Рей Брэдбери - "Улыбка", "Всё лето в один день" читать онлайн
Рей Брэдбери
(биография кратко читать)
(1920-2012)
Довольно сложно представить человека, который живёт в начале XXI в. и сознательно отказывается от автомобиля, компьютера или Интернета. Однако такой человек был, и это американский писатель-фантаст Рей Дуглас Брэдбери. Так он пытался противостоять бездуховности, потере личностного обаяния, которые неизбежны в процессе массового потребления различных технических устройств.
Рей Брэдбери родился в штате Иллинойс (США). Детство будущего писателя прошло в дружной семье. Его родители любили кинематограф, поэтому первый кинофильм Рей посмотрел в три года.
В 1930-х годах родители переехали в Лос-Анджелес. В этом городе Рей окончил среднюю школу. Хотел учиться дальше, но у семьи не было на это средств. Вместо учёбы юноше пришлось заняться продажей газет. Как остроумно заметил сам Р. Брэдбери, он закончил не колледж или университет, а... библиотеку. В течение нескольких лет он 3-4 дня в неделю ходил в библиотеку и читал книги. Среди его любимых писателей были Марк Твен и Чарльз Диккенс.
Писать Рей начал с двенадцати лет. Его первым произведением стало продолжение «Великого воина Марса» Э. Бэрроуза1. Мальчик не мог купить очередной роман известного писателя, поэтому решил вообразить, как может сложиться судьба марсианского воина. Уже взрослым Р. Брэдбери вернулся к теме «красной планеты»2 в сборнике рассказов «Марсианские хроники» (1950).
На протяжении всей жизни Р. Брэдбери интересовался наукой и писал о недостатках человечества, способных привести его к самоуничтожению. Это является отличительной чертой фантастики Р. Брэдбери. Наиболее известные его произведения — «451 градус по Фаренгейту» и «Марсианские хроники». Своими живыми, волнующими воображение рассказами Р. Брэдбери сумел популяризовать жанр научной фантастики.
О чём бы ни писал Р. Брэдбери, он утверждал, что в жизни человека самое главное — любовь, красота, доброта и мечта.
1 Эдгар Райс Бэрроуз (1875-1950) — известный американский писатель, оказавший влияние на развитие фантастической литературы.
2 «Красная планета» — так называют Марс в честь древнеримского бога войны Марса. Причиной поэтического названия стал красноватый оттенок поверхности планеты.
Леонардо да Винни (1452 1519) писал картину «Мона Лиза» около четырёх лет, и всё-таки работа осталась незаконченной. Предполагают, что на ней изображена жена флорентийского торговца шёлком Франческо дель Джокондо, поэтому картину называют ещё «Джоконда». Этот портрет считается самым загадочным в мире, его пытались постичь искусствоведы и художники, поэты и философы, но пока загадка продолжает существовать...
Совершенство и достоинство «Моны Лизы» порой противопоставляют безумию войны, запечатлённому Леонардо да Винчи в работе «Битва при Ангиари». Возможно, Р. Брэдбери также обратился к «Джоконде», чтобы выразить ужас от военных разрушений не только строений, дорог, но и человеческих душ.
Улыбка
(читать новелу онлайн)
На главной площади очередь установилась ещё в пять часов, когда за выбеленными инеем полями пели далекие петухи и нигде не было огней. Тогда вокруг, среди разбитых зданий, клочьями висел туман, но теперь, в семь утра, рассвело, и он начал таять. Вдоль дороги по двое, по трос подстраивались к очереди ещё люди, которых приманил в город праздник и базарный день.
Мальчишка стоял сразу за двумя мужчинами, которые громко разговаривали между собой, и в чистом холодном воздухе звук голосов казался вдвое громче.
Мальчишка притопывал на месте и дул на свои красные, в цыпках, руки, поглядывая то на грязную, из грубой мешковины, одежду соседей, то на длинный ряд мужчин и женщин впереди.
— Слышь, парень, ты-то что здесь делаешь в такую рань? — сказал человек за его спиной.
— Это моё место, я тут очередь занял, — ответил мальчик.
— Бежал бы ты, мальчик, отсюда, уступил бы своё место тому, кто знает в этом толк!
— Оставь в покое парня, — вмешался, резко обернувшись, один из мужчин, стоящих впереди.
— Я же пошутил. — Задний положил руку на голову мальчишки. Мальчик угрюмо стряхнул её. Просто подумал: чудно! Это ребёнок, такая рань, а он не спит.
— Этот парень знает толк в искусстве, ясно? — сказал заступник, его фамилия была Григсби. — Тебя как звать-то, малец?
— Том.
— Наш Том, уж он плюнет что надо, в самую точку — верно, Том?
— Точно!
Смех покатился по шеренге людей.
Впереди кто-то продавал горячий кофе в треснувших чашках. Поглядев туда, Том увидел маленький жаркий костёр и бурлящее варево в ржавой кастрюле. Это был не настоящий кофе. Его заварили из каких-то ягод, собранных на лугах за городом, и продавали по пенни1 чашка, согреть желудок, но мало кто покупал, мало кому это было по карману.
Том устремил взгляд туда, где очередь пропадала за разваленной взрывом каменной стеной.
— Говорят, она улыбается, — сказал мальчик.
— Ага, улыбается, — ответил Григсби.
— Говорят, она сделана из краски и холста.
— Точно. Потому-то и сдаётся мне, что она не подлинная. Та, настоящая, я слышал, была на доске нарисована в незапамятные времена.
— Говорят, ей четыреста лет.
— Если не больше. Коли уж на то пошло, никому не известно, какой сейчас год.
— Две тысячи шестьдесят первый!
— Верно, так говорят, парень, говорят. Брешут. А может, трёхтысячный! Или пятитысячный! Почём мы можем знать? Сколько времени одна сплошная катавасия2 была... И достались нам только рожки да ножки.
Они шаркали ногами, медленно продвигаясь вперёд по холодным камням мостовой.
— Скоро мы её увидим? — уныло протянул Том.
— Ещё несколько минут, не больше. Они огородили её, повесили на четыре латунных столбика бархатную верёвку, всё честь по чести, чтобы люди не подходили слишком близко. И учти, Том, никаких камней, они запретили бросать в неё камни.
— Ладно, сэр.
Солнце поднималось всё выше по небосводу, неся тепло, и мужчины сбросили с себя измазанные дерюги и грязные шляпы.
— А зачем мы все тут собрались? — спросил, подумав, Том. — Почему мы должны плевать?
Григсби и не взглянул на него, он смотрел на солнце, соображая, который час.
1 Пенни — старинная английская монета.
2 Катавасия (перен.) — беспорядок, сумятица.
— Э, Том, причин уйма. — Он рассеянно протянул руку к карману, которого уже давно не было, за несуществующей сигаретой. Том видел это движение миллион раз. — Тут всё дело в ненависти, ненависти ко всему, что связано с Прошлым. Ответь-ка ты мне, как мы дошли до такого состояния? Города — груды развалин, дороги от бомбёжек — словно пила, вверх-вниз, поля по ночам светятся, радиоактивные... Вот и скажи, Том, что это, если не последняя подлость?
— Да, сэр, конечно.
— То-то и оно... Человек ненавидит то, что его сгубило, что ему жизнь поломало. Так уж он устроен. Неразумно, может быть, но такова человеческая природа.
— А есть хоть кто-нибудь или что-нибудь, чего бы мы не ненавидели? — сказал Том.
— Во-во! А всё эта орава идиотов, которая заправляла миром в Прошлом! Вот и стоим здесь с самого утра, кишки подвело, стучим от холода зубами — новые троглодиты, ни покурить, ни выпить, никакой тебе утехи, кроме этих наших праздников, Том. (...)
Том мысленно перебрал праздники, в которых участвовал за последние годы. Вспомнил, как рвали и жгли книги на площади, и все смеялись, точно пьяные. А праздник науки месяц тому назад, когда притащили в город последний автомобиль, потом бросили жребий, и счастливчики могли по одному разу долбануть машину кувалдой!..
— Помню ли я, Том? Помню ли? Да ведь я же разбил переднее стекло — стекло, слышишь? Господи, звук-то какой был, прелесть! Тррахх!
Том и впрямь словно услышал, как стекло рассыпается сверкающими осколками.
— А Биллу Гендерсону досталось мотор раздолбать. Эх, и лихо же он это сработал, прямо мастерски. Бамм! Но лучше всего, — продолжал вспоминать Григсби, — было в тот раз, когда громили завод, который ещё пытался выпускать самолёты. И отвели же мы душеньку! А потом нашли типографию и склад боеприпасов — и взорвали их вместе! Представляешь себе, Том?
Том подумал.
— Ага.
Полдень. Запахи разрушенного города отравляли жаркий воздух, что-то копошилось среди обломков зданий.
— Сэр, это больше никогда не вернётся?
— Что — цивилизация? А кому она нужна? Во всяком случае не мне!
— А я так готов её терпеть, — сказал один из очереди. — Не всё, конечно, но были и в ней свои хорошие стороны...
— Чего зря болтать-то! — крикнул Григсби. — Всё равно впустую.
— Э, — упорствовал один из очереди, — не торопитесь. Вот увидите: ещё появится башковитый человек, который её подлатает. Попомните мои слова. Человек с душой.
— Не будет того, — сказал Григсби.
— А я говорю, появится. Человек, у которого душа лежит к красивому. Он вернёт нам — нет, не старую, а, так сказать, ограниченную цивилизацию, такую, чтобы мы могли жить мирно.
— Не успеешь и глазом моргнуть, как опять война!
— Почему же? Может, на этот раз всё будет иначе.
Наконец и они вступили на главную площадь. Одновременно в город въехал верховой, держа в руке листок бумаги. Огороженное пространство было в самом центре площади. Том, Григсби и все остальные, копя слюну, подвигались вперёд — шли, изготовившись, предвкушая, с расширившимися зрачками. Сердце Тома билось часто-часто, и земля жгла его босые пятки.
— Ну, Том, сейчас наша очередь, не зевай!
По углам огороженной площадки стояло четверо полицейских (...) с жёлтым шнурком на запястьях, знаком их власти над остальными. Они должны были следить за тем, чтобы не бросали камней.
— Это для того, — уже напоследок объяснил Григсби, — чтобы каждому досталось плюнуть по разку, понял, Том? Ну, давай!
Том замер перед картиной, глядя на неё.
— Ну, плюй же!
У мальчишки пересохло во рту.
— Том, давай! Живее!
— Но, — медленно произнёс Том, — она же красивая!
— Ладно, я плюну за тебя!
Плевок Григсби блеснул в лучах солнца. Женщина на картине улыбалась таинственно-печально, и Том, отвечая на её взгляд, чувствовал, как колотится его сердце, а в ушах будто звучала музыка.
— Она красивая, — повторил он.
— Иди уж, пока полиция...
— Внимание!
Очередь притихла. Только что они бранили Тома — стал как пень! — а теперь все повернулись к верховому.
— Как её звать, сэр? — тихо спросил Том.
— Картину-то? Кажется, «Мона Лиза»... Точно: «Мона Лиза».
— Слушайте объявление, — сказал верховой. — Власти постановили, что сегодня в полдень портрет на площади будет передан в руки здешних жителей, дабы они могли принять участие в уничтожении.
Том и ахнуть не успел, как толпа, крича, толкаясь, мечась, понесла его к картине. Резкий звук рвущегося холста... Полицейские бросились наутёк. Толпа выла, и руки клевали портрет, словно голодные птицы. Том почувствовал, как его буквально швырнули сквозь разбитую раму. Слепо подражая остальным, он вытянул руку, схватил клочок лоснящегося холста, дёрнул и упал, а толчки и пинки вышибли его из толпы на волю. Весь в ссадинах, одежда разорвана, он смотрел, как старухи жевали куски холста, как мужчины разламывали раму, поддавали ногой жёсткие лоскуты, рвали их в мелкие-мелкие клочья.
Один Том стоял притихший в стороне от этой свистопляски. Он глянул на свою руку. Она судорожно прижала к груди кусок холста, пряча его.
— Эй, Том, ты что же! — крикнул Григсби.
Не говоря ни слова, всхлипывая, Том побежал прочь. За город, на испещрённую воронками дорогу, через поле, (...) он бежал и бежал, не оглядываясь, и сжатая в кулак рука была спрятана под куртку.
На закате он достиг маленькой деревушки и пробежал через неё. В девять часов он был у разбитого здания фермы. За ней, в том, что осталось от силосной башни, под навесом, его встретили звуки, которые сказали ему, что семья спит — спит мать, отец, брат. Тихонько, молча, он скользнул в узкую дверь и лёг, часто дыша. (...)
— Где ты болтался? — рявкнул отец. — Погоди, вот я тебе утром всыплю...
Кто-то пнул его ногой. Его собственный брат, которому пришлось сегодня в одиночку трудиться на их огороде.
— Ложись! — негромко прикрикнула на него мать. (...)
Том дышал уже ровнее. Кругом царила тишина. Рука его была плотно-плотно прижата к груди. Полчаса лежал он так, зажмурив глаза.
Потом ощутил что-то: холодный белый свет. Высоко в небе плыла луна, и маленький квадратик света полз по телу Тома. Только теперь его рука ослабила хватку. Тихо, осторожно, прислушиваясь к движениям спящих, Том поднял её. Он помедлил, глубоко-глубоко вздохнул, потом, весь ожидание, разжал пальцы и разгладил клочок закрашенного холста.
Мир спал, освещённый луной.
А на его ладони лежала Улыбка. Он смотрел на неё в белом свете, который падал с полуночного неба. И тихо повторял про себя, снова и снова: «Улыбка, чудесная улыбка...»
Час спустя он всё еще видел сё, даже после того, как осторожно сложил её и спрятал. Он закрыл глаза, и снова во мраке перед ним — Улыбка. Ласковая, добрая, она была там и тогда, когда он уснул, а мир был объят безмолвием, и луна плыла в холодном небе сперва вверх, потом вниз, навстречу утру.
(Перевод Л. Жданова)
В 1982 г. во «Всемирном ценре отдыха Уолта Диснея» в г. Орландо (Флорида, США) был открыт тематический парк Ерсо!;. Название парка рас-111 и ро в ы ваетс я, как «эка 1ери мен та ль 11 ы й прототип сообщества будущего». В первые годы работы Ерсо1 часто называли «постоянной всемирной выставкой». Поражает воображение посетителей 18-этажный «Космический корабль “Земля”». В разработке макета этого аттракциона принимал участ ие Рей Брэдбери. В сферическом сооружении посетители могут путешествовать на «машине времени», «поезде привидений». Перед ними разворачивается история развития цивилизации от первобытных времён до начала XXI в. Желающие могут создать на сенсорном экране свой вариант будущего.
Вопросы и задания
1. Какие сказочные элементы присутствуют в рассказе «Улыбка»?
2. О чём этот рассказ? Когда происходит его действие? Какие детали свидетельствуют о постигших людей бедствиях?
3. Сколько в рассказе действующих лиц? Какое чувство объединяет людей, собравшихся на площади? Почему Григсби защищает Тома от нападок других мужчин?
4. Что Григсби называет праздником? Совпадает ли ваше представление о празднике с описанным в произведении?
5. Что в рассказе обозначено словом цивилизация? Что является условием её возрождения? Какими качествами должен обладать человек для утверждения мира на земле? Как об этом написано в рассказе?
6. Когда в тексте впервые упоминается картина, ради которой все собрались? Почему мальчик замер, когда увидел картину? Что почувствовал Том при взгляде на неё? Почему название картины упомянуто в тексте непосредственно перед её уничтожением?
7. Как вы думаете, почему люди уничтожали картину с таким остервенением?
8. Создайте словесную иллюстрацию к ситуации, изображённой такими словами: «Мир спал, освещённый луной. А на его ладони лежала Улыбка«. Почему слово Улыбка написано в этом случае с большой буквы?
9. Рассмотрите изображение картины Леонардо да Винчи «Мона Лкза». Подумайте, почему многие люди восхищаются портретом этой женщины.
Понятие о фантастической и научно-фантастической литературе
Фантастикой называют что-то несуществующее, созданное воображением. Основой фантастических событий являются впечатления от действительности, их необычное сочетание (например, в древнегреческой мифологии кентавр — существо с туловищем человека и ногами коня) либо преувеличение (нечеловеческая сила Геракла). Литература, в которой изображены несуществующие в действительности события, существа, предметы, называется фантастической. Если к изображению привлекаются научные и технические открытия, прогнозы развития человеческого общества в будущем, то такую литературу называют научно-фантастической.
Рей Брэдбери ценил в научно-фантастической литературе прежде всего Историю Идеи. Он называл первыми фантастами пещерных людей, которые «пытались проникнуть в глубины первой науки... о добывании огня». Научная фантастика для Р. Брэдбери — это поиск решения определённой проблемы. Когда такое решение найдено, оно становится научным фактом.
Рей Брэдбери называл своим любимым писателем-фантастом Жюля Верна, потому что в его книгах ценится умение трудиться, «пытливый ум, зоркий глаз и меткая рука».
Фантастической называется литература, в которой изображены несуществующие в действительности события, существа, предметы.
В научно-фантастической литературе, кроме несуществующих в действительности образов, изображаются научные и технические открытия, прогнозы развития человеческого общества в будущем.
Вопросы и задания
1. Какую литературу называют фантастической? Какие фантастические события и существа изображались в сказках, в мифах?
2. Чем научно-фантастическая литература отличается от фантастической?
3. Какие признаки позволяют считать рассказ «Улыбка» научно-фантастическим?
Всё лето в один день
(читать новелу онлайн)
— Готовы?
— Да!
— Уже?
— Скоро!
— А учёные верно знают? Это правда будет сегодня?
— Смотри, смотри, сам увидишь!
Теснясь, точно цветы и сорные травы в саду, все вперемешку, дети старались выглянуть наружу — где там запрятано солнце? Лил дождь. Он лил не переставая семь лет подряд; тысячи и тысячи дней, с утра до ночи, без передышки дождь лил, шумел, барабанил, звенел хрустальными брызгами, низвергался сплошными потоками, так что кругом ходили волны, заливая островки суши. Ливнями повалило тысячи лесов, и тысячи раз они вырастали вновь и снова падали под тяжестью вод. Так навеки повелось здесь, на Венере, а в классе было полно детей, чьи отцы и матери прилетели застраивать и обживать эту дикую дождливую планету.
— Перестаёт! Перестаёт!
— Да, да!
Марго стояла в стороне от них, от всех этих ребят, которые только и знали, что вечный дождь, дождь, дождь. Им всем было по девять лет, и если выдался семь лет назад такой день, когда солнце всё-таки выглянуло, показалось на час изумлённому миру, они этого не помнили. Иногда по ночам Марго слышала, как они ворочаются, вспоминая, и знала: во сне они видят и вспоминают золото, яркий жёлтый карандаш, монету — такую большую, что можно купить целый мир. Она знала, им чудится, будто они помнят тепло, когда вспыхивает лицо и всё тело — руки, ноги, дрожащие пальцы. А потом они просыпаются — и опять барабанит дождь, без конца сыплются звонкие прозрачные бусы на крышу, на дорожку, на сад и лес, и сны разлетаются как дым.
Накануне они весь день читали в классе про солнце. Какое оно жёлтое, совсем как лимон, и какое жаркое. И писали про него маленькие рассказы и стихи.
Мне кажется, солнце — это цветок,
Цветёт оно только один часок.
Такие стихи сочинила Марго и негромко прочитала их перед притихшим классом. А за окнами лил дождь.
— Ну, ты это не сама сочинила! — крикнул один мальчик.
— Нет, сама, — сказала Марго. — Сама.
— Уильям! — остановила мальчика учительница.
Но то было вчера. А сейчас дождь утихал, и дети теснились к большим окнам с толстыми стёклами.
— Где же учительница?
— Сейчас придёт.
— Скорей бы, а то мы всё пропустим!
Они вертелись на одном месте, точно пёстрая беспокойная карусель. Марго одна стояла поодаль. Она была слабенькая, и казалось, когда-то давно она заблудилась и долго-долго бродила под дождём, и дождь смыл с неё все краски: голубые глаза, розовые губы, рыжие волосы — всё вылиняло. Она была точно старая поблёкшая фотография, которую вынули из забытого альбома, и всё молчала, а если и случалось ей заговорить, голос её шелестел еле слышно. Сейчас она одиноко стояла в сторонке и смотрела на дождь, на шумный мокрый мир за толстым стеклом.
— Ты-то чего смотришь? — сказал Уильям.
Марго молчала.
— Отвечай, когда тебя спрашивают!
Уильям толкнул её. Но она не пошевелилась; покачнулась — и только. Все её сторонятся, даже и не смотрят на неё. Вот и сейчас бросили её одну. Потому что она не хочет играть с ними в гулких туннелях того города-подвала. Если кто-нибудь осалит её и кинется бежать, она только с недоумением поглядит вслед, но догонять не станет. И когда они всем классом поют песни о том, как хорошо жить на свете и как весело играть в разные игры, она еле шевелит губами. Только когда поют про солнце, про лето, она тоже тихонько подпевает, глядя в заплаканные окна.
Ну а самое большое её преступление, конечно, в том, что она прилетела сюда с Земли всего лишь пять лет назад, и она помнит солнце, помнит, какое оно, солнце, и какое небо она видела в Огайо, когда ей было четыре года. А они — они всю жизнь живут на Венере; когда здесь в последний раз светило солнце, им было только по два года, и они давно уже забыли, какое оно, и какого цвета, и как жарко греет. А Марго помнит.
— Оно большое, как медяк, — сказала она однажды и зажмурилась.
— Неправда! — закричали ребята.
— Оно — как огонь в очаге, — сказала Марго.
— Врёшь, врёшь, ты не помнишь! — кричали ей.
Но она помнила и, тихо отойдя в сторону, стала смотреть в окно, по которому сбегали струи дождя. А один раз, месяц назад, когда всех повели в душевую, она ни за что не хотела стать под душ и, прикрывая макушку, зажимая уши ладонями, кричала — пускай вода не льется на голову! И после того у неё появилось странное, смутное чувство: она не такая, как все. И другие дети тоже это чувствовали и сторонились её.
Говорили, что на будущий год отец с матерью отвезут её назад на Землю — это обойдётся им во много тысяч долларов, но иначе она, видимо, зачахнет. И вот за все эти грехи, большие и малые, в классе её невзлюбили. Противная эта Марго, противно, что она такая бледная немочь, и такая худющая, и вечно молчит и ждёт чего-то, и, наверно, улетит на Землю...
— Убирайся! — Уильям опять её толкнул. — Чего ты ещё ждешь?
Тут она впервые обернулась и посмотрела на него. И по глазам было видно, чего она ждёт. Мальчишка взбеленился.
— Нечего тебе здесь торчать! — закричал он. — Не дождёшься, ничего не будет!
Марго беззвучно пошевелила губами.
— Ничего не будет! — кричал Уильям. — Это просто для смеха, мы тебя разыграли. Он обернулся к остальным: — Ведь сегодня ничего не будет, верно?
Все поглядели на него с недоумением, а потом поняли, и засмеялись, и покачали головами: верно, ничего не будет!
— Но ведь... — Марго смотрела беспомощно. — Ведь сегодня тот самый день, — прошептала она. — Учёные предсказывали, они говорят, они ведь знают... Солнце...
— Разыграли, разыграли! — сказал Уильям и вдруг схватил её: — Эй, ребята, давайте запрём её в чулан, пока учительницы нет!
— Не надо, — сказала Марго и попятилась.
Все кинулись к ней, схватили и поволокли, — она отбивалась, потом просила, потом заплакала, но её притащили по туннелю в дальнюю комнату, втолкнули в чулан и заперли дверь на засов. Дверь тряслась: Марго колотила в неё кулаками и кидалась на неё всем телом. Приглушённо доносились крики. Ребята постояли, послушали, а потом улыбнулись и пошли прочь — и как раз вовремя: в конце туннеля показалась учительница.
— Готовы, дети? — она поглядела на часы. — Все здесь?
— Да!
Дождь стихал. Они столпились у огромной массивной двери. Дождь перестал. Как будто посреди кинофильма про лавины, ураганы, смерчи, извержения вулканов что-то случилось со звуком, аппарат испортился, — шум стал глуше, а потом и вовсе оборвался, смолкли удары, грохот, раскаты грома... А потом кто-то выдернул плёнку и на место её вставил спокойный диапозитив — мирную тропическую картинку. Всё замерло — не вздохнёт, не шелохнётся. Такая настала огромная, неправдоподобная тишина, будто вам заткнули уши или вы совсем оглохли. Дети недоверчиво подносили руки к ушам. Толпа распалась, каждый стоял сам по себе. Дверь отошла в сторону, и на них пахнуло свежестью мира, замершего в ожидании.
И солнце явилось. Оно пламенело, яркое, как бронза, и оно было очень большое. А небо вокруг сверкало, точно ярко-голубая черепица. И джунгли так и пылали в солнечных лучах, и дети, очнувшись, с криком выбежали в весну.
— Только не убегайте далеко! — крикнула вдогонку учительница. — Помните, у вас всего два часа. Не то вы не успеете укрыться!
Но они уже не слышали, они бегали и запрокидывали голову, и солнце гладило их по щекам, точно тёплым утюгом; они скинули куртки, и солнце жгло их голые руки.
— Это получше наших искусственных солнц, верно?
— Ясно, лучше!
Они уже не бегали, а стояли посреди джунглей, что сплошь покрывали Венеру и росли, росли бурно, непрестанно, прямо на глазах. Джунгли были точно стая осьминогов, к небу пучками тянулись гигантские щупальца мясистых ветвей, раскачивались, мгновенно покрывались цветами — ведь весна здесь такая короткая. Они были серые, как пепел, как резина, эти заросли, оттого что долгие годы они не видели солнца. Они были цвета камней, и цвета сыра, и цвета чернил, и были здесь растения цвета луны.
Ребята со смехом кидались на сплошную поросль, точно на живой упругий матрац, который вздыхал под ними, и скрипел, и пружинил. Они носились меж деревьев, скользили и падали, толкались, играли в прятки
и в салки, но главное — опять и опять, жмурясь, глядели на солнце, пока не потекут слёзы, и тянули руки к золотому сиянию и к невиданной синеве, и вдыхали эту удивительную свежесть, и слушали, слушали тишину, что обнимала их словно море, блаженно спокойное, беззвучное и недвижное. Они на всё смотрели и всем наслаждались. А потом, будто зверьки, вырвавшиеся из глубоких нор, снова неистово бегали кругом, бегали и кричали. Целый час бегали и никак не могли угомониться. И вдруг... Посреди весёлой беготни одна девочка громко, жалобно закричала. Все остановились. Девочка протянула руку ладонью кверху.
— Смотрите, — сказала она и вздрогнула: — Ой, смотрите!
Все медленно подошли поближе. На раскрытой ладони, по самой серёдке, лежала большая круглая дождевая капля. Девочка посмотрела на неё и заплакала. Дети молча посмотрели на небо.
— О-о...
Редкие холодные капли упали на нос, на щёки, на губы. Солнце затянула туманная дымка. Подул холодный ветер. Ребята повернулись и пошли к своему дому-подвалу, руки их вяло повисли, они больше не улыбались.
Загремел гром, и дети в испуге, толкая друг дружку, бросились бежать, словно листья, гонимые ураганом. Блеснула молния — за десять миль от них, потом за пять, в миле, в полумиле. И небо почернело, будто разом настала непроглядная ночь. Минуту они постояли на пороге глубинного убежища, а потом дождь полил вовсю. Тогда дверь закрыли, и все стояли и слушали, как с оглушительным шумом рушатся с неба тонны, потоки воды — без просвета, без конца.
— И так опять будет целых семь лет?
— Да. Семь лет.
И вдруг кто-то вскрикнул:
— А Марго?
— Что?
— Мы ведь её заперли, она так и сидит в чулане.
— Марго...
Они застыли, будто ноги у них примёрзли к полу. Переглянулись и отвели взгляды. Посмотрели за окно — там лил дождь, лил упрямо, неустанно. Они не смели посмотреть друг другу в глаза. Лица у всех стали серьёзные, бледные. Все потупились, кто разглядывал свои руки, кто уставился в пол.
— Марго...
Наконец одна девочка сказала:
— Ну что же мы?..
Никто не шелохнулся.
— Пойдём... — прошептала девочка.
Под холодный шум дождя они медленно прошли по коридору. Под рёв бури и раскаты грома перешагнули порог и вошли в ту дальнюю комнату, яростные синие молнии озаряли их лица. Медленно подошли они к чулану и стали у двери.
За дверью было тихо. Медленно, медленно они отодвинули засов и выпустили Марго.
(Перевод П. Голь)
Вопросы и задания
1. Докажите, что рассказ «Всё лето в один день» является научно-фантастическим.
2. О чём этот рассказ?
3. Чем отличалась жизнь на Венере от жизни на Земле? Почему детям больше всего не хватало солнца? Как это выражено в тексте?
4. Как выглядела Марго? Найдите её портрет в тексте и зачитайте. Почему и сама Марго, и дети чувствовали, что она не похожа на других? Чем Марго больше всего раздражала детей? Как они к ней относились?
5. Как дети поступили с Марго? В чём заключается жестокость их поступка? Поняли ли они, что поступили жестоко? Как это показано в тексте?
6. Назовите эпизоды в рассказе, поразившие вас больше всего, создайте к ним словесные иллюстрации.
Рей Брэдбери в статье «Сумерки в механическом музее: возрождение воображения» (1980) определил: «Задача фантастики - решать насущные проблемы, как бы не обращая при этом на них внимания». Он сравнил фантастику «с мифом о Персее, встретившем Медузу Горгону. Глядя на её отражение в медном щите и делая вид, что смотрит он вовсе в другую сторону, Персей заводит руку с мечом за спину и срубает Медузе голову. Так же и фантастика — притязает на будущее, чтобы облегчить жизиь больной собаке, встреченной сегодня на дороге. Окольный путь — самый прямой».
В своих произведениях Р. Брэдбери часто проводил литературные параллели. Он считал, что чтение книг может уберечь человечество от многих бед. Среди своих любимых писателей он называл Чарльза Диккенса, Марка Твена, Томаса Вулфа, Бернарда Шоу, Мольера и др.
Дополнительные сведения о жизни и творчестве Р. Брэдбери можно найти на сайте http://www.raybradbury.com/. Здесь также размещены сведения о кинофильмах, снятых по его произведениям, о музыке к ним.
Автор: admin от 1-11-2014, 13:42, Переглядів: 47683