально-проповедническому характеру русская лите-
ратура XIX в. приняла на себя роль наставницы общества. Читатели вос-
принимали её не только как источник духовной пищи, но и как могучую
силу, способную преобразовывать сознание и жизнь общества. Слово писа-
теля нередко имело над подданными Российской империи куда большую
власть, нежели слово императора. Книги повергали в смятение царей и
озаряли смыслом жизнь тысяч обездоленных, а их авторы становились не-
пререкаемыми духовными авторитетами общества, гордо именуемыми «про-
роками», «учителями», «властителями дум». И первым, кто своим твор-
чеством и своей судьбой доказал правоту этого суждения, был А.С. Пушкин.

ПРОВЕРЬТЕ СЕБЯ

1.    Какой период русской литературы называют «золотым веком»? Почему?

2.    В чём заключался гуманизм русской литературы Х!Х в.? Какую роль литература
играла в общественной жизни России?

3.    Какое значение имело декабристское восстание для русской культуры и лите-
ратуры Х!Х в.?

4. Перечитайте высказывание И.Я. Франко о различиях между произведениями ев-
ропейских и русских писателей. Разделяете ли вы это мнение? Аргументируйте
свою точку зрения.

«В мой жестокий век восславил я свободу»
Литературная разминка

Какие произведения А.С. Пушкина вы изучали в предыдущих классах? Что вы знаете
об этом поэте?

 

«Наша память хранит с малолетства весёлое
имя: Пушкин», - писал русский поэт XX в. Алек-
сандр Блок. Действительно, в детстве, когда мы
впервые знакомимся с забавными сказками о царе
Салтане, золотом петушке, рыбаке и рыбке, попе
и его работнике Балде, семи богатырях и мёртвой
царевне, их автор предстаёт в нашем воображе-
нии жизнерадостным, солнечным сказочником.
Лишь со временем мы открываем в Пушкине за-
душевного лирика, мастерски передававшего тон-
чайшие движения человеческой души, проница-
тельного мыслителя, поднимавшего важные
общественные, нравственные и философские проб-
лемы, пристрастного летописца своей эпохи, чутко
реагировавшего на новые веяния времени, и ис-
следователя, осмыслявшего сложнейшие вопросы
русской истории. Тесная связь с жизнью общества, его настоящим, про-
шлым и будущим принадлежит к наиболее значительным чертам лично-
сти и творчества Пушкина. Примечательно, что поэт не принимал личного
участия в общественных событиях своего времени. Однако, не будучи их
непосредственным участником, он, тем не менее, неизменно проявлял себя
их пылким соучастником.

Чувство сопричастности к творившейся на глазах Истории возникло у
Пушкина ещё в юные годы, когда в толпе лицеистов он провожал гвардей-
ские полки на войну с Наполеоном. В стихотворении, написанном двадцать
с лишним лет спустя, поэт, обращаясь к товарищам по Лицею, вспоминал:

Вы помните, текла за ратью рать,

Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шёл мимо нас...

По окончании Лицея в 1817 г. он бросился в водоворот петербургской
светской жизни, кипевшей политическими страстями и вольнодумными
идеями. Главный тон в ней задавали лучшие представители дворянского
общества: офицеры с наградами за воинскую доблесть, проявленную в бит-
вах с наполеоновской армией, столбовые дворяне с репутацией порядочней-
ших людей своего времени, интеллектуалы, отличавшиеся блестящей обра-
зованностью и широтой мышления. Пушкин в короткий срок свёл знакомство
со многими из них. Под влиянием этих лю-
дей в его стихах во весь голос зазвучали при-
зывы к свободе. Поэт мечтал присоединиться
к стану вольнодумцев, обсуждавших на за-
крытых собраниях планы свержения само-
державно-крепостнического строя. Но участ-
ники декабристского движения не принимали
его в свои ряды, стремясь уберечь его талант.

 

Они полагали, что его творческая натура не-
совместима с политической деятельностью, и
надеялись, что, не являясь членом тайных
обществ, поэт и без того будет способствовать
делу завоевания свободы своими стихами.

Оставаясь не причастным к декабристскому
движению, поэт настолько явно выражал к
нему сочувствие, что навлёк на себя неми-
лость царского правительства.

В 1820 г. Пушкин был отправлен в
ссылку. Сперва - на юг, где, несмотря на
неусыпный полицейский надзор, не отка-
зывал себе в удовольствии по-прежнему
общаться с членами тайных организаций и сочинять вольнодумные сти-
хи. Затем - в родовое имение Михайловское, где изолированный от
внешнего мира поэт продолжал поддерживать отношения с друзьями
посредством переписки.

Там, в Михайловском, поэта и настигло известие о восстании декабри-
стов. Пушкин воспринял его с великой тревогой за судьбу благороднейших
сыновей России - как тех, кто был ему дорог и близок, так и тех, с кем он
не был знаком лично. За днями томительного ожидания последовала
страшная весть о казни пятерых организаторов мятежа и отправке многих
его участников в Сибирь. Пушкин был потрясён. Расправа, учинённая над
декабристами, не оставляла надежд на перемены к лучшему и в жизни
самого поэта. Когда по высочайшему повелению Пушкин прямо из Михай-
ловского был доставлен во дворец для беседы с царём, он не только не от-
рёкся от дружеских связей с декабристами, но и открыто встал на защиту
мятежников, заявив, что если бы 14 декабря находился в Петербурге, то
непременно бы оказался на Сенатской площади...

Декабристское восстание наложило отпечаток на всю дальнейшую
жизнь поэта. Отныне его горячее сочувствие борьбе за освобождение Рос-
сии от рабства переплавилось в позицию поэта и гражданина, считавшего
своим долгом в «жестокий век» восславлять свободу и призывать «ми-
лость к падшим». Отныне же одним из основных направлений его творче-
ства стало исследование природы власти, крестьянского бунта, народной
души, отношений между разными слоями русского общества, великих
исторических сдвигов и перемен.

Обращаясь в своих произведениях к событиям исторического прошлого,
Пушкин так или иначе соотносил их с потрясением, пережитым Россией
14 декабря 1825 г. Он воздавал дань самоотверженному подвигу декабри-
стов, но в то же время сознавал их оторванность от народа: «Кто был на
площади 14 декабря? Одни дворяне» - записал поэт в своём дневнике в
1834 г. Действительно, народ не поддержал дворян, выступивших за его
права и свободы. Отсюда, казалось бы, напрашивался вывод о том, что
главным способом изменения общественного строя в России должен стать
народный бунт. Именно такой исторический урок из дворянского мятежа
1825 г. извлекли многие, но только не Пушкин. Слишком хорошо понимал
он отечественную историю, чтобы закрыть глаза на кровавые преступле-
ния, которыми сопровождались крестьянские восстания в России. Вместе
с тем, изображая в своих произведениях власть, безжалостно угнетавшую
народ, поэт предупреждал о неизбежности грозных социальных потрясе-
ний в государстве, основанном на самодержавно-крепостническом строе.
Самое грозное пушкинское предостережение «Не приведи Бог видеть рус-
ский бунт, бессмысленный и беспощадный» стало крылатым выражением,
пророческий смысл которого был не раз доказан самим течением россий-
ской истории Х1Х-ХХ вв.

ПРОВЕРЬТЕ СЕБЯ

1.    Какие факты свидетельствуют о сопричастности А.С. Пушкина общественной и
политической жизни России? Чем было обусловлено его сочувствие передовым
идеям эпохи?

2.    Расскажите об отношении А.С. Пушкина к декабристскому движению. Какое влия-
ние оказало восстание декабристов на его жизнь и творчество?

3.    Раскройте гуманистический смысл пушкинских строк: «...в мой жестокий век вос-
славил я Свободу // И милость к падшим призывал».

«Друзья мои, прекрасен наш союз!»

Литературная разминка

Назовите известных вам друзей Пушкина. Знаете ли вы, как сложились их судьбы?
С кем он дружил в Лицее?

К числу главных ценностей человеческой жизни Пушкин относил друж-
бу. Он и сам был наделён даром дружбы: легко завоёвывал расположение
новых знакомых, десятилетиями поддерживал отношения со старыми то-
варищами. Круг его друзей был широк и на удивление пёстр: он охваты-
вал литераторов и политических заговорщиков, гусарских кутил и пропо-
ведников активной гражданской позиции, старших товарищей, игравших
на разных этапах жизни поэта роль его «учителей», и младших прияте-
лей, среди которых было немало тех, кто уже его самого воспринимал как
«учителя». Эта часть жизни Пушкина нашла отражение и в его лирике,
прежде всего, в произведениях, посвящённых теме дружбы.

ЛЯМ8РАМур088№8еХАЯ ЗАХЛАЖА

Лйрика - один из трёх основных родов литературы (эпос, лирика, драма).
Лирика выражает переживания и мысли писателя, его внутреннее состоя-
ние. Большинство лирических произведений написано в стихотворной форме.

Особое место в пушкинской «дружеской лирике» занимают два сти-
хотворения, вдохновлённые стремлением поэта поддержать товарищей в
час тяжёлых испытаний. Первое из них, глубоко личного характера,
адресовано одному из самых давних и самых близких друзей, Ивану
Пущину, посетившему Пушкина в Михайловском незадолго до мятежа
на Сенатской площади. Второе обращено ко всем сосланным в Сибирь
участникам декабристского восстания. Оба стихотворения, написанные
в форме поэтического послания, проявляют не только душевную щедрость
поэта, но и его гражданскую позицию.

ЛЯМ8ММур088№8еХАЯ ЗАХЛАЖА

Послание - жанр в поэзии (и публицистике), произведение, написанное
в форме письма или обращения к какому-нибудь лицу (лицам). Стихотвор-
ное послание как жанр сформировалось в античной литературе и затем
перешло в западноевропейскую и русскую литературы. Известны послания,
написанные А.С. Пушкиным, например «Посвящение Дельвигу», «Послание
цензору⁴¹» и др.

Хемментарий архивариуса

В Михайловском Пушкина посетил лицейский друг И.И. Пущин.
«С той минуты, как я узнал, что Пушкин в изгнании, - вспоминал
И.И. Пущин, - во мне зародилась мысль непременно навестить его. Со-
бираясь на Рождество в Петербург для свидания с родными, я предпо-
ложил съездить в Псков к сестре... а оттуда уже рукой подать в Михай-
ловское... Погостил у сестры несколько дней и от неё вечером пустился
из Пскова. мчались среди леса по гористому просёлку: всё мне казалось
не довольно скоро! ... Вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вло-
мились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика. Не было
силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу
нерасчищенного двора. Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, бо-
сиком, в одной рубашке с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить,
что тогда во мне происходило, беру его в охапку и тащу в комнату. Смо-
трим друг на друга, целуемся, молчим. Наконец пробила слеза (она и
теперь, через тридцать три года мешает писать в очках), мы очнулись.»

«Приезд Пущина в Михайловское, - комментирует это событие из-
вестный исследователь пушкинского творчества Ю.М. Лотман, - требо-
вал немалого мужества. Друзья уговаривали его не делать этого, а дядя
поэта, Василий Львович Пушкин, сначала пустился в предостережения,
а потом кинулся со слезами его обнимать, как героя. Но Пущин был не
из пугливых: к тому времени он уже состоял членом тайного общества,
а вскоре после посещения поэта, 14 декабря, показал себя на площади
как один из самых хладнокровных и деятельных руководителей восста-
ния («Высочайшим указом» Николая I он был приговорён к двадцати
годам каторги). Свидание двух друзей в Михайловском было недолгим,
но очень тёплым. Вечером того же дня Пущин уехал. Через двенадцать
лет, когда Пущин отбывал каторгу в Сибири, умирающий поэт назвал
его имя».

Перед чтением

Читая стихотворения, отметьте в них строки, в которых с особой силой зву-
чит сочувствие поэта судьбе товарищей.

И.И. ПУЩИНУ

 

 

Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединённый,
Печальным снегом занесённый,

Твой колокольчик огласил.

Молю святое Провиденье⁴²:

Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье!

Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!

 

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,

Не пропадёт ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придёт желанная пора:

Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут - и свобода
Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

19 ОКТЯБРЯ

Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле,

Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.

Пылай, камин, в моей пустынной келье;

А ты, вино, осенней стужи друг,

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать весёлых много лет.

Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовёт;

Знакомое не слышно приближенье,

И милого душа моя не ждёт.

Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют...

Но многие ль и там из вас пируют?

Ещё кого не досчитались вы?

Кто изменил пленительной привычке?

Кого от вас увлёк холодный свет?

Чей глас умолк на братской перекличке?

Кто не пришёл? Кого меж вами нет?

Он не пришёл, кудрявый наш певец⁴³
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:

Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном,

Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,

Чужих небес любовник беспокойный⁴⁴?

Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лёд полунощных морей?

Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,

И с той поры в морях твоя дорога,

О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе
Прекрасных лет первоначальны нравы:

 

Лицейский шум, лицейские забавы
Средь бурных волн мечталися тебе;

Ты простирал из-за моря нам руку,

Ты нас одних в младой душе носил
И повторял: «На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,
Запутанный в сетях судьбы суровой,

Я с трепетом на лоно дружбы новой,
Устав, приник ласкающей главой...

С мольбой моей печальной и мятежной,
С доверчивой надеждой первых лет,
Друзьям иным душой предался нежной;
Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,

В обители пустынных вьюг и хлада,

Мне сладкая готовилась отрада:

Троих из вас, друзей моей души,

Здесь обнял я. Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил;

 

 

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе - фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:

Всё тот же ты для чести и друзей.

Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:

Но невзначай просёлочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись⁴⁵.

Когда постиг меня судьбины гнев,

Для всех чужой, как сирота бездомный,

Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,

И ты пришёл, сын лени вдохновенный,

О Дельвиг⁴⁶ мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,

И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар как жизнь я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты...

Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!

Я жду тебя, мой запоздалый друг —

Приди; огнём волшебного рассказа
Сердечные преданья оживи;

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне... пируйте, о друзья!
Предчувствую отрадное свиданье;
Запомните ж поэта предсказанье:
Промчится год, и с вами снова я,
Исполнится завет моих мечтаний;
Промчится год, и я явлюся к вам!

 

О сколько слёз и сколько восклицаний,

И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!

И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,

Благослови: да здравствует Лицей!
Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мёртвым и живым,

К устам подъяв признательную чашу,

Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте!

Но за кого? о други, угадайте...

Ура, наш царь! так! выпьем за царя.

Он человек! им властвует мгновенье.

Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока ещё мы тут!

Увы, наш круг час от часу редеет;

Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему...

Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придётся одному?

Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой⁴⁷...

Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,

Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провёл без горя и забот.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ К ПРОЧИТАННОМУ

1. Какие жизненные обстоятельства отразились в стихотворении «И.И. Пущину»?
Докажите, что стихотворение написано в жанре послания.

2.    Как лирический герой этого произведения выражает силу своей привязанности
к другу? Обратите внимание на то, как построена первая строка. Что подчёркивает
поэт, прибегая в ней к частичному словесному повтору?

3.    Как Пушкин стремится ободрить адресатов послания «Во глубине сибирских
руд...»? С помощью каких средств поэт передаёт свою уверенность в их правоте?
Благодаря чему стихотворение приобретает торжественное и светлое звучание?

4.    Выразительно прочитайте оба произведения вслух. Чем, по вашему мнению,
должны отличаться интонации их исполнения? Выучите одно из них наизусть.

5.    Поисковая работа. Ссыльные декабристы написали стихотворный ответ Пушки-
ну на его поэтическое послание. Выясните, кто был непосредственным автором
этого стихотворения, подготовьтесь читать текст выразительно и выступите в клас-
се с информационным сообщением.

6.    Как охарактеризовано в стихотворении «19 октября» (1825 г.) лицейское братство?
Обоснуйте свой ответ цитатами.

7.    Какие темы подняты в стихотворении «19 октября» (1825 г.)?

8.    Работа в парах. Сформулируйте, каковы характерные черты драмы и лирики как
родов литературы. В чём их принципиальные различия?

9.    Творческая работа. Подготовьте сообщение о первом лицейском выпуске или об
одном из лицеистов, которые упоминаются в стихотворении «19 октября» (по выбо-
ру). Пользуйтесь Интернетом и дополнительной литературой.

«История - сокровищница наших деяний,
свидетельница прошлого, пример и поучение для настоящего,
предостережение для будущего»

Литературная разминка

Какие произведения на историческую тему вы уже читали? Назовите их авторов.

 

Декабристское восстание усилило интерес А.С. Пушкина к истории. Он
пишет «Песнь о вещем Олеге», «Бородинскую годовщину», «Песни о Стеньке
Разине», драму «Борис Годунов», поэмы «Полтава» и «Медный всадник»,
научное исследование «История Пугачёва», историческую повесть «Капи-
танская дочка» и другие произведения.

В исторической повести или романе,
как вам уже известно, изображаются
исторические события и картины жизни
минувших эпох. В сюжете такого произ-
ведения реальные факты переплетаются с
художественным вымыслом, а наряду с
историческими лицами действуют вы-
мышленные персонажи.

Важную роль в воссоздании духа изо -
бражаемой исторической эпохи играет
так называемый местный колорит: описа-
ние быта, традиций, обычаев и представ -
лений, которые в значительной степени
определяют своеобразие национального
характера и образа жизни народа. Исто-
рической основой повести «Капитанская
дочка» послужило крестьянское восстание под предводительством Еме-
льяна Пугачёва.

Хфмментарий архивариуса

Это событие привлекло внимание А.С. Пушкина ещё во время ссылки
в Михайловское. В начале 30-х годов XIX в., когда по стране прокати-
лась волна крестьянских мятежей, в которых кое-кто из современников
увидел приметы «новой пугачёвщины», поэт всерьёз занялся разработ-
кой этой темы. Она потребовала тщательного изучения документов и
архивных материалов.

Летом 1833 г. Пушкин добился разрешения на поездку по местам пу-
гачёвского восстания - в Оренбургскую и Казанскую губернии. Во вре-
мя этой поездки им были собраны народные песни и предания о Пугачё-
ве, рассказы очевидцев пугачёвского восстания. Опираясь на сведения,
почерпнутые из разных источников, осенью 1833 г. Пушкин завершил
научный труд «История Пугачёва» (по требованию Николая I переиме-
нованный в «Историю Пугачёвского бунта»), который стал, по сути, пер-
вым научным исследованием.

Повесть «Капитанская дочка», начатая в том же 1833 г., была закон-
чена три года спустя. Пугачёву в ней отводилась одна из главных ролей.
Но рядом с реальным историческим персонажем автор поставил вымыш-
ленного героя - ничем не примечательного дворянина Петра Гринёва,
оказавшегося невольным участником описываемых событий. Ему писа-
тель и доверил вести рассказ. Так основное внимание переключилось с
описания восстания на судьбу обычного человека, вовлечённого в вихрь
истории.

Хфмментарий литературфведа

Сначала Пушкин хотел сделать главным героем повести дворянина
Шванвича, перешедшего на сторону Пугачёва. Однако в процессе изуче-
ния исторического материала он пришёл к выводу о том, что тогдашний
дворянин не мог бы вступить в союз с восставшим народом: слишком
велик был разрыв между ценностями дворянского и крестьянского
сословий.

В «Замечаниях о бунте» Пушкин писал: «Весь чёрный народ был за
Пугачёва... Одно дворянство было открытым образом на стороне прави-
тельства. Пугачёв и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на
свою сторону, но выгоды их были слишком противоположны». Стремясь
быть верным исторической правде, писатель превратил Шванвича в пре-
дателя Швабрина, а в центр повести вывел верного долгу и требованиям
человечности Петра Гринёва.

Перед чтением

На что настраивает читателей эпиграф к «Капитанской дочке»? Читая по-
весть, обратите внимание на то, как в ходе развития сюжета раскрывается
смысл этого эпиграфа.

КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА

(В сокращении)

Береги честь смолоду.

П о с л о в и ц а

Г л а в а I

Сержант гвардии

-    Был бы гвардии он завтра ж капитан.

-    Того не надобно; пусть в армии послужит.

-    Изрядно сказано! пускай его потужит...

Да кто его отец?

Княжнин

Отец мой Андрей Петрович Гринёв в молодости своей служил при графе
Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он
в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне
Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей.
Все мои братья и сёстры умерли во младенчестве.

Матушка была ещё мною брюхата, как уже я был записан в Семёнов-
ский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого на-
шего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то
батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и
дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то
время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан
я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалован-
ному мне в дядьки⁴⁸. Под его надзором на двенадцатом году выучился я
русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля.
В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого
выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла.
Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава Богу, - ворчал он про
себя, - кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тра-
тить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»

Бопре в отечестве своём был парикмахером, потом в Пруссии солдатом,
потом приехал в Россию роиг Кге оиЬеНЫеЬ⁴⁹, не очень понимая значение
этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности.
Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои
нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому
же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-
русски) любил хлебнуть лишнее. Но так как вино подавалось у нас только
за обедом, и то по рюмочке, причём учителя обыкновенно и обносили, то
мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочи-
тать её винам своего отечества, как не в пример более полезную для же-
лудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить
меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочёл наскоро
выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас

занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора⁵⁰ я
и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила... (...)

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми маль-
чишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя пере-
менилась. (...)

Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, об-
лизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придвор-
ный календарь. (...) Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна,
а сколько лет Петруше?»

- Да вот пошёл семнадцатый годок, — отвечала матушка. (...)

«Добро, — прервал батюшка, - пора его в службу. Полно ему бегать по
девичьим да лазить на голубятни». (...)

Юноша надеялся, что местом его службы станет богатый развлечениями
Петербург, но отец объявил, что пошлёт его в Оренбург, где он сможет научиться
военному делу. Мать, сражённая скорой разлукой с единственным сыном, залилась
слезами. Однако отец твёрдо стоял на своём. Не теряя времени, он написал письмо
старому товарищу по службе, занимавшему видный военный пост в Оренбурге.

На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка;
уложили в неё чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и
пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благо-
словили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Пётр. Служи верно, кому
присягнёшь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу
не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги
платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь
моё здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий
тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился
в дорогу, обливаясь слезами. (...)

Проехав часть пути, Гринёв с Савельичем заночевали в трактире. Там Пётр
проиграл офицеру Зурину сто рублей - значительную по тем временам сумму.
Несмотря на сопротивление возмущённого слуги, Гринёв на следующий же день
отдал проигранные деньги Зурину. Расстроенный Савельич поторопился увезти
барина из «проклятого трактира».

Г л а в а II

Вожатый

Сторона ль моя, сторонушка,

Сторона незнакомая!

Что не сам ли я на тебя зашёл,

Что не добрый ли да меня конь завёз:
Завезла меня, доброго молодца,
Прытость, бодрость молодецкая
И хмелинушка кабацкая.

С т а р и н н а я п е с н я

Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой,
по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе,
что поведение моё в симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя
виноватым перед Савельичем. Всё это меня мучило. Старик угрюмо сидел
на облучке⁵¹, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая.
Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я
сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что
виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперёд
вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся».

-    Эх, батюшка Пётр Андреич! - отвечал он с глубоким вздохом. -
Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было остав-
лять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести
к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашёл к куме, да засел в тюрьме.
Беда да и только!.. Как покажусь я на глаза господам? что скажут они,
как узнают, что дитя пьёт и играет.

Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согла-
сия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя
всё ещё изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли
дело!»

Я приближался к месту моего назначения. (...)

Вскоре начался снежный буран. Ямщик предложил вернуться назад. Но Пётр, по
неопытности недооценивший опасность, потребовал продолжить путь. С каждой
минутой ветер становился сильнее, и вскоре небо и земля смешались в одно
снежное море. Лошади сбились с дороги. Положение было отчаянным. Неожиданно
в мутном кружении метели Гринёв разглядел движущуюся чёрную точку и велел
ямщику ехать по направлению к ней. Точка оказалась человеком. Заявив, что эта
местность ему хорошо известна, незнакомец вызвался проводить заблудившихся
путников к ближайшему жилищу.

Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя Божией
воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облу-
чок и сказал ямщику: «Ну, слава Богу, жило недалеко; сворачивай вправо
да поезжай».

-    А почему мне ехать вправо? - спросил ямщик с неудовольствием. -
Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не
стой. - Ямщик казался мне прав. «В самом деле, - сказал я, - почему
думаешь ты, что жило недалече?» - «А потому, что ветер оттоле потянул, -
отвечал дорожный, - и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко».
Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать.
Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась,
то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то
на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю.
Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, заку-
тался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды.

Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до
сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обсто-
ятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по
опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевоз-
можное презрение к предрассудкам.

Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность,
уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония.
Мне казалось, буран ещё свирепствовал и мы ещё блуждали по снежной
пустыне... Вдруг увидел я вороты и въехал на барский двор нашей усадь-
бы. Первою мыслию моею было опасение, чтобы батюшка не прогневался
на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почёл
бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из ки-
битки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого
огорчения. «Тише, - говорит она мне, - отец болен при смерти и желает с
тобою проститься». Поражённый страхом, я иду за нею в спальню. Вижу,
комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами.
Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит:
«Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болез-
ни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного.
Что ж?.. Вместо отца моего, вижу, в постеле лежит мужик с чёрной боро-
дою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке,
говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить
благословения у мужика?» - «Всё равно, Петруша, - отвечала мне матуш-
ка, - это твой посажёный отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя
благословит...» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхва-
тил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать... и
не мог; комната наполнилась мёртвыми телами; я спотыкался о тела и
скользил в кровавых лужах... Страшный мужик ласково меня кликал,
говоря: «Не бойсь, подойди под моё благословение...» Ужас и недоумение
овладели мною... И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич
дёргал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».

-    Куда приехали? - спросил я, протирая глаза.

-    На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Вы-
ходи, сударь, скорее да обогрейся.

Я вышел из кибитки. Буран ещё продолжался, хотя с меньшею силою.
Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, дер-
жа фонарь под полою, и ввёл меня в горницу, тесную, но довольно чистую;
лучина освещала её. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще
свежий и бодрый. Савельич внёс за мною погребец, потребовал огня, чтоб
готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошёл
хлопотать.

-    Где же вожатый? - спросил я у Савельича.

«Здесь, ваше благородие», - отвечал мне голос сверху. Я взглянул на
полати и увидел чёрную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, про-
зяб?» - «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что
греха таить? заложил вечор у целовальника⁵²: мороз показался не велик».
В эту минуту хозяин вошёл с кипящим самоваром; я предложил вожатому
нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась
мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широко-
плеч. В чёрной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так

и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское.
Волоса были обстрижены в кружок; на нём был оборванный армяк и татар-
ские шаровары. Я поднёс ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше
благородие, сделайте мне такую милость, - прикажите поднести стакан
вина; чай не наше казацкое питьё». Я с охотой исполнил его желание. Хо-
зяин вынул из ставца штоф и стакан, подошёл к нему и, взглянув ему в
лицо: «Эхе, - сказал он, - опять ты в нашем краю! Отколе Бог принёс?»
Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал,
конопли клевал; швырнула бабушка камушком - да мимо. Ну, а что ваши?»

- Да что наши! - отвечал хозяин, продолжая иносказательный разго-
вор. - Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях,
черти на погосте. - «Молчи, дядя, - возразил мой бродяга, - будет до-
ждик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он
мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие!
за ваше здоровье!» При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил
одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после
уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что
усмирённого после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого
неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на во-
жатого. Постоялый двор, или, по-тамошнему, умёт, находился в стороне, в
степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую
пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении
пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я распо-
ложился ночевать и лёг на лавку. Савельич решился убраться на печь;
хозяин лёг на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул как убитый.

Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. (...)
Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помощь и велел Савельичу
дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился.

«Полтину на водку! - сказал он, - за что это? За то, что ты же изволил
подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних
полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придётся голодать».

Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились
в полном его распоряжении. Мне было досадно, однако ж, что не мог от-
благодарить человека, выручившего меня если не из беды, то по крайней
мере из очень неприятного положения. «Хорошо, - сказал я хладнокров-
но, - если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего пла-
тья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп».

-    Помилуй, батюшка Пётр Андреич! - сказал Савельич. - Зачем ему
твой заячий тулуп? Он его пропьёт, собака, в первом кабаке.

-    Это, старинушка, уж не твоя печаль, - сказал мой бродяга, - пропью
ли я или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то
барская воля, а твоё холопье дело не спорить и слушаться.

-    Бога ты не боишься, разбойник! - отвечал ему Савельич сердитым
голосом. - Ты видишь, что дитя ещё не смыслит, а ты и рад его обобрать,
простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его
на свои окаянные плечища.

-    Прошу не умничать, - сказал я своему дядьке, - сейчас неси сюда тулуп.

-    Господи владыко! - простонал мой Савельич. - Заячий тулуп почти
новёшенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!

Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать.
Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был
чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и ска-
зал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас Господь за
вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». - Он пошёл в свою сто-
рону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и
скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своём вожатом и о заячьем тулупе. (...)

В Оренбурге Пётр явился по указанному отцом адресу. Письмо Гринёва-
старшего растрогало старого генерала. Он направил Петра в Белогорскую крепость,
находившуюся под командованием капитана Миронова.

Г л а в а III

Крепость

Мы в фортеции живём,

Хлеб едим и воду пьём;

А как лютые враги
Придут к нам на пироги,
Зададим гостям пирушку:
Зарядим картечью пушку.

С о л д а т с к а я п е с н я

Старинные люди, мой батюшка.

Н е д о р о с л ь

Белогорская крепость находилась в сорока верстах от Оренбурга. До-
рога шла по крутому берегу Яика⁵³. Река ещё не замерзала, и её свинцовые
волны грустно чернели в однообразных берегах, покрытых белым снегом.

(...) Мы ехали довольно скоро. «Далече ли до крепости?» - спросил я у
своего ямщика. «Недалече, - отвечал он. - Вон уж видна». - Я глядел во
все стороны, ожидая увидеть грозные бастионы, башни и вал; но ничего
не видал, кроме деревушки, окружённой бревенчатым забором. С одной
стороны стояли три или четыре скйрда сена, полузанесённые снегом; с
другой - скривившаяся мельница, с лубочными крыльями, лениво опу-
щенными.

«Где же крепость?» - спросил я с удивлением. «Да вот она», - отвечал
ямщик, указывая на деревушку, и с этим словом мы в неё въехали. У во-
рот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы
низки и большею частию покрыты соломою. Я велел ехать к коменданту,
и через минуту кибитка остановилась перед деревянным домиком, выстро-
енным на высоком месте, близ деревянной же церкви.

Никто не встретил меня. Я пошёл в сени и отворил дверь в переднюю.
Старый инвалид, сидя на столе, нашивал синюю заплату на локоть зелё-
ного мундира. Я велел ему доложить обо мне. «Войди, батюшка, - отвечал
инвалид, - наши дома». Я вошёл в чистенькую комнатку, убранную по-
старинному. В углу стоял шкаф с посудой; на стене висел диплом офицер-
ский за стеклом и в рамке; около него красовались лубочные картинки⁵⁴,
представляющие взятие Кистрина и Очакова, также выбор невесты и по-
гребение кота. У окна сидела старушка в телогрейке и с платком на голо-
ве. Она разматывала нитки, которые держал, распялив на руках, кривой
старичок в офицерском мундире. «Что вам угодно, батюшка?» - спросила
она, продолжая своё занятие. Я отвечал, что приехал на службу и явился
по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился было к
кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила за-
тверженную мною речь. «Ивана Кузмича дома нет, - сказала она, - он
пошёл в гости к отцу Герасиму; да всё равно, батюшка, я его хозяйка.
Прошу любить и жаловать. Садись, батюшка». Она кликнула девку и ве-
лела ей позвать урядника. Старичок своим одиноким глазом поглядывал
на меня с любопытством. (...) «А ты, мой батюшка, - продолжала она, об-
ращаясь ко мне, - не печалься, что тебя упекли в наше захолустье. Не ты
первый, не ты последний. Стерпится, слюбится. Швабрин Алексей Ива-
ныч вот уж пятый год как к нам переведён за смертоубийство. Бог знает,
какой грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним
поручиком, да взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алек-
сей Иваныч и заколол поручика, да ещё при двух свидетелях! Что прика-
жешь делать? На грех мастера нет».

В эту минуту вошёл урядник, молодой и статный казак. «Максимыч! -
сказала ему капитанша. - Отведи господину офицеру квартиру, да почи-
ще». - «Слушаю, Василиса Егоровна, - отвечал урядник. - Не поместить
ли его благородие к Ивану Полежаеву?» - «Врёшь, Максимыч, - сказала
капитанша, - у Полежаева и так тесно; он же мне кум и помнит, что мы
его начальники. Отведи господина офицера... как ваше имя и отчество,
мой батюшка? Пётр Андреич?.. Отведи Петра Андреича к Семёну Кузову.

Он, мошенник, лошадь свою пустил ко мне в огород. Ну, что, Максимыч,
всё ли благополучно?»

- Всё, слава Богу, тихо, - отвечал казак. (...)

На следующее утро Пётр познакомился со Швабриным. Молодой офицер сразу
понравился Гринёву. Вместе с новым товарищем Пётр отправился к коменданту.

Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек
двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шля-
пах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бо-
дрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом халате. Увидя нас, он к
нам подошёл, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командо-
вать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас идти к
Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, - прибавил
он, - нечего вам смотреть».

Василиса Егоровна приняла нас запросто и радушно и обошлась со мною
как бы век была знакома. Инвалид и Палашка накрывали стол. «Что это
мой Иван Кузмич сегодня так заучился! - сказала комендантша. - Палаш-
ка, позови барина обедать. Да где же Маша?» - Тут вошла девушка лет
осьмнадцати, круглолицая, румяная, со светло-русыми волосами, гладко
зачёсанными за уши, которые у ней так и горели. С первого взгляда она не
очень мне понравилась. Я смотрел на неё с предубеждением: Швабрин опи-
сал мне Машу, капитанскую дочь, совершенною дурочкою. Марья Иванов-
на села в угол и стала шить. Между тем подали щи. Василиса Егоровна, не
видя мужа, вторично послала за ним Палашку. «Скажи барину: гости-де,
ждут, щи простынут; слава Богу, ученье не уйдёт; успеет накричаться». -
Капитан вскоре явился, сопровождаемый кривым старичком.

«Что это, мой батюшка? - сказала ему жена. - Кушанье давным-давно
подано, а тебя не дозовёшься». - «А слышь ты, Василиса Егоровна, - от-
вечал Иван Кузмич, - я был занят службой: солдатушек учил». - «И,
полно! - возразила капитанша. - Только слава, что солдат учишь: ни им
служба не даётся, ни ты в ней толку не ведаешь. Сидел бы дома да Богу
молился; так было бы лучше. Дорогие гости, милости просим за стол».

Мы сели обедать. Василиса Егоровна не умолкала ни на минуту и осы-
пала меня вопросами: кто мои родители, живы ли они, где живут и како-
во их состояние? Услышав, что у батюшки триста душ крестьян, «легко
ли! - сказала она, - ведь есть же на свете богатые люди! А у нас, мой ба-
тюшка, всего-то душ одна девка Палашка; да слава Богу, живём пома-
леньку. Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? ча-
стый гребень, да веник, да алтын денег (прости Бог!), с чем в баню сходить.
Хорошо, коли найдётся добрый человек; а то сиди себе в девках вековеч-
ной невестою». - Я взглянул на Марью Ивановну; она вся покраснела, и
даже слёзы капнули на её тарелку. Мне стало жаль её, и я спешил пере-
менить разговор. (...)

Г л а в а IV

Поединок

- Им изволь, и стань же в позитуру.

Посмотришь, проколю как я твою фигуру!

Княжнин

Прошло несколько недель. За это время Пётр получил звание офицера и влюбился
в Машу, оказавшуюся славной и доброй девушкой.

Служебных обязанностей у Петра было немного: в крепости не проводились ни
смотры, ни учения. Спасаясь от скуки, Гринёв увлёкся литературными переводами
и сочинительством. Однажды он прочёл Швабрину своё стихотворение о любви к
Маше. Швабрин подверг его уничижительной критике, после чего заявил, что Петру
следовало бы подарить капитанской дочери не стихи, а пару серёг. Возмущённый
оскорбительным намёком, Гринёв вызвал Швабрина на дуэль. Он попросил поручика
Ивана Игнатьича быть секундантом, но старик наотрез отказался и пригрозил
сообщить о готовившемся поединке коменданту. Петру едва удалось отговорить его.

Утром следующего дня намеченная дуэль сорвалась из-за вмешательства Ивана
Игнатьича. Соперников привели в дом коменданта, где их сначала сурово отчитали
за серьёзный проступок, а затем заставили помириться. Однако, улучив свободную
минуту, Гринёв и Швабрин решили при первой же возможности провести поединок.
Наконец, Швабрин ушёл, и Пётр остался наедине с Машей.

Марья Ивановна с нежностию выговаривала мне за беспокойство, при-
чинённое всем моею ссорою с Швабриным. «Я так и обмерла, - сказала
она, - когда сказали нам, что вы намерены биться на шпагах. Как муж-
чины странны! За одно слово, о котором через неделю верно б они поза-
были, они готовы резаться и жертвовать не только жизнию, но и совестию
и благополучием тех, которые... Но я уверена, что не вы зачинщик ссоры.
Верно, виноват Алексей Иваныч».

-    А почему же вы так думаете, Марья Ивановна?

-    Да так... он такой насмешник! Я не люблю Алексея Иваныча. Он
очень мне противен; а странно: ни за что б я не хотела, чтоб и я ему так

же не нравилась. Это меня беспокоило
бы страх.

 

-    А как вы думаете, Марья Иванов-
на? Нравитесь ли вы ему или нет?

Марья Ивановна заикнулась и по-
краснела.

-    Мне кажется, - сказала она, - я
думаю, что нравлюсь.

-    Почему же вам так кажется?

-    Потому что он за меня сватался.

-    Сватался! Он за вас сватался? Ког-
да же?

-    В прошлом году. Месяца два до ва-
шего приезда.

-    И вы не пошли?

-    Как изволите видеть. Алексей Ива-
ныч, конечно, человек умный, и хоро-
шей фамилии, и имеет состояние; но
как подумаю, что надобно будет под вен-
цом при всех с ним поцеловаться... Ни
за что! ни за какие благополучия!

Слова Марьи Ивановны открыли мне
глаза и объяснили мне многое. Я понял
упорное злоречие, которым Швабрин её преследовал. Вероятно, замечал
он нашу взаимную склонность и старался отвлечь нас друг от друга. Сло-
ва, подавшие повод к нашей ссоре, показались мне ещё более гнусными,
когда, вместо грубой и непристойной насмешки, увидел я в них обдуман-
ную клевету. Желание наказать дерзкого злоязычника сделалось во мне
ещё сильнее, и я с нетерпением стал ожидать удобного случая.

Я дожидался недолго. На другой день, когда сидел я за элегией⁵⁵ и грыз
перо в ожидании рифмы, Швабрин постучался под моим окошком. Я оста-
вил перо, взял шпагу и к нему вышел. «Зачем откладывать? - сказал мне
Швабрин, - за нами не смотрят. Сойдём к реке. Там никто нам не помеша-
ет». Мы отправились молча. Спустясь по крутой тропинке, мы останови-
лись у самой реки и обнажили шпаги. Швабрин был искуснее меня, но я
сильнее и смелее, и monsieur Бопре, бывший некогда солдатом, дал мне
несколько уроков в фехтовании, которыми я и воспользовался. Швабрин
не ожидал найти во мне столь опасного противника. Долго мы не могли
сделать друг другу никакого вреда; наконец, приметя, что Швабрин осла-
бевает, я стал с живостию на него наступать и загнал его почти в самую
реку. Вдруг услышал я своё имя, громко произнесённое. Я оглянулся и
увидел Савельича, сбегающего ко мне по нагорной тропинке... В это самое
время меня сильно кольнуло в грудь пониже правого плеча; я упал и ли-
шился чувств. (...)

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ К ПРОЧИТАННОМУ

1. Охарактеризуйте жизнь Петра в отчем доме: его отношения с родителями, вос-
питателями, круг занятий и интересов. Прокомментируйте наставление, которое
Гринёв-старший дал сыну перед расставанием. На что оно нацеливало молодого
человека? Актуально ли это напутствие сегодня?

2.    Как выглядел незнакомец, который помог отыскать путникам дорогу во время ме-
тели? Чем он привлёк внимание Гринёва и Савельича?

3.    На каком языке говорил провожатый с хозяином постоялого двора? Что вы поняли
из их разговора? Почему смысл этой беседы остался неясен Петру?

4.    Как Гринёв отблагодарил провожатого? Как вы думаете, дорог ли был его подарок
мужику?

5.    Какое впечатление произвела на Петра Белогорская крепость? Расскажите о ца-
ривших в ней порядках. Могло ли это укрепление дать достойный отпор врагу?

6.    Какие отношения сложились у Гринёва со Швабриным и с семейством капитана
Миронова?

7.    Укажите причину ссоры между Гринёвым и Швабриным. Кто из соперников во вре-
мя дуэли нарушил требования дворянской чести? О чём это свидетельствовало?

Пять суток Гринёв пролежал без сознания. Савельич и Маша за ним самоотвер-
женно ухаживали. Придя в себя, герой признался девушке в любви и предложил ей
руку и сердце. Маша со свойственной ей чистосердечностью ответила согласием, но
потребовала, чтобы Пётр попросил благословения у своих родителей. Юноша тут же
написал красноречивое послание отцу. Наступили томительные дни ожидания. За
это время Гринёв помирился со Швабриным, простив ему и обиду, и рану. Наконец,
пришло ответное письмо из родительского дома. Оно содержало жестокий приговор
для влюблённых: возмущённый дуэлью отец не только отказал в благословении, но
и пригрозил добиться перевода Петра из Белогорской крепости.

Гринёв попытался уговорить Машу обвенчаться самовольно, но девушка не
согласилась пойти против воли его родителей. Пётр понимал, что суровый тон
отцовского письма был вызван историей с дуэлью, о которой кто-то донёс его
родителям. Но кто? Решив, что это дело рук Савельича, Пётр обрушил на старика
град упрёков. В ответ обиженный слуга показал письмо, в котором Гринёв-старший
распекал его как раз за утаивание сведений о дуэли молодого барина. Браня дядьку
на все лады, отец обвинял его в «потворстве молодому человеку». Пристыженный
Гринёв извинился перед слугой. Теперь его подозрения пали на Швабрина.

Жизнь Петра стала несносной. Он перестал ходить в дом капитана, стал избегать
встреч с Машей и общения со Швабриным. Дни его наполнились одиночеством,
унылым бездействием и тоской.

Г л а в а VI

Пугачёвщина

Вы, молодые ребята, послушайте,

Что мы, старые старики, будем сказывати.

П е с н я

Однажды вечером комендант собрал офицеров и прочёл им полученное от
генерала письмо. Генерал сообщал о том, что донской казак Емельян Пугачёв,
назвавшийся царём Петром III, поднял восстание. Возглавляемое Пугачёвым войско
бунтовщиков завоёвывало города и селения, повсюду чиня насилие и разбой.

Отдав необходимые распоряжения по защите крепости, капитан Миронов
попросил своих подчинённых держать в тайне это известие. Но, несмотря на его
старания, Василисе Егоровне удалось выведать секретные сведения. От неё новость
узнали все обитатели Белогорской крепости. Среди служивших в крепости казаков
назревал бунт. Вскоре стало известно, что, захватив соседнюю крепость, пугачёвцы
казнили тамошнего коменданта и всех офицеров.

С часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачёва. Участь
Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло.

-    Послушайте, Иван Кузмич! - сказал я коменданту. - Долг наш за-
щищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить
нечего. Но надобно подумать о безопасности женщин. Отправьте их в
Оренбург, если дорога ещё свободна, или в отдалённую, более надёжную
крепость, куда злодеи не успели бы достигнуть.

Иван Кузмич оборотился к жене и сказал ей: «А слышь ты, матушка,
и в самом деле, не отправить ли вас подале, пока не управимся мы с бун-
товщиками?»

-    И, пустое! - сказала комендантша. - Где такая крепость, куда бы
пули не залетали? Чем Белогорская ненадёжна? Слава Богу, двадцать вто-
рой год в ней проживаем. Видали и башкирцев и киргизцев: авось и от
Пугачёва отсидимся!

-    Ну, матушка, - возразил Иван Кузмич, - оставайся, пожалуй, коли
ты на крепость нашу надеешься. Да с Машей-то что нам делать? (...)

-    Ну, тогда... - Тут Василиса Егоровна заикнулась и замолчала с видом
чрезвычайного волнения.

-    Нет, Василиса Егоровна, - продолжал комендант, замечая, что слова
его подействовали, может быть, в первый раз в его жизни. - Маше здесь
оставаться не гоже. Отправим её в Оренбург к её крёстной матери: там и
войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею
туда же отправиться; даром, что ты старуха, а посмотри, что с тобою бу-
дет, коли возьмут фортецию приступом.

-    Добро, - сказала комендантша, - так и быть, отправим Машу. А меня
и во сне не проси: не поеду. (...)

Марья Ивановна явилась к ужину бледная и заплаканная. Мы отужи-
нали молча и встали из-за стола скорее обыкновенного; простясь со всем
семейством, мы отправились по домам. Но я нарочно забыл свою шпагу и
воротился за нею: я предчувствовал, что застану Марью Ивановну одну.
В самом деле, она встретила меня в дверях и вручила мне шпагу. «Про-
щайте, Пётр Андреич! - сказала она мне со слезами. - Меня посылают в
Оренбург. Будьте живы и счастливы; может быть, Господь приведёт нас
друг с другом увидеться; если же нет...» Тут она зарыдала. Я обнял её.
«Прощай, ангел мой, - сказал я, - прощай, моя милая, моя желанная! Что
бы со мною ни было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва
будет о тебе!» Маша рыдала, прильнув к моей груди. Я с жаром её поцело-
вал и поспешно вышел из комнаты.

Г л а в а VII

Приступ

Голова моя, головушка,

Голова послуживая!

Послужила моя головушка
Ровно тридцать лет и три года.
Ах, не выслужила головушка
Ни корысти себе, ни радости,
Как ни слова себе доброго
И ни рангу себе высокого;
Только выслужила головушка
Два высокие столбика,
Перекладинку кленовую,

Ещё петельку шелковую.

Н а р о д н а я п е с н я

Однако Маша так и не успела уехать: мятежники, вплотную приблизившиеся к
крепости, отрезали дорогу на Оренбург Как стало известно, на их сторону пере-
бежали белогорские казаки. На рассвете гарнизон крепости готовился принять бой.

(...) По степи, не в дальнем расстоянии от крепости, разъезжали человек
двадцать верхами. Они, казалося, казаки, но между ими находились и
башкирцы, которых легко можно было распознать по их рысьим шапкам
и по колчанам. Комендант обошёл своё войско, говоря солдатам: «Ну, де-
тушки, постоим сегодня за матушку государыню и докажем всему свету,
что мы люди бравые и присяжные!» Солдаты громко изъявили усердие.
Швабрин стоял подле меня и пристально глядел на неприятеля. Люди,
разъезжающие в степи, заметя движение в крепости, съехались в кучку и
стали между собою толковать. Комендант велел Ивану Игнатьичу навести
пушку на их толпу и сам приставил фитиль. Ядро зажужжало и пролете-
ло над ними, не сделав никакого вреда. Наездники, рассеясь, тотчас уска-
кали из виду, и степь опустела.

Тут явилась на валу Василиса Егоровна и с нею Маша, не хотевшая от-
стать от неё. «Ну, что? - сказала комендантша. - Каково идёт баталья? Где
же неприятель?» - «Неприятель недалече, - отвечал Иван Кузмич. - Бог
даст, всё будет ладно. Что, Маша, страшно тебе?» - «Нет, папенька, - от-
вечала Марья Ивановна, - дома одной страшнее». Тут она взглянула на
меня и с усилием улыбнулась. Я невольно стиснул рукоять моей шпаги,
вспомня, что накануне получил её из её рук, как бы на защиту моей лю-
безной. Сердце моё горело. Я воображал себя её рыцарем. Я жаждал до-
казать, что был достоин её доверенности, и с нетерпением стал ожидать
решительной минуты.

В это время из-за высоты, находившейся в полверсте от крепости, по-
казались новые конные толпы, и вскоре степь усеялась множеством лю-
дей, вооружённых копьями и сайдаками⁵⁶. Между ими на белом коне ехал
человек в красном кафтане, с обнажённой саблею в руке: это был сам Пу-
гачёв. (...)

Василиса Егоровна, присмиревшая под пулями, взглянула на степь, на
которой заметно было большое движение; потом оборотилась к мужу и
сказала ему: «Иван Кузмич, в животе и смерти Бог волен: благослови
Машу. Маша, подойди к отцу».

Маша, бледная и трепещущая, подошла к Ивану Кузмичу, стала на ко-
лени и поклонилась ему в землю. Старый комендант перекрестил её триж-
ды; потом поднял и, поцеловав, сказал ей изменившимся голосом: «Ну,
Маша, будь счастлива. Молись Богу: он тебя не оставит. Коли найдётся
добрый человек, дай Бог вам любовь да совет. Живите, как жили мы с
Василисой Егоровной. Ну, прощай, Маша. Василиса Егоровна, уведи же её
поскорей». (Маша кинулась ему на шею и зарыдала.) «Поцелуемся ж и
мы, - сказала, заплакав, комендантша. - Прощай, мой Иван Кузмич. От-
пусти мне, коли в чём я тебе досадила!» - «Прощай, прощай, матушка! -
сказал комендант, обняв свою старуху. - Ну, довольно! Ступайте, ступайте
домой; да коли успеешь, надень на Машу сарафан». Комендантша с доче-
рью удалились. Я глядел вослед Марьи Ивановны; она оглянулась и кив-
нула мне головой. Тут Иван Кузмич оборотился к нам, и всё внимание его
устремилось на неприятеля. Мятежники съезжались около своего предво-
дителя и вдруг начали слезать с лошадей. «Теперь стойте крепко, - сказал
комендант, - будет приступ...» В эту минуту раздался страшный визг и
крики; мятежники бегом бежали к крепости. Пушка наша заряжена была
картечью. Комендант подпустил их на самое близкое расстояние и вдруг
выпалил опять. Картечь хватила в самую середину толпы. Мятежники
отхлынули в обе стороны и попятились. Предводитель их остался один
впереди... Он махал саблею и, казалось, с жаром их уговаривал... Крик и
визг, умолкнувшие на минуту, тотчас снова возобновились. «Ну, ребята, -
сказал комендант, - теперь отворяй ворота, бей в барабан. Ребята! вперёд,
на вылазку, за мною!»

Комендант, Иван Игнатьич и я мигом очутились за крепостным валом;
но обробелый гарнизон не тронулся. «Что ж вы, детушки, стоите? - закри-
чал Иван Кузмич. - Умирать так умирать: дело служивое!» В эту минуту
мятежники набежали на нас и ворвались в крепость. Барабан умолк; гар-
низон бросил ружья; меня сшибли было с ног, но я встал и вместе с мя-

тежниками вошёл в крепость. Комендант, раненный в голову, стоял в куч-
ке злодеев, которые требовали от него ключей. Я бросился было к нему на
помощь: несколько дюжих казаков схватили меня и связали кушаками,
приговаривая: «Вот ужо вам будет, государевым ослушникам!» Нас пота-
щили по улицам; жители выходили из домов с хлебом и солью. Раздавал-
ся колокольный звон. Вдруг закричали в толпе, что государь на площади
ожидает пленных и принимает присягу. Народ повалил на площадь; нас
погнали туда же.

Пугачёв сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нём был
красный казацкий кафтан, обшитый галунами. Высокая соболья шапка
с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его
показалось мне знакомо. Казацкие старшины окружали его. Отец Гера-
сим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца, с крестом в руках, и, каза-
лось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили
наскоро виселицу. Когда мы приблизились, башкирцы разогнали народ и
нас представили Пугачёву. Колокольный звон утих; настала глубокая ти-
шина. «Который комендант?» - спросил самозванец. Наш урядник вы-
ступил из толпы и указал на Ивана Кузмича. Пугачёв грозно взглянул на
старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему государю?»
Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твёрдым
голосом: «Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачёв
мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхва-
тили старого капитана и потащили к виселице. На её перекладине очу-
тился верхом... башкирец.» Он держал в руке верёвку, и через минуту
увидел я бедного Ивана Кузмича, вздёрнутого на воздух. Тогда привели к
Пугачёву Ивана Игнатьича. «Присягай, - сказал ему Пугачёв, - государю
Петру Феодоровичу!» - «Ты нам не государь, - отвечал Иван Игнатьич,
повторяя слова своего капитана. - Ты, дядюшка, вор и самозванец!» Пу-
гачёв махнул опять платком, и добрый поручик повис подле своего старо-
го начальника.

Очередь была за мною. Я глядел смело на Пугачёва, готовясь повторить
ответ великодушных моих товарищей. Тогда, к неописанному моему изум-
лению, увидел я среди мятежных старшин Швабрина, обстриженного в
кружок и в казацком кафтане. Он подошёл к Пугачёву и сказал ему на ухо
несколько слов. «Вешать его!» - сказал Пугачёв, не взглянув уже на меня.
Мне накинули на шею петлю. Я стал читать про себя молитву, принося
Богу искреннее раскаяние во всех моих прегрешениях и моля его о спасе-
нии всех близких моему сердцу. Меня притащили под виселицу. «Не бось,
не бось», - повторяли мне губители, может быть и вправду желая меня
ободрить. Вдруг услышал я крик: «Постойте, окаянные! погодите!..» Пала-
чи остановились. Гляжу: Савельич лежит в ногах у Пугачёва. «Отец род-
ной! - говорил бедный дядька. - Что тебе в смерти барского дитяти? От-
пусти его; за него тебе выкуп дадут; а для примера и страха ради вели
повесить хоть меня старика!» Пугачёв дал знак, и меня тотчас развязали
и оставили. «Батюшка наш тебя милует», - говорили мне. В эту минуту
не могу сказать, чтоб я обрадовался своему избавлению, не скажу, однако
ж, чтоб я о нём и сожалел. Чувствования мои были слишком смутны.
Меня снова привели к самозванцу и поставили перед ним на колени. Пу-
гачёв протянул мне жилистую свою руку. «Целуй руку, целуй руку!» - го-
ворили около меня. Но я предпочёл бы самую лютую казнь такому под-
лому унижению. «Батюшка Пётр Андреич! - шептал Савельич, стоя за
мною и толкая меня. - Не упрямься! что тебе стоит? плюнь да поцелуй у
злод... (тьфу!) поцелуй у него ручку». Я не шевелился. Пугачёв опустил
руку, сказав с усмешкою: «Его благородие, знать, одурел от радости. По-
дымите его!» Меня подняли и оставили на свободе. Я стал смотреть на
продолжение ужасной комедии.

Жители начали присягать. Они подходили один за другим, целуя рас-
пятие и потом кланяясь самозванцу. Гарнизонные солдаты стояли тут же.
Ротный портной, вооружённый тупыми своими ножницами, резал у них
косы. Они, отряхиваясь, подходили к руке Пугачёва, который объявлял
им прощение и принимал в свою шайку. Всё это продолжалось около трёх
часов. Наконец Пугачёв встал с кресел и сошёл с крыльца в сопровожде-
нии своих старшин. Ему подвели белого коня, украшенного богатой сбру-
ей. Два казака взяли его под руки и посадили на седло. Он объявил отцу
Герасиму, что будет обедать у него. В эту минуту раздался женский крик.
Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, рас-
трёпанную и раздетую донага. Один из них успел уже нарядиться в её
душегрейку. Другие таскали перины, сундуки, чайную посуду, бельё и
всю рухлядь. «Батюшки мои! - кричала бедная старушка. - Отпустите
душу на покаяние. Отцы родные, отведите меня к Ивану Кузмичу». Вдруг
она взглянула на виселицу и узнала своего мужа. «Злодеи! - закричала
она в исступлении. - Что это вы с ним сделали? Свет ты мой, Иван Куз-
мич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские,
ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от
беглого каторжника!» - «Унять старую ведьму!» - сказал Пугачёв. Тут
молодой казак ударил её саблею по голове, и она упала мёртвая на ступени
крыльца. Пугачёв уехал; народ бросился за ним.

Г л а в а VШ

Незваный гость

Незваный гость хуже татарина.

П о с л о в и ц а

Самозванец разместился в доме священника, где как раз пряталась Маша.
Услышав эту новость, Пётр помчался к попадье. Там он узнал, что Маша лежит в бреду
и что попадья, спасая девушку от верной погибели, выдала её за свою племянницу.
Вдобавок Гринёв узнал, что Швабрин, совершив государственную измену, перешёл
на сторону Пугачёва. Под впечатлением этих новостей Пётр отправился домой.

Савельич встретил меня у порога. «Слава Богу! - вскричал он, увидя
меня. - Я было думал, что злодеи опять тебя подхватили. Ну, батюшка
Пётр Андреич! веришь ли? всё у нас разграбили, мошенники: платье, бе-
льё, вещи, посуду - ничего не оставили. Да что уж! Слава Богу, что тебя
живого отпустили! А узнал ли ты, сударь, атамана?»

-    Нет, не узнал; а кто ж он такой?

-    Как, батюшка? Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя
тулуп на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новёшенький; а он,
бестия, его так и распорол, напяливая на себя!

Я изумился. В самом деле сходство Пугачёва с моим вожатым было
разительно. Я удостоверился, что Пугачёв и он были одно и то же лицо, и
понял тогда причину пощады, мне оказанной. (...)

Тем временем Пугачёв, устроивший пир в честь своей победы, потребовал при-
вести Гринёва. Казаки-изменники тут же выполнили его приказ.

Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым ска-
тертью и установленным штофами и стаканами, Пугачёв и человек десять
казацких старшин сидели в шапках и цветных рубашках, разгорячённые
вином, с красными рожами и блистающими глазами. Между ими не было
ни Швабрина, ни нашего урядника, новобраных изменников. «А, ваше
благородие! - сказал Пугачёв, увидя меня. - Добро пожаловать; честь и
место, милости просим». Собеседники потеснились. Я молча сел на краю
стола. Сосед мой, молодой казак, стройный и красивый, налил мне стакан
простого вина, до которого я не коснулся. С любопытством стал я рассма-
тривать сборище. Пугачёв на первом месте сидел, облокотясь на стол и
подпирая чёрную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, пра-
вильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. Он часто
обращался к человеку лет пятидесяти, называя его то графом, то Тимофе-
ичем, а иногда величая его дядюшкою. Все обходились между собою как
товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему пред-
водителю. Разговор шёл об утреннем приступе, об успехе возмущения и о
будущих действиях. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно
оспоривал Пугачёва. И на сём-то странном военном совете решено было
идти к Оренбургу: движение дерзкое, и которое чуть было не увенчалось
бедственным успехом! Поход был объявлен к завтрашнему дню. «Ну, брат-
цы, - сказал Пугачёв, - затянем-ка на сон грядущий мою любимую песен-
ку. Чумаков! Начинай!» Сосед мой затянул тонким голоском заунывную
бурлацкую песню, и все подхватили хором:

Не шуми, мати зелёная дубровушка,

Не мешай мне доброму молодцу думу думати.

Что заутра мне доброму молодцу в допрос идти
Перед грозного судью, самого царя.

Ещё станет государь-царь меня спрашивать:

Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын,

Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,

Ещё много ли с тобой было товарищей?

Я скажу тебе, надёжа православный царь,

Всё правду скажу тебе, всю истину,

Что товарищей у меня было четверо:

Ещё первый мой товарищ тёмная ночь,

А второй мой товарищ булатный нож,

А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,

А четвёртый мой товарищ, то тугой лук,

Что рассыльщики мои, то калёны стрелы.

Что возговорит надёжа православный царь:

Исполать¹ тебе, детинушка крестьянский сын,

Что умел ты воровать, умел ответ держать!

Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими,

Что двумя ли столбами с перекладиной.

Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта просто-
народная песня про виселицу, распеваемая людьми, обречёнными висели-
це. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое при-
давали они словам и без того выразительным, - всё потрясало меня
каким-то пиитическим ужасом.

Гости выпили ещё по стакану, встали из-за стола и простились с Пуга-
чёвым. Я хотел за ними последовать, но Пугачёв сказал мне: «Сиди; я хочу
с тобою переговорить». Мы остались глаз на глаз.

Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачёв смо-
трел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивитель-
ным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся, и
с такою непритворной весёлостию, что и я, глядя на него, стал смеяться,
сам не зная чему.

-    Что, ваше благородие? - сказал он мне. - Струсил ты, признайся,
когда молодцы мои накинули тебе верёвку на шею? Я чаю, небо с овчинку
показалось... А покачался бы на перекладине, если бы не твой слуга.
Я тотчас узнал старого хрыча. Ну, думал ли ты, ваше благородие, что че-
ловек, который вывел тебя к умёту, был сам великий государь? (Тут он
взял на себя вид важный и таинственный.) Ты крепко передо мною вино-
ват, - продолжал он, - но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что
ты оказал мне услугу, когда принуждён я был скрываться от своих недру-
гов. То ли ещё увидишь! Так ли ещё тебя пожалую, когда получу своё
государство! Обещаешься ли служить мне с усердием?

Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не
мог не усмехнуться.

-    Чему ты усмехаешься? - спросил он меня нахмурясь. - Или ты не
веришь, что я великий государь? Отвечай прямо.

Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это ка-
залось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщи-
ком - было подвергнуть себя погибели; и то, на что был я готов под висе-
лицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось
мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачёв мрачно ждал моего
ответа. Наконец (и ещё ныне с самодовольствием поминаю эту минуту)
чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я от-
вечал Пугачёву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я при-
знать в тебе государя? Ты человек смышлёный: ты сам увидел бы, что я
лукавствую».

-    Кто же я таков, по твоему разумению?

-    Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.

Пугачёв взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, - сказал он, -

чтоб я был государь Пётр Фёдорович? Ну, добро. А разве нет удачи удало-
му? (...) Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмар-
шалы, и в князья. Как ты думаешь?»

-    Нет, - отвечал я с твёрдостию. - Я природный дворянин; я присягал
государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле же-
лаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург.

Пугачёв задумался. «А коли отпущу, - сказал он, - так обещаешься ли
по крайней мере против меня не служить?»

- Как могу тебе в этом обещаться? - отвечал я. - Сам знаешь, не моя
воля: велят идти против тебя - пойду, делать нечего. Ты теперь сам на-
чальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже,
если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в
твоей власти: отпустишь меня - спасибо; казнишь - Бог тебе судья; а я
сказал тебе правду.

Моя искренность поразила Пугачёва. «Так и быть, - сказал он, ударя
меня по плечу. - Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай
себе на все четыре стороны и делай что хочешь. Завтра приходи со мною
проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрёма клонит». (...)

Я пришёл к себе на квартиру и нашёл Савельича, горюющего по моём
отсутствии. Весть о свободе моей обрадовала его несказанно. (...)

Г л а в а IX

Разлука

Сладко было спознаваться
Мне, прекрасная, с тобой;
Грустно, грустно расставаться,
Грустно, будто бы с душой.

Херасков

Рано утром разбудил меня барабан. Я пошёл на сборное место. Там стро-
ились уже толпы пугачёвские около виселицы, где всё ещё висели вчераш-
ние жертвы. Казаки стояли верхами, солдаты под ружьём. Знамёна разве-
вались. Несколько пушек, между коих узнал я и нашу, поставлены были
на походные лафеты. Все жители находились тут же, ожидая самозванца.
У крыльца комендантского дома казак держал под уздцы прекрасную бе-
лую лошадь киргизской породы. Я искал глазами тела комендантши.

Оно было отнесено немного в сторону и прикрыто рогожею. Наконец
Пугачёв вышел из сеней. Народ снял шапки. Пугачёв остановился на
крыльце и со всеми поздоровался. Один из старшин подал ему мешок с
медными деньгами, и он стал их метать пригоршнями. Народ с криком
бросился их подбирать, и дело не обошлось без увечья. Пугачёва окружали
главные из его сообщников. Между ими стоял и Швабрин. Взоры наши
встретились; в моём он мог прочесть презрение, и он отворотился с выра-
жением искренней злобы и притворной насмешливости. Пугачёв, увидев
меня в толпе, кивнул мне головою и подозвал к себе. «Слушай, - сказал
он мне. - Ступай сей же час в Оренбург и объяви от меня губернатору и
всем генералам, чтоб ожидали меня к себе через неделю. Присоветуй им
встретить меня с детской любовию и послушанием; не то не избежать им
лютой казни. Счастливый путь, ваше благородие! - Потом обратился он к
народу и сказал, указывая на Швабрина: - Вот вам, детушки, новый ко-
мандир: слушайтесь его во всём, а он отвечает мне за вас и за крепость».
С ужасом услышал я сии слова: Швабрин делался начальником крепости;
Марья Ивановна оставалась в его власти! Боже, что с нею будет! Пугачёв
сошёл с крыльца. Ему подвели лошадь. Он проворно вскочил в седло, не
дождавшись казаков, которые хотели было подсадить его.

В это время из толпы народа, вижу, выступил мой Савельич, подходит
к Пугачёву и подаёт ему лист бумаги. Я не мог придумать, что из того вы-
йдет. «Это что?» - спросил важно Пугачёв. «Прочитай, так изволишь уви-
деть», - отвечал Савельич. Пугачёв принял бумагу и долго рассматривал с
видом значительным. «Что ты так мудрёно пишешь? - сказал он нако-
нец. - Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-се-
кретарь?»

Молодой малый в капральском мундире проворно подбежал к Пугачёву.
«Читай вслух», - сказал самозванец, отдавая ему бумагу. Я чрезвычайно
любопытствовал узнать, о чём дядька мой вздумал писать Пугачёву. Обер-
секретарь громогласно стал по складам читать следующее:

«Два халата, миткалёвый⁵⁷ и шёлковый полосатый, на шесть рублей».

-    Это что значит? - сказал, нахмурясь, Пугачёв.

-    Прикажи читать далее, - отвечал спокойно Савельич.

Обер-секретарь продолжал:

«Мундир из тонкого зелёного сукна на семь рублей.

Штаны белые суконные на пять рублей.

Двенадцать рубах полотняных голландских с манжетами на десять
рублей.

Погребец с чайною посудою на два рубля с полтиною...»

-    Что за вранье? - прервал Пугачёв. - Какое мне дело до погребцов и до
штанов с манжетами?

Савельич крякнул и стал объясняться.

-    Это, батюшка, изволишь видеть, реестр барскому добру, раскраденно-
му злодеями...

-    Какими злодеями? - спросил грозно Пугачёв.

-    Виноват: обмолвился, - отвечал Савельич. - Злодеи не злодеи, а твои
ребята таки пошарили да порастаскали. Не гневись: конь и о четырёх но-
гах да спотыкается. Прикажи уж дочитать.

-    Дочитывай, - сказал Пугачёв. Секретарь продолжал: «Одеяло ситце-
вое, другое тафтяное на хлопчатой бумаге четыре рубля. Шуба лисья, кры-
тая алым ратином⁵⁸, 40 рублей.

Ещё заячий тулупчик, пожалованный твоей милости на постоялом дво-
ре, 15 рублей».

-    Это что ещё! - вскричал Пугачёв, сверкнув огненными глазами.

Признаюсь, я перепугался за бедного моего дядьку. Он хотел было пу-
ститься опять в объяснения, но Пугачёв его прервал: «Как ты смел лезть
ко мне с такими пустяками? - вскричал он, выхватя бумагу из рук секре-
таря и бросив её в лицо Савельичу. - Глупый старик! Их обобрали: экая
беда? Да ты должен, старый хрыч, вечно Бога молить за меня да за моих
ребят за то, что ты и с барином-то своим не висите здесь вместе с моими
ослушниками... Заячий тулуп! Я-те дам заячий тулуп! Да знаешь ли ты,
что я с тебя живого кожу велю содрать на тулупы?»

-    Как изволишь, - отвечал Савельич, - а я человек подневольный и за
барское добро должен отвечать.

Пугачёв был, видно, в припадке великодушия. Он отворотился и отъ-
ехал, не сказав более ни слова. Швабрин и старшины последовали за ним.
Шайка выступила из крепости в порядке. Народ пошёл провожать Пугачё-
ва. Я остался на площади один с Савельичем. Дядька мой держал в руках
свой реестр и рассматривал его с видом глубокого сожаления.

Видя моё доброе согласие с Пугачёвым, он думал употребить оное в
пользу; но мудрое намерение ему не удалось. Я стал было его бранить за
неуместное усердие и не мог удержаться от смеха. «Смейся, сударь, - от-
вечал Савельич, - смейся; а как придётся нам сызнова заводиться всем
хозяйством, так посмотрим, смешно ли будет». (...)

Обдумав своё положение, Пётр решил ехать в Оренбург, чтобы склонить
тамошнее военное начальство к сражению за Белогорскую крепость. Наскоро прос-
тившись с попадьёй, ухаживавшей за больной Машей, он в сопровождении верного
Савельича отправился в путь. По дороге его догнал казак, посланный Пугачёвым.
Он передал Петру овчинный тулуп, пожалованный в дар самозванцем. Кроме того,
Пугачёв приказал вручить молодому офицеру ещё и деньги, но их казак, по его
же словам, растерял дорогой. Велев казаку благодарить Пугачёва, Пётр двинулся
дальше.

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ К ПРОЧИТАННОМУ

1.    Почему гарнизон проиграл бой пугачёвцам?

2.    Как вели себя пугачёвцы в завоёванной крепости? За что были убиты капитан
Миронов и его жена? Какие душевные качества они проявили перед лицом смерти?

3.    Благодаря чему Гринёв и Швабрин избежали казни? В чём заключалось главное
отличие между способами их спасения?

4.    Чем Пугачёва рассердила жалоба Савельича? Почему, несмотря на раздраже-
ние, вызванное неуместными хлопотами старика, он всё же послал Гринёву подар-
ки? Какие душевные свойства Пугачёва раскрылись в этом эпизоде?

5.    Какой из двух противоборствующих сил, по вашему мнению, сочувствует автор:
дворянам, исполняющим долг защитников законной власти, или бунтовщикам, пыта-
ющимся установить свою, «мужицкую» власть?

Хемментарий литературейеда

В повести изображаются два мира: дворянский и крестьянский. Каж-
дый из них имеет свой бытовой уклад, свои ценности, свои преимущества
и изъяны. Лучшие черты первого мира воплощаются в образе Гринёва,
верного дворянским представлениям о долге и чести, а также общечелове-
ческому принципу гуманности. Крестьянский мир овеян своей поэзией:
песнями, сказками, легендами, пословицами и поговорками, в которых
запечатлено своеобразие и красота народной мысли. Здесь господствуют
совсем иные представления о долге и справедливости. В то время как дво-
ряне считали Пугачёва преступником и самозванцем, крестьяне видели в
нём своего заступника и представителя законной власти. Д. Пьянов, на
свадьбе которого «гулял» Пугачёв, сердито сказал Пушкину: «Он для тебя
Пугачёв. а для меня он был великий государь Пётр Фёдорович».

Пушкин ясно видел, что у каждого из двух лагерей была своя «правда»
и что в борьбе за эту «правду» каждый из них проявлял и благородство,

и жестокость. Так же ясно он видел и то, что единственным средством
спасения в условиях жесткого противостояния дворянства и крестьянства
является не закон - царский или «пугачёвский», - а человечность. Именно
она выступает в повести основным мерилом оценки поступков персона-
жей. Именно она помогает героям достойно выходить из затруднительных
жизненных ситуаций и непростых нравственных испытаний. В утвержде-
нии человечности как главной ценности человеческой жизни и как глав-
ного способа противодействия разрушительным силам истории заключает-
ся гуманизм повести «Капитанская дочка».

По прибытии в Оренбург Гринёв доложил знакомому генералу о событиях,
произошедших в Белогорской крепости. Генерал был искренне опечален известием
о гибели капитана Миронова и его жены. Однако к предложению немедленно
отрядить солдат для освобождения крепости от мятежников отнёсся осторожно,
решив, что его следует обсудить на ближайшем заседании военного совета. На
этом заседании Пётр пылко отстаивал свою идею, но так и не нашёл поддержки у
членов военного совета. По общему мнению, в сложившейся ситуации следовало
не переходить в наступление, а укреплять оборону Оренбурга, на который надви-
гались войска бунтовщиков. Петру пришлось покориться. Через несколько дней
город действительно был взят в осаду, стоившую многим его жителям великих
лишений и страданий. О крупных военных сражениях теперь не могло быть и речи.
Единственным развлечением для Гринёва были ежедневные выезды за город, во
время которых он вступал в короткие перестрелки с пугачёвцами.

В один из таких выездов ему было передано письмо от Маши. Девушка сообщала,
что после всех перенесённых потрясений она стала пленницей Швабрина, который
жестоким обращением и угрозами добивается от неё согласия на замужество.
Швабрин дал ей три дня для размышлений, по истечении которых он намеревался
либо жениться на девушке, либо выдать её мятежникам. Обращаясь к Гринёву как
к единственному своему заступнику, Маша умоляла спасти её от ужасной участи.

Пётр опрометью кинулся к генералу с требованием дать ему роту солдат для
штурма Белогорской крепости. Но генерал счёл эту мысль безумной. Тогда Гринёв
решил действовать в одиночку, и, наскоро собравшись, выехал в Белогорскую
крепость. Савельич, как обычно, последовал за своим барином. По дороге путники
попали в плен к мятежникам. Гринёв был доставлен в дом, в котором расположился
Пугачёв.

Г л а в а XI

Мятежная слобода

В ту пору лев был сыт, хоть с роду он свиреп.
«Зачем пожаловать изволил в мой вертеп?» -
Спросил он ласково.

А. Сумароков

(...) Я вошёл в избу, или во дворец, как называли её мужики. Она осве-
щена была двумя сальными свечами, а стены оклеены были золотою бума-
гою; впрочем, лавки, стол, рукомойник на верёвочке, полотенце на гвозде,
ухват в углу и широкий шесток, уставленный горшками, - всё было как
в обыкновенной избе. Пугачёв сидел под образами, в красном кафтане, в
высокой шапке и важно подбочась. Около него стояло несколько из глав-
ных его товарищей, с видом притворного подобострастия. Видно было, что
весть о прибытии офицера из Оренбурга пробудила в бунтовщиках силь-
ное любопытство и что они приготовились встретить меня с торжеством.
Пугачёв узнал меня с первого взгляда. Поддельная важность его вдруг
исчезла. «А, ваше благородие! - сказал он мне с живостию. - Как пожи-
ваешь? Зачем тебя Бог принёс?» Я отвечал, что ехал по своему делу и что
люди его меня остановили. «А по какому делу?» - спросил он меня. Я не
знал, что отвечать. Пугачёв, полагая, что я не хочу объясняться при свиде-
телях, обратился к своим товарищам и велел им выйти. Все послушались,
кроме двух, которые не тронулись с места. «Говори смело при них, - ска-
зал мне Пугачёв, - от них я ничего не таю». Я взглянул наискось на на-
персников самозванца. Один из них, тщедушный и сгорбленный старичок
с седою бородкою, не имел в себе ничего замечательного, кроме голубой
ленты, надетой через плечо по серому армяку. Но ввек не забуду его това-
рища. Он был высокого росту, дороден и широкоплеч, и показался мне лет
сорока пяти. Густая рыжая борода, серые сверкающие глаза, нос без ноз-
дрей и красноватые пятна на лбу и на щеках придавали его рябому широ-
кому лицу выражение неизъяснимое. Он был в красной рубахе, в киргиз-
ском халате и в казацких шароварах. Первый (как узнал я после) был
беглый капрал Белобородов; второй - Афанасий Соколов (прозванный
Хлопушей), ссыльный преступник, три раза бежавший из сибирских руд-
ников. Несмотря на чувства, исключительно меня волновавшие, общество,
в котором я так нечаянно очутился, сильно развлекало моё воображение.
Но Пугачёв привёл меня в себя своим вопросом: «Говори: по какому же
делу выехал ты из Оренбурга?»

Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение,
вторично приведшее меня к Пугачёву, подавало мне случай привести в
действо моё намерение. Я решился им воспользоваться и, не успев обду-
мать то, на что решался, отвечал на вопрос Пугачёва:

-    Я ехал в Белогорскую крепость избавить сироту, которую там обижают.

Глаза у Пугачёва засверкали. «Кто из моих людей смеет обижать сиро-
ту? - закричал он. - Будь он семи пядей во лбу, а от суда моего не уйдёт.
Говори: кто виноватый?»

-    Швабрин виноватый, - отвечал я. - Он держит в неволе ту девушку,
которую ты видел, больную, у попадьи, и насильно хочет на ней жениться.

-    Я проучу Швабрина, - сказал грозно Пугачёв. - Он узнает, каково у
меня своевольничать и обижать народ. Я его повешу.

-    Прикажи слово молвить, - сказал Хлопуша хриплым голосом. - Ты
поторопился назначить Швабрина в коменданты крепости, а теперь торо-
пишься его вешать. Ты уж оскорбил казаков, посадив дворянина им в на-
чальники; не пугай же дворян, казня их по первому наговору.

-    Нечего их ни жалеть, ни жаловать! - сказал старичок в голубой лен-
те. - Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить
порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признаёт,
так нечего у тебя и управы искать, а коли признаёт, что же он до сегод-
няшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли
свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его ми-
лость подослан к нам от оренбургских командиров.

Логика старого злодея показалась мне
довольно убедительною. Мороз пробежал
по всему моему телу при мысли, в чьих
руках я находился. Пугачёв заметил моё
смущение. «Ась, ваше благородие? - ска-
зал он мне подмигивая. - Фельдмаршал
мой, кажется, говорит дело. Как ты ду-
маешь?»

 

Насмешка Пугачёва возвратила мне
бодрость. Я спокойно отвечал, что я на-
хожусь в его власти и что он волен посту-
пать со мною, как ему будет угодно.

-    Добро, - сказал Пугачёв. - Теперь
скажи, в каком состоянии ваш город.

-    Слава Богу, - отвечал я, - всё благо-
получно.

-    Благополучно? - повторил Пугачёв. -
А народ мрёт с голоду! Самозванец гово-
рил правду; но я по долгу присяги стал
уверять, что всё это пустые слухи и что в
Оренбурге довольно всяких запасов.

-    Ты видишь, - подхватил старичок, - что он тебя в глаза обманывает.
Все беглецы согласно показывают, что в Оренбурге голод и мор, что там
едят мертвечину, и то за честь; а его милость уверяет, что всего вдоволь.
Коли ты Швабрина хочешь повесить, то уж на той же виселице повесь и
этого молодца, чтоб никому не было завидно.

Слова проклятого старика, казалось, поколебали Пугачёва. К счастию,
Хлопуша стал противоречить своему товарищу.

-    Полно, Наумыч, - сказал он ему. - Тебе бы всё душить да резать. Что
ты за богатырь? Поглядеть, так в чём душа держится. Сам в могилу смо-
тришь, а других губишь. Разве мало крови на твоей совести?

-    Да ты что за угодник? - возразил Белобородов. - У тебя-то откуда
жалость взялась?

-    Конечно, - отвечал Хлопуша, - и я грешен, и эта рука (тут он сжал
свой костливый кулак и, засуча рукава, открыл косматую руку), и эта
рука повинна в пролитой христианской крови. Но я губил супротивника,
а не гостя; на вольном перепутье, да в тёмном лесу, не дома, сидя за печью;
кистенём⁵⁹ и обухом, а не бабьим наговором.

Старик отворотился и проворчал слова: «Рваные ноздри!»...

-    Что ты там шепчешь, старый хрыч? - закричал Хлопуша. - Я тебе
дам рваные ноздри; погоди, придёт и твоё время; Бог даст, и ты щипцов
понюхаешь... А покамест смотри, чтоб я тебе бородишки не вырвал!

-    Господа енаралы! - провозгласил важно Пугачёв. - Полно вам ссорить-
ся. Не беда, если б и все оренбургские собаки дрыгали ногами под одной
перекладиной: беда, если наши кобели меж собою перегрызутся. Ну, по-
миритесь.

Хлопуша и Белобородов не сказали ни слова и мрачно смотрели друг на
друга. Я увидел необходимость переменить разговор, который мог кон-
читься для меня очень невыгодным образом, и, обратясь к Пугачёву, ска-
зал ему с весёлым видом: «Ах! я было и забыл благодарить тебя за лошадь
и за тулуп. Без тебя я не добрался бы до города и замёрз бы на дороге».

Уловка моя удалась. Пугачёв развеселился. «Долг платежом красен, -
сказал он, мигая и прищуриваясь. - Расскажи-ка мне теперь, какое тебе
дело до той девушки, которую Швабрин обижает? Уж не зазноба ли сердцу
молодецкому? а?»

-    Она невеста моя, - отвечал я Пугачёву, видя благоприятную перемену
погоды и не находя нужды скрывать истину.

-    Твоя невеста! - закричал Пугачёв. - Что ж ты прежде не сказал? Да
мы тебя женим и на свадьбе твоей попируем! - Потом, обращаясь к Бело-
бородову: - Слушай, фельдмаршал! Мы с его благородием старые прияте-
ли; сядем-ка да поужинаем; утро вечера мудренее. Завтра посмотрим, что
с ним сделаем.

Я рад был отказаться от предлагаемой чести, но делать было нечего.
Две молодые казачки, дочери хозяина избы, накрыли стол белой скатер-
тью, принесли хлеба, ухи и несколько штофов с вином и пивом, и я вто-
рично очутился за одною трапезою с Пугачёвым и с его страшными това-
рищами. (...)

По распоряжению Хлопуши, караульный отвёл меня в приказную избу,
где я нашёл и Савельича и где меня оставили с ним взаперти. (...)

Поутру пришли меня звать от имени Пугачёва. Я пошёл к нему. У ворот
его стояла кибитка, запряжённая тройкою татарских лошадей. Народ тол-
пился на улице. В сенях встретил я Пугачёва: он был одет по-дорожному,
в шубе и в киргизской шапке. Вчерашние собеседники окружали его, при-
няв на себя вид подобострастия, который сильно противуречил всему,
чему я был свидетелем накануне. Пугачёв весело со мною поздоровался и
велел мне садиться с ним в кибитку.

Мы уселись. «В Белогорскую крепость!» - сказал Пугачёв широкопле-
чему татарину, стоя правящему тройкою. Сердце моё сильно забилось. Ло-
шади тронулись, колокольчик загремел, кибитка полетела...

«Стой! стой!» - раздался голос, слишком мне знакомый, - и я увидел
Савельича, бежавшего нам навстречу. Пугачёв велел остановиться. «Ба-
тюшка, Пётр Андреич! - кричал дядька. - Не покинь меня на старости лет
посреди этих мошен...» - «А, старый хрыч! - сказал ему Пугачёв. - Опять
Бог дал свидеться. Ну, садись на облучок».

-    Спасибо, государь, спасибо, отец родной! - говорил Савельич усажи-
ваясь. - Век за тебя буду Бога молить, а о заячьем тулупе и упоминать
уж не стану.

Этот заячий тулуп мог наконец не на шутку рассердить Пугачёва.
К счастию, самозванец или не расслыхал, или пренебрёг неуместным на-
мёком. Лошади поскакали; народ на улице останавливался и кланялся в
пояс. Пугачёв кивал головою на обе стороны. Через минуту мы выехали из
слободы и помчались по гладкой дороге.

Легко можно себе представить, что чувствовал я в эту минуту. Через
несколько часов должен я был увидеться с той, которую почитал уже для
меня потерянною. Я воображал себе минуту нашего соединения... Я думал
также и о том человеке, в чьих руках находилась моя судьба и который по
странному стечению обстоятельств таинственно был со мною связан.
Я вспоминал об опрометчивой жестокости, о кровожадных привычках
того, кто вызывался быть избавителем моей любезной! Пугачёв не знал,
что она была дочь капитана Миронова; озлобленный Швабрин мог открыть
ему всё; Пугачёв мог проведать истину и другим образом... Тогда что ста-
нется с Марьей Ивановной? Холод пробегал по моему телу, и волоса стано-
вились дыбом... (...)

Разговорившись в дороге, Пугачёв сообщил Петру о том, что готовится к новым
походам.

-    А ты полагаешь идти на Москву?

Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса:

-    Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают.
Они воры. Мне должно держать ухо востро; при первой неудаче они свою
шею выкупят моею головою.

-    То-то! - сказал я Пугачёву. - Не лучше ли тебе отстать от них самому,
заблаговременно, да прибегнуть к милосердию государыни?

Пугачёв горько усмехнулся.

-    Нет, - отвечал он, - поздно мне каяться. Для меня не будет помило-
вания. Буду продолжать как начал. Как знать? Авось и удастся! Гришка
Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою.

-    А знаешь ты, чем он кончил? Его выбросили из окна, зарезали, со-
жгли, зарядили его пеплом пушку и выпалили!

-    Слушай, - сказал Пугачёв с каким-то диким вдохновением. - Расска-
жу тебе сказку, которую в ребячестве мне рассказывала старая калмычка.
Однажды орёл спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живёшь
ты на белом свете триста лет, а я всего-навсего только тридцать три года? -
Оттого, батюшка, отвечал ему ворон, что ты пьёшь живую кровь, а я пи-
таюсь мертвечиной. Орёл подумал: давай попробуем и мы питаться тем
же. Хорошо. Полетели орёл да ворон. Вот завидели палую лошадь; спусти-
лись и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орёл клюнул раз, клюнул
другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон; чем триста лет
питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что Бог
даст! - Какова калмыцкая сказка?

-    Затейлива, - отвечал я ему. - Но жить убийством и разбоем значит по
мне клевать мертвечину.

Пугачёв посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы
замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул уны-
лую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по
гладкому зимнему пути... Вдруг увидел я деревушку на крутом берегу
Яика, с частоколом и с колокольней - и через четверть часа въехали мы
в Белогорскую крепость.

Г л а в а XII

Сирота

Как у нашей у яблоньки
Ни верхушки нет, ни отросточек;
Как у нашей у княгинюшки
Ни отца нету, ни матери.
Снарядить-то её некому,
Благословить-то её некому.

С в а д е б н а я п е с н я

Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал коло-
кольчик Пугачёва и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца
на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник помог
Пугачёву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою ра-
дость и усердие. Увидя меня, он смутился; но вскоре оправился, протянул
мне руку, говоря: «И ты наш? Давно бы так!» - Я отворотился от него и
ничего не отвечал.

Сердце моё заныло, когда очутились мы в давно знакомой комнате, где
на стене висел ещё диплом покойного коменданта, как печальная эпита-
фия прошедшему времени. Пугачёв сел на том диване, на котором, бывало,
дремал Иван Кузмич, усыплённый ворчанием своей супруги. Швабрин
сам поднёс ему водки. Пугачёв выпил рюмку и сказал ему, указав на меня:
«Попотчуй и его благородие». Швабрин подошёл ко мне с своим подносом;
но я вторично от него отворотился. Он казался сам не свой. При обыкно-
венной своей сметливости он, конечно, догадался, что Пугачёв был им не-
доволен. Он трусил перед ним, а на меня поглядывал с недоверием. Пуга-
чёв осведомился о состоянии крепости, о слухах про неприятельские
войска и тому подобном, и вдруг спросил его неожиданно: «Скажи, братец,
какую девушку держишь ты у себя под караулом? Покажи-ка мне её».

Швабрин побледнел как мёртвый. «Государь, - сказал он дрожащим
голосом... - Государь, она не под караулом... она больна... она в светлице
лежит».

«Веди ж меня к ней», - сказал самозванец, вставая с места. Отговорить-
ся было невозможно. Швабрин повёл Пугачёва в светлицу Марьи Иванов-
ны. Я за ними последовал.

Швабрин остановился на лестнице. «Государь! - сказал он. - Вы власт-
ны требовать от меня, что вам угодно; но не прикажите постороннему
входить в спальню к жене моей».

Я затрепетал. «Так ты женат!» - сказал я Швабрину, готовяся его рас-
терзать.

-    Тише! - прервал меня Пугачёв. - Это моё дело. А ты, - продолжал он,
обращаясь к Швабрину, - не умничай и не ломайся: жена ли она тебе, или
не жена, а я веду к ней кого хочу. Ваше благородие, ступай за мною.

У дверей светлицы Швабрин опять остановился и сказал прерываю-
щимся голосом: «Государь, предупреждаю вас, что она в белой горячке и
третий день как бредит без умолку».

-    Отворяй! - сказал Пугачёв.

Швабрин стал искать у себя в карманах и сказал, что не взял с собою
ключа. Пугачёв толкнул дверь ногою; замок отскочил; дверь отворилась, и
мы вошли.

Я взглянул и обмер. На полу, в крестьянском оборванном платье сидела
Марья Ивановна, бледная, худая, с растрёпанными волосами. Перед нею
стоял кувшин воды, накрытый ломтем хлеба. Увидя меня, она вздрогнула
и закричала. Что тогда со мною стало - не помню.

Пугачёв посмотрел на Швабрина и сказал с горькой усмешкою: «Хорош у
тебя лазарет!» - Потом, подошед к Марье Ивановне: - «Скажи мне, голубуш-
ка, за что твой муж тебя наказывает? в чём ты перед ним провинилась?»

-    Мой муж! - повторила она. - Он мне не муж. Я никогда не буду его
женою! Я лучше решилась умереть, и умру, если меня не избавят.

Пугачёв взглянул грозно на Швабрина: «И ты смел меня обманывать! -
сказал он ему. - Знаешь ли, бездельник, чего ты достоин?»

Швабрин упал на колени... В эту минуту презрение заглушило во мне
все чувства ненависти и гнева. С омерзением глядел я на дворянина, валя-
ющегося в ногах беглого казака. Пугачёв смягчился. «Милую тебя на сей
раз, - сказал он Швабрину, - но знай, что при первой вине тебе припом-
нится и эта». Потом обратился он к Марье Ивановне и сказал ей ласково:

-    Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь.

Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею
убийца её родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств.
Я кинулся к ней; но в эту минуту очень смело в комнату втёрлась моя
старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пу-
гачёв вышел из светлицы, и мы трое сошли в гостиную.

-    Что, ваше благородие? - сказал, смеясь, Пугачёв. - Выручили крас-
ную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом да не заставить ли его
обвенчать племянницу? Пожалуй, я буду посажёным отцом, Швабрин
дружкою; закутим, запьём - и ворота запрём!

Чего я опасался, то и случилось, Швабрин, услыша предложение Пуга-
чёва, вышел из себя. «Государь! - закричал он в исступлении. - Я виноват,
я вам солгал; но и Гринёв вас обманывает. Эта девушка не племянница
здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который казнён при взятии
здешней крепости».

Пугачёв устремил на меня огненные свои глаза. «Это что ещё?» - спро-
сил он меня с недоумением.

-    Швабрин сказал тебе правду, - отвечал я с твёрдостию.

-    Ты мне этого не сказал, - заметил Пугачёв, у коего лицо омрачилось.

-    Сам ты рассуди, - отвечал я ему, - можно ли было при твоих людях
объявить, что дочь Миронова жива. Да они бы её загрызли. Ничто её бы
не спасло!

-    И то правда, - сказал, смеясь, Пугачёв. - Мои пьяницы не пощадили
бы бедную девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их.

-    Слушай, - продолжал я, видя его доброе расположение. - Как тебя
назвать не знаю, да и знать не хочу... Но Бог видит, что жизнию моей рад
бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того,
что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. До-
верши как начал: отпусти меня с бедной сиротою, куда нам Бог путь ука-
жет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день
будем Бога молить о спасении грешной твоей души...

Казалось, суровая душа Пугачёва была тронута. «Ин быть по-твоему! -
сказал он. - Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обы-
чай. Возьми себе свою красавицу; вези её куда хочешь, и дай вам Бог
любовь да совет!»

Тут он оборотился к Швабрину и велел выдать мне пропуск во все за-
ставы и крепости, подвластные ему. Швабрин, совсем уничтоженный, сто-
ял как остолбенелый. Пугачёв отправился осматривать крепость. Швабрин
его сопровождал; а я остался под предлогом приготовлений к отъезду. (...)

Гринёв решил отвезти Машу к своим родителям, где её безопасности ничто
не угрожало. Выданная Пугачёвым бумага обеспечила им беспрепятственный
проезд по всей территории, захваченной мятежниками. Так они добрались до мест
расположения царских войск. Здесь Гринёв встретился со своим старым знакомым
Зуриным, которому он когда-то проиграл сто рублей. Пётр остался в отряде, воевав-
шем с бунтовщиками, а Машу в сопровождении Савельича отправил в деревню к
своим родным.

Г л а в а ХШ

Арест

Не гневайтесь, сударь: по долгу моему
Я должен сей же час отправить вас в тюрьму.
- Извольте, я готов; но я в такой надежде,
Что дело объяснить дозволите мне прежде.

Княжнин

(...) Не стану описывать нашего похода и окончания войны. Скажу ко-
ротко, что бедствие доходило до крайности. Мы проходили через селения,
разорённые бунтовщиками, и поневоле отбирали у бедных жителей то, что

успели они спасти. Правление было повсюду прекращено: помещики укры-
вались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальни-
ки отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние
всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно... Не при-
веди Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!

Пугачёв бежал, преследуемый Иваном Ивановичем Михельсоном. Вско-
ре узнали мы о совершенном его разбитии. Наконец Зурин получил изве-
стие о поимке самозванца, а вместе с тем и повеление остановиться. Война
была кончена. Наконец мне можно было ехать к моим родителям! Мысль
их обнять, увидеть Марью Ивановну, от которой не имел я никакого из-
вестия, одушевляла меня восторгом. Я прыгал как ребёнок...

Но между тем странное чувство отравляло мою радость: мысль о злодее,
обрызганном кровию стольких невинных жертв, и о казни, его ожидаю-
щей, тревожила меня поневоле: «Емеля, Емеля! - думал я с досадою, - за-
чем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Лучше
ничего не мог бы ты придумать». Что прикажете делать? Мысль о нём
неразлучна была во мне с мыслию о пощаде, данной мне им в одну из
ужасных минут его жизни, и об избавлении моей невесты из рук гнусного
Швабрина.

Зурин дал мне отпуск. Через несколько дней должен я был опять очу-
титься посреди моего семейства, увидеть опять мою Марью Ивановну... (...)

Но в день отъезда неожиданно пришёл приказ об аресте Гринёва и дальнейшей
его отправке в Казань в связи с расследованием «дела Пугачёва». С чистой совестью
Пётр подчинился приказу.

Г л а в а XIV

Суд

Мирская молва -
Морская волна.

П о с л о в и ц а

По прибытии в Казань Гринёв предстал перед военным судом.

(...) Я вошёл в залу довольно обширную. За столом, покрытым бумага-
ми, сидели два человека: пожилой генерал, виду строгого и холодного, и
молодой гвардейский капитан, лет двадцати осьми, очень приятной на-
ружности, ловкий и свободный в обращении. У окошка за особым столом
сидел секретарь с пером за ухом, наклонясь над бумагою, готовый записы-
вать мои показания. Начался допрос. Меня спросили о моём имени и зва-
нии. Генерал осведомился, не сын ли я Андрея Петровича Гринёва? И на
ответ мой возразил сурово: «Жаль, что такой почтенный человек имеет
такого недостойного сына!» Я спокойно отвечал, что каковы бы ни были
обвинения, тяготеющие на мне, я надеюсь их рассеять чистосердечным
объяснением истины. Уверенность моя ему не понравилась. «Ты, брат, вос-
тёр, - сказал он мне нахмурясь, - но видали мы и не таких!»

Тогда молодой человек спросил меня: по какому случаю и в какое время
вошёл я в службу к Пугачёву и по каким поручениям был я им употреблён?

Я отвечал с негодованием, что я, как офицер и дворянин, ни в какую
службу к Пугачёву вступать и никаких поручений от него принять не мог.

- Каким же образом, - возразил мой допросчик, - дворянин и офицер
один пощажён самозванцем, между тем как все его товарищи злодейски
умерщвлены? Каким образом этот самый офицер и дворянин дружески
пирует с бунтовщиками, принимает от главного злодея подарки, шубу,
лошадь и полтину денег? Отчего произошла такая странная дружба и на
чем она основана, если не на измене или по крайней мере на гнусном и
преступном малодушии?

Я был глубоко оскорблён словами гвардейского офицера и с жаром на-
чал своё оправдание. Я рассказал, как началось моё знакомство с Пугачё-
вым в степи, во время бурана; как при взятии Белогорской крепости он
меня узнал и пощадил. Я сказал, что тулуп и лошадь, правда, не посове-
стился я принять от самозванца; но что Белогорскую крепость защищал я
противу злодея до последней крайности. Наконец я сослался и на моего
генерала, который мог засвидетельствовать моё усердие во время бедствен-
ной оренбургской осады.

Строгий старик взял со стола открытое письмо и стал читать его вслух:
«На запрос вашего превосходительства касательно прапорщика Гринёва,
якобы замешанного в нынешнем смятении и вошедшего в сношения с
злодеем, службою недозволенные и долгу присяги противные, объяснить
имею честь: оный прапорщик Гринёв находился на службе в Оренбурге
от начала октября прошлого 1773 года до 24 февраля нынешнего года, в
которое число он из города отлучился и с той поры уже в команду мою
не являлся. А слышно от перебежчиков, что он был у Пугачёва в слободе
с ним вместе ездил в Белогорскую крепость, в коей прежде находился он
на службе; что касается до его поведения, то я могу...» Тут он прервал
своё чтение и сказал мне сурово: «Что ты теперь скажешь себе в оправ-
дание?»

Я хотел было продолжать, как начал, и объяснить мою связь с Марьей
Ивановной так же искренно, как и всё прочее. Но вдруг почувствовал не-
преодолимое отвращение. Мне пришло в голову, что если назову её, то
комиссия потребует её к ответу; и мысль впутать имя её между гнусными
изветами злодеев и её самую привести на очную с ними ставку - эта ужас-
ная мысль так меня поразила, что я замялся и спутался.

Судьи мои, начинавшие, казалось, выслушивать ответы мои с некото-
рою благосклонностию, были снова предубеждены противу меня при виде
моего смущения. Гвардейский офицер потребовал, чтоб меня поставили на
очную ставку с главным доносителем. Генерал велел кликнуть вчерашнего
злодея. Я с живостию обратился к дверям, ожидая появления своего обви-
нителя. Через несколько минут загремели цепи, двери отворились, и во-
шёл - Швабрин. Я изумился его перемене. Он был ужасно худ и бледен.

Волоса его, недавно чёрные как смоль, совершенно поседели; длинная
борода была всклокочена. Он повторил обвинения свои слабым, но смелым
голосом. По его словам, я отряжён был от Пугачёва в Оренбург шпионом;
ежедневно выезжал на перестрелки, дабы передавать письменные изве-
стия о всём, что делалось в городе; что наконец явно передался самозван-
цу, разъезжал с ним из крепости в крепость, стараясь всячески губить
своих товарищей-изменников, дабы занимать их места и пользоваться на-
градами, раздаваемыми от самозванца. Я выслушал его молча и был дово-
лен одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем,
оттого ли, что самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла
его с презрением; оттого ли, что в сердце его таилась искра того же чув-
ства, которое и меня заставляло молчать, - как бы то ни было, имя дочери
белогорского коменданта не было произнесено в присутствии комиссии.

Я утвердился ещё более в моём намерении, и когда судьи спросили: чем
могу опровергнуть показания Швабрина, я отвечал, что держусь первого
своего объяснения и ничего другого в оправдание себе сказать не могу.

Генерал велел нас вывести. Мы вышли вместе. Я спокойно взглянул на
Швабрина, но не сказал ему ни слова. Он усмехнулся злобной усмешкою
и, приподняв свои цепи, опередил меня и ускорил свои шаги. Меня опять
отвели в тюрьму и с тех пор уже к допросу не требовали.

Я не был свидетелем всему, о чём остается мне уведомить читателя; но
я так часто слыхал о том рассказы, что малейшие подробности врезались в
мою память и что мне кажется, будто бы я тут же невидимо присутствовал.

Марья Ивановна принята была моими родителями с тем искренним ра-
душием, которое отличало людей старого века. Они видели благодать Бо-
жию в том, что имели случай приютить и обласкать бедную сироту. Вско-
ре они к ней искренно привязались, потому что нельзя было её узнать и не
полюбить. Моя любовь уже не казалась батюшке пустою блажью; а ма-
тушка только того и желала, чтоб е ё Петруша женился на милой капитан-
ской дочке.

Слух о моём аресте поразил всё моё семейство. Марья Ивановна так
просто рассказала моим родителям о странном знакомстве моём с Пугачё-
вым, что оно не только не беспокоило их, но ещё заставляло часто смеять-
ся от чистого сердца. Батюшка не хотел верить, чтобы я мог быть замешан
в гнусном бунте, коего цель была ниспровержение престола и истребление
дворянского рода. Он строго допросил Савельича. Дядька не утаил, что
барин бывал в гостях у Емельки Пугачёва и что-де злодей его таки жало-
вал; но клялся, что ни о какой измене он и не слыхивал. Старики успоко-
ились и с нетерпением стали ждать благоприятных вестей. Марья Иванов-
на сильно была встревожена, но молчала, ибо в высшей степени была
одарена скромностию и осторожностию.

Прошло несколько недель... Вдруг батюшка получает из Петербурга
письмо от нашего родственника князя Б**. Князь писал ему обо мне. После
обыкновенного приступа он объявлял ему, что подозрения насчет участия
моего в замыслах бунтовщиков, к несчастию, оказались слишком основа-
тельными, что примерная казнь должна была бы меня постигнуть, но что
государыня, из уважения к заслугам и преклонным летам отца, решилась
помиловать преступного сына и, избавляя его от позорной казни, повелела
только сослать в отдалённый край Сибири на вечное поселение.

Сей неожиданный удар едва не убил отца моего. Он лишился обыкно-
венной своей твёрдости, и горесть его (обыкновенно немая) изливалась в
горьких жалобах. «Как! - повторял он, выходя из себя. - Сын мой уча-
ствовал в замыслах Пугачёва! Боже праведный, до чего я дожил! Госуда-
рыня избавляет его от казни! От этого разве мне легче? Не казнь страшна:
пращур мой умер на лобном месте⁶⁰, отстаивая то, что почитал святынею
своей совести; отец мой пострадал вместе с Волынским и Хрущёвым⁶¹. Но
дворянину изменить своей присяге, соединиться с разбойниками, с убий-
цами, с беглыми холопьями!.. Стыд и срам нашему роду!..» Испуганная
его отчаянием матушка не смела при нём плакать и старалась возвратить
ему бодрость, говоря о неверности молвы, о шаткости людского мнения.
Отец мой был неутешен.

Марья Ивановна мучилась более всех. Будучи уверена, что я мог оправ-
даться, когда бы только захотел, она догадывалась об истине и почита-
ла себя виновницею моего несчастия. Она скрывала от всех свои слёзы
и страдания и между тем непрестанно думала о средствах, как бы меня
спасти. (...)

Понимая, что помощи ждать неоткуда, Маша отважилась лично просить импе-
ратрицу о восстановлении справедливости по отношению к оклеветанному жениху.
Тепло простившись с родителями Петра, она отправилась в путь. Неподалеку от
Царского Села, где в это время находилась императрица, девушка остановилась на
почтовом дворе. Жена смотрителя радушно её приняла и рассказала множество
занятных историй из жизни обитателей императорского дворца.

На другой день рано утром Марья Ивановна проснулась, оделась и ти-
хонько пошла в сад. Утро было прекрасное, солнце освещало вершины
лип, пожелтевших уже под свежим дыханием осени. Широкое озеро сияло
неподвижно. Проснувшиеся лебеди важно выплывали из-под кустов, осе-
няющих берег. Марья Ивановна пошла около прекрасного луга, где только
что поставлен был памятник в честь недавних побед графа Петра Алексан-
дровича Румянцева. Вдруг белая собачка английской породы залаяла и
побежала ей навстречу. Марья Ивановна испугалась и остановилась. В эту
самую минуту раздался приятный женский голос: «Не бойтесь, она не
укусит». И Марья Ивановна увидела даму, сидевшую на скамейке противу
памятника. Марья Ивановна села на другом конце скамейки. Дама при-
стально на неё смотрела; а Марья Ивановна, со своей стороны бросив не-
сколько косвенных взглядов, успела рассмотреть её с ног до головы. Она
была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей каза-
лось лет сорок. Лицо её, полное и румяное, выражало важность и спокой-
ствие, а голубые глаза и лёгкая улыбка имели прелесть неизъяснимую.
Дама первая перервала молчание.

-    Вы, верно, не здешние? - сказала она.

-    Точно так-с: я вчера только приехала из провинции.

-    Вы приехали с вашими родными?

-    Никак нет-с. Я приехала одна.

-    Одна! Но вы так ещё молоды.

-    У меня нет ни отца, ни матери.

-    Вы здесь, конечно, по каким-нибудь
делам?

 

-    Точно так-с. Я приехала подать
просьбу государыне.

-    Вы сирота: вероятно, вы жалуетесь
на несправедливость и обиду?

-    Никак нет-с. Я приехала просить
милости, а не правосудия.

-    Позвольте спросить, кто вы таковы?

-    Я дочь капитана Миронова.

-    Капитана Миронова! того самого, что
был комендантом в одной из оренбург-
ских крепостей?

-    Точно так-с.

Дама, казалось, была тронута. «Изви-
ните меня, - сказала она голосом ещё бо-
лее ласковым, - если я вмешиваюсь в
ваши дела; но я бываю при дворе; изъяс-
ните мне, в чём состоит ваша просьба, и,
может быть, мне удастся вам помочь».

Марья Ивановна встала и почтительно
её благодарила. Всё в неизвестной даме
невольно привлекало сердце и внушало
доверенность. Марья Ивановна вынула из
кармана сложенную бумагу и подала её незнакомой своей покровительни-
це, которая стала читать её про себя.

Сначала она читала с видом внимательным и благосклонным; но вдруг
лицо её переменилось, - и Марья Ивановна, следовавшая глазами за всеми
её движениями, испугалась строгому выражению этого лица, за минуту
столь приятному и спокойному.

-    Вы просите за Гринёва? - сказала дама с холодным видом. - Импера-
трица не может его простить. Он пристал к самозванцу не из невежества
и легковерия, но как безнравственный и вредный негодяй.

-    Ах, неправда! - вскрикнула Марья Ивановна.

-    Как неправда! - возразила дама, вся вспыхнув.

-    Неправда, ей-богу неправда! Я знаю всё, я всё вам расскажу. Он для
одной меня подвергался всему, что постигло его. И если он не оправдался
перед судом, то разве потому только, что не хотел запутать меня. - Тут она
с жаром рассказала всё, что уже известно моему читателю.

Дама выслушала её со вниманием. «Где вы остановились?» - спросила
она потом; и услыша, что у Анны Власьевны, примолвила с улыбкою: «А!
знаю. Прощайте, не говорите никому о нашей встрече. Я надеюсь, что вы
недолго будете ждать ответа на ваше письмо».

С этим словом она встала и вошла в крытую аллею, а Марья Ивановна
возвратилась к Анне Власьевне, исполненная радостной надежды.

Хозяйка побранила её за раннюю осеннюю прогулку, вредную, по её
словам, для здоровья молодой девушки. Она принесла самовар и за чаш-
кою чая только было принялась за бесконечные рассказы о дворе, как
вдруг придворная карета остановилась у крыльца, и камер-лакей вошёл с
объявлением, что государыня изволит к себе приглашать девицу Миро-
нову. (...)

Императрица сидела за своим туалетом. Несколько придворных окру-
жали её и почтительно пропустили Марью Ивановну. Государыня ласково
к ней обратилась, и Марья Ивановна узнала в ней ту даму, с которой так
откровенно изъяснялась она несколько минут тому назад. Государыня по-
дозвала её и сказала с улыбкою: «Я рада, что могла сдержать вам своё
слово и исполнить вашу просьбу. Дело ваше кончено. Я убеждена в невин-
ности вашего жениха. Вот письмо, которое сами потрудитесь отвезти к
будущему свёкру».

Марья Ивановна приняла письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала
к ногам императрицы, которая подняла её и поцеловала. Государыня раз-
говорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, - сказала она, - но я в долгу
перед дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на
себя устроить ваше состояние».

Обласкав бедную сироту, государыня её отпустила. Марья Ивановна
уехала в той же придворной карете. Анна Власьевна, нетерпеливо ожидав-
шая её возвращения, осыпала её вопросами, на которые Марья Ивановна
отвечала кое-как. Анна Власьевна хотя и была недовольна её беспамят-
ством, но приписала оное провинциальной застенчивости и извинила ве-
ликодушно. В тот же день Марья Ивановна, не полюбопытствовав взгля-
нуть на Петербург, обратно поехала в деревню...

Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринёва. Из семей-
ственных преданий известно, что он был освобождён от заключения в кон-
це 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни
Пугачёва, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через
минуту, мёртвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом
Пётр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденству-
ет в Симбирской губернии. (...) Рукопись Петра Андреевича Гринёва до-
ставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты
были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы реши-
лись, с разрешения родственников, издать её особо, приискав к каждой
главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собствен-
ные имена.

Издатель

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ К ПРОЧИТАННОМУ

1.    Какие обстоятельства заставили Гринёва в третий раз встретиться с Пугачёвым?
Почему, вопреки требованиям дворянской чести, Пётр решил обратиться к само-
званцу за помощью?

2.    Расскажите, как проходил пугачёвский «военный совет». Чем он грозил Гринёву?
Какие взгляды взбунтовавшегося народа на дворянство отразились в мнениях чле-
нов этого совета? Что побудило Пугачёва снова взять Гринёва под своё покрови-
тельство?

3.    Доверял ли Пугачёв своим соратникам? Подтвердите ответ цитатой. Почему Пу-
гачёв отбросил возможность покаяния, на которую ему указал Гринёв ?

4.    Перескажите содержание сказки, рассказанной Пугачёвым по дороге в Белогор-
скую крепость. Раскройте её иносказательный смысл. Что эта сказка объясняет в
характере Пугачёва? А как её прокомментировал Гринёв ? Почему Пугачёв ничего не
ответил на его комментарий?

5.    Как была спасена Маша Миронова? Почему, когда Гринёв признался, что Маша яв-
ляется дочерью убитого коменданта крепости, лицо Пугачёва, как замечает рассказ-
чик, «омрачилось»? Что, по вашему мнению, огорчило предводителя бунтовщиков?

6.    Чем был вызван отказ Петра от дачи полных показаний о его отношениях с Пуга-
чёвым? Что больше всего Гринёва-старшего расстроило в известии о тюремном за-
ключении сына?

7.    Как Маша спасла своего жениха от позорного и незаслуженного наказания? Какие
черты её характера проявились в этой ситуации?

8.    Работа в парах. Выпишите из повести все описания внешности Пугачёва. Как из-
меняются описания внешности героя с постепенным раскрытием его личности?

9.    Составьте и заполните таблицу «Образы Гринёва и Швабрина». Укажите общие
и различные черты героев.

10.    Что позволяет Маше и Гринёву физически и нравственно выжить в трудных ис-
пытаниях, обусловленных бурными историческими событиями? В чём проявляется
духовное родство этих героев?

11.    Охарактеризуйте отношения Петра с Савельичем. На чём они основаны? В каких
эпизодах старый слуга проявляет поразительную преданность молодому барину?
Какие черты народного характера воплощены в образе Савельича?

12.    Было ли, по вашему мнению, избавление Петра от несправедливого судебного
приговора счастливой случайностью?

13.    Творческая работа. Устно выполните одно из заданий (по выбору):

A.    Представьте, что «Капитанская дочка» была бы написана от лица Швабрина.
Как в этом случае изменились бы оценки событий и героев?

Б. Подготовьте речь в защиту арестованного царскими генералами Гринёва. От-
берите наиболее существенные для его оправдания факты.

B.    Предположите, как сложится жизнь Гринёва и Маши в будущем. Как, по ваше-
му мнению, поведут себя их потомки во время декабристского восстания?

Г. Какое наставление мог бы дать постаревший Пётр своему сыну (внуку), от-
правляющемуся на военную службу?

14.    Групповая работа. Разбившись на группы, выполните одно из заданий:

A.    Укажите примеры использования фольклорного материала в «Капитанской
дочке» - сказок, песен, пословиц и поговорок. Раскройте художественно-
смысловое значение фольклорных элементов в повести.

Б. Выпишите эпиграфы к главам повести. Объясните их смысловую нагрузку. По-
чему автор предварил повесть о пугачёвском восстании эпиграфом «Береги
честь смолоду»?

B.    В произведениях Пушкина сны героев всегда заключают в себе важное сим-
волическое значение. Предложите свою версию толкования сна Гринёва.

Г. Дайте определение пейзажа. Найдите в повести описания природы. Объясни-
те, какую роль они играют в произведении.

Д. Сюжет «Капитанской дочки» построен на вариациях одних и тех же ситуаций.
Например: при встрече в крепости Пётр не узнал в предводителе мятежников
случайного провожатого - при встрече в Царском Селе Маша не узнала импе-
ратрицу; Гринёв подарил заячий тулуп Пугачёву - Пугачёв подарил Гринёву
овчинный тулуп. Подумайте, чему служит этот приём в произведении.

15. Творческая работа. Напишите сочинение (по выбору): «Светлые и тёмные сто-
роны личности Пугачёва в повести “Капитанская дочка” А.С. Пушкина», «Пётр Гринёв
как тип русского дворянина ХУШ в. и образ гуманного человека “жестокого века”».